(no subject)
ИМЯ СКАЗКИ
Папа говаривал:
«Я-то что... Вот у дедушки была не голова - а сельсовет...»
Дед Стефан Яковлевич далеко глядел, считая художество делом несерьёзным. Если бы хоть отец баталистом стал, писал бы в студии Грекова всадников и тачанки, или героя Чкалова, или маршалов Жукова-Конева - с этим, пожалуй, можно было бы и смириться. Война, герои, лошади, ордена сверкают...
Но папу предначертанно втянуло в мультипликацию, призвание втолкнуло в «мультик-пультик».
(Сын работает в зоопарке, имеет несколько небольших шрамов, украшающих мужчин.
Один - от морского льва.
Другой - от дымчатого леопарда.
Недавно гляжу - что-то новое на предплечье.
«А это от кого?»
...............
«Не поверишь - кролик...»)
Это была сказка, это было много сказок, сказочный город, разноцветный мир живого чуда.
В книгах самое увлекательное - картинки.
А в рисованном кино эти картинки живые - двигаются, разговаривают, поют.
Образы возникают из ниоткуда и растворяются нигде, всё превращается на глазах во что угодно, нет такого предмета, который не умел бы бегать, пищать на понятном языке, влюбляться и испытывать страх.
В раннем детстве я верил в мультипликацию как в деда Мороза.
Тем более, что и тем и тем был один и тот же человек - папа.
Как потом оказалось.
Отец и в сказочном царстве дослужился до старшины, оказался на надёжном основательном месте.
Всё в кадре находится в движении, кроме фона.
Эти несуетные фона и панорамы он и исполнял по эскизам постановщиков.
Простоя ввек не бывало, Дима Анпилов был нарасхват и зарабатывал свой максимум на сдельщине.
(На студии отца Димой звали, по-городскому.)
В 1955-м выбился временно в сечевые атаманы, снял сказку «Петушок - золотой гребешок» как режиссёр в соавторстве с Пётром Носовым.
(Носов был родной брат писателя Николая Носова, который про Незнайку книги сочинял. Тоже ходил на студию - и папе не очень нравился. Говорил, что тот горбатый и неприветливый. А Пётр был добрый, кротко терпел насмешки от Николая.)
Получив постановочные - в первую очередь купил Гале дамский велосипед.
А потом... естественным и неестественным ходом вещей - вернулся на своё старшинское место в фоновом цеху и в начальство больше не ходил, ни в творческое, ни в административное.
У сказки было три лица.
Само кино, известное всем.
Производственный облик, тот был виден министерству. Студия была обыкновенной сказочной фабрикой - с планом, соцобязательствами (опережая график, снять волшебную историю зайчика и лисы, сэкономив столько-то кило краски и листов целлулоида на второстепенных персонажах), премиями и выговорами.
И третье лицо, выражение которого было известно только самим художникам. Это сказочное закулисье - розыгрыши, шутки, шаржи, подколы.
Иногда дурашливая мина была видна и в зале.
Школьник «Ваня Уфимцев» из мультфильма был полным тёзкой режиссёра Ивана Уфимцева. А мрачный пёс-боксёр из «Варежки» был копия Роман Качанов. И т.д.
Отца не разыгрывал никто, отец мог разыграть кого угодно.
Кстати - дома у нас было то же самое.
Папа говорил не однажды, что Ватикан рекомендует детям-католикам советскую детскую мультипликацию. Что оказалось чистой правдой - в начале нулевых, случайно включив телевизор в Генуе, попал на «Двенадцать месяцев» Иванова-Вано.
Политики и идеологии исчезающе мало - сказки про дружбу, про верность, про доверие к добру и недоверие к злу, про готовность к чуду...
Почти всё советское кино пропало, кроме шедевров. Слишком многое не выдержало испытание свободным выбором.
А картины «Союзмультфильма» 40-80-х - пригодились в новом веке все - и великие ленты, и вещи обычного уровня.
Плохо на студии не снимали вообще.
И в каждом втором-третьем фильме - в титрах фамилия отца, на скромном своём месте.
Одно из имён сказки.
Папа говаривал:
«Я-то что... Вот у дедушки была не голова - а сельсовет...»
Дед Стефан Яковлевич далеко глядел, считая художество делом несерьёзным. Если бы хоть отец баталистом стал, писал бы в студии Грекова всадников и тачанки, или героя Чкалова, или маршалов Жукова-Конева - с этим, пожалуй, можно было бы и смириться. Война, герои, лошади, ордена сверкают...
Но папу предначертанно втянуло в мультипликацию, призвание втолкнуло в «мультик-пультик».
(Сын работает в зоопарке, имеет несколько небольших шрамов, украшающих мужчин.
Один - от морского льва.
Другой - от дымчатого леопарда.
Недавно гляжу - что-то новое на предплечье.
«А это от кого?»
...............
«Не поверишь - кролик...»)
Это была сказка, это было много сказок, сказочный город, разноцветный мир живого чуда.
В книгах самое увлекательное - картинки.
А в рисованном кино эти картинки живые - двигаются, разговаривают, поют.
Образы возникают из ниоткуда и растворяются нигде, всё превращается на глазах во что угодно, нет такого предмета, который не умел бы бегать, пищать на понятном языке, влюбляться и испытывать страх.
В раннем детстве я верил в мультипликацию как в деда Мороза.
Тем более, что и тем и тем был один и тот же человек - папа.
Как потом оказалось.
Отец и в сказочном царстве дослужился до старшины, оказался на надёжном основательном месте.
Всё в кадре находится в движении, кроме фона.
Эти несуетные фона и панорамы он и исполнял по эскизам постановщиков.
Простоя ввек не бывало, Дима Анпилов был нарасхват и зарабатывал свой максимум на сдельщине.
(На студии отца Димой звали, по-городскому.)
В 1955-м выбился временно в сечевые атаманы, снял сказку «Петушок - золотой гребешок» как режиссёр в соавторстве с Пётром Носовым.
(Носов был родной брат писателя Николая Носова, который про Незнайку книги сочинял. Тоже ходил на студию - и папе не очень нравился. Говорил, что тот горбатый и неприветливый. А Пётр был добрый, кротко терпел насмешки от Николая.)
Получив постановочные - в первую очередь купил Гале дамский велосипед.
А потом... естественным и неестественным ходом вещей - вернулся на своё старшинское место в фоновом цеху и в начальство больше не ходил, ни в творческое, ни в административное.
У сказки было три лица.
Само кино, известное всем.
Производственный облик, тот был виден министерству. Студия была обыкновенной сказочной фабрикой - с планом, соцобязательствами (опережая график, снять волшебную историю зайчика и лисы, сэкономив столько-то кило краски и листов целлулоида на второстепенных персонажах), премиями и выговорами.
И третье лицо, выражение которого было известно только самим художникам. Это сказочное закулисье - розыгрыши, шутки, шаржи, подколы.
Иногда дурашливая мина была видна и в зале.
Школьник «Ваня Уфимцев» из мультфильма был полным тёзкой режиссёра Ивана Уфимцева. А мрачный пёс-боксёр из «Варежки» был копия Роман Качанов. И т.д.
Отца не разыгрывал никто, отец мог разыграть кого угодно.
Кстати - дома у нас было то же самое.
Папа говорил не однажды, что Ватикан рекомендует детям-католикам советскую детскую мультипликацию. Что оказалось чистой правдой - в начале нулевых, случайно включив телевизор в Генуе, попал на «Двенадцать месяцев» Иванова-Вано.
Политики и идеологии исчезающе мало - сказки про дружбу, про верность, про доверие к добру и недоверие к злу, про готовность к чуду...
Почти всё советское кино пропало, кроме шедевров. Слишком многое не выдержало испытание свободным выбором.
А картины «Союзмультфильма» 40-80-х - пригодились в новом веке все - и великие ленты, и вещи обычного уровня.
Плохо на студии не снимали вообще.
И в каждом втором-третьем фильме - в титрах фамилия отца, на скромном своём месте.
Одно из имён сказки.