Царскосельский Лицей u 1812 год
"Эти события
сильно отразились
на нашем детстве..."
Грозовой 1812 год нарушил ровное течение жизни Лицея. В ночь с 11 на 12 июня французские войска перешли Неман, в Россию вторглась многотысячная армия Наполеона. Из Петербурга через Царское Село по Садовой улице мимо здания Лицея навстречу неприятелю шли войска - гвардейские полки, отряды ополченцев. В такие дни заниматься в Лицее было невозможно, воспитанники выбегали на улицу, приветствовали воинов, прощались с ними.
Иван Пущин вспоминал: "Началось с того, что мы провожали все гвардейские полки, потому что они проходили мимо самого Лицея; мы всегда были тут, при их появлении, выходили даже во время классов, напутствовали воинов сердечною молитвой, обнимались с родными и знакомыми; усатые гренадеры из рядов благословляли нас крестом. Не одна слеза тут пролита!". Модест Корф рассказывал, что лицеистов "особенно поражал вид тогдашней дружины с крестами на шапках и иррегулярных казачьих полков с бородами".
Эти события оживают и в лирике Пушкина. В стихотворении 1815 г. он пишет:
Сыны Бородина, о Кульмские герои! Я видел, как на брань летели ваши строи; Душой восторженной за братьями спешил...
Детские переживания с годами не померкнут. Спустя почти четверть века, обращаясь к товарищам в день 19 октября 1836 г., поэт скажет:
"Вы помните: текла за ратью рать, Со старшими мы братьями прощались И в сень наук с досадой возвращались, Завидуя тому, кто умирать Шёл мимо нас...".
"Всему живо
сочувствовалось
у нас..." Каждый день в Лицее ожидали известий о ходе боевых действий, недоумевали по поводу отступления русских войск, радовались известиям о победах, горевали, читая списки убитых и раненых. Среди погибших был брат Ивана Пущина Петр, это известие поразило всех.
31 июля в газете "Северная почта" появилось сообщение о подвиге генерала Н.Н.Раевского, который "для одушевления воинов" первым пошел в атаку, "не только сам, но поставил подле себя двух юных сынов своих". Лицеисты, ровесники сыновей Раевского, страстно мечтали оказаться на полях сражений. Иван Малиновский и Вильгельм Кюхельбекер, одни из самых старших питомцев Лицея, вполне серьезно строили планы бегства на фронт. Вильгельм даже просил благословения у матери, но в ответном письме мама резонно объяснила сыну, что она противница того, чтобы убивали необученную молодежь, что его долг в настоящее время - продолжать образование. Пришлось покориться...
Но учиться, особенно французской грамматике, было нелегко, и порой в мальчишеском негодовании они бунтовали. "После провода одной из ратей, - вспоминал спу¬стя почти полвека Малиновский, -воспитанники до того одушевились патриотизмом, что, готовясь к французской лекции, побросали грамматику под лавки и столы".
Вместо французских книг - листы бумаги и карандаши: Константин Костенский, словно одним росчерком, создает портрет гусара, Алексей Илличевский мастерски изображает схватку казака с французом, а Федор Матюшкин высмеивает неприятеля в карикатуре "Голодный француз, стреляющий ворон". Юные поэты тоже пробуют
перо, появляются первые, еще неумелые стихи о войне: Ружье солдат приготовляет: Кладет туда он свой патрон. Прикладывается, стреляет, И пули свищут с всех сторон...
Ощущение причастности историческим событиям давал театр -ко дню именин Александра Первого, 30 августа, лицеисты разыграли пьесу гувернера А.Н. Иконникова "Роза без шипов", сюжет которой был связан с войной. Через шесть десятков лет в письме от 19 ноября 1872 г. Малиновский писал товарищу по классу Сергею Комовскому: "А помнишь ли ты, что в 12 году мы 26 августа представляли ратников с вывороченными шинелями". Именно в этот день в ста километрах от Москвы гремел Бородинский бой... А в Царском Селе разыгрывались свои баталии - лицейским "войском" командовал "генерал от инфантерии" Илличевский.
Атмосферу Лицея той поры живо передают воспоминания И. Пущина: "...всякое воскресенье кто-нибудь из родных привозил реляции; Кошанский читал нам их громогласно в зале,...всему живо сочувствовалось у нас: опасения сменялись восторгами при малей¬шем проблеске к лучшему. Профессора приходили к нам и научали нас следить за ходом дел и событий, объясняя иное, нам недоступное".
"Я напишу тебе о генерале Барклае..."
Самой больной темой в первые месяцы войны было отступление русских войск, самые горячие споры кипели вокруг фигуры командующего 1-й западной армией М.Б. Барклая-де-Толли. Многие тогда называли его предателем, винили во всех неудачах, и это обвинение особенно горько было слышать Кюхельбекеру, ведь Барклай приходился ему дальним родственником.
Тут на помощь сыну пришла мать. 24 августа она пишет обстоятельное письмо, которое наверняка много раз перечитывалось в Лицее: "Император предоставил ему выбор: возвратиться в Петербург и снова исполнять обязанности военного министра или оставаться при армии. Барклай совершенно естественно выбрал последнее и командует первой частью главной армии под начальством главнокомандующего. Если бы была хоть мысль об измене или о чем-нибудь, что ему можно было вменить в вину, - разве император поступил бы так?"; Примечательно окончание этого письма: "...учись не быть ни когда поспешным в суждениях и не сразу cоглашаться с теми, которые порицают людей, занимающих в государстве важные посты. Как часто случаются времена и обстоятельства, когда они не в состоянии действовать иначе, а отдаление и очень часто вымышленные сообщения враждебно настроенных и легкомысленных умов вредят чести великого мужа".
Читая эти строки, невозможно не вспомнить пушкинские строки, посвященные Барклаю, но написан¬ные четверть века спустя в стихот¬ворении "Полководец": Как часто мимо вас проходит человек, Над кем ругается слепой и буйный век, Но чей высокий лик в грядущем поколенье Поэта приведет в восторг и в умиленье!
"Хранившие юность..."
В тревожные дни, когда решалась судьба России, рядом с лицеистами были их мудрые наставники, и их слово имело огромное значение для формирования мировоззрения юных питомцев.
В журнале "Сын Отечества" одна за другой печатались статьи А.П. Куницына "Послание к рус¬ским", "Замечания на нынешнюю войну" и др. Он призывал сограждан смело отстаивать независимость Родины: "Все благоприятствует нашему оружию, все пред: вещает гибель врагам нашим... Французы сражаются в отдалении от своего Отечества... Мы сражаемся в родной стороне, наши войска прикрывают мирные хижины, в коих жены, дети и старцы преклоняют колена пред Создателем и просят победы и избавления. Французы проливают кровь свою за дело их тирана, мы сражаемся за наше собственное".
Куницын доказывал недопустимость политики уступок по отноше¬нию к Наполеону: "...его дружество опаснее войны самой бедственной, ибо оное влечет за собою неминуемое лишение свободы".
Вслед за любимым учителем ученики с жаром повторяли: "Пусть земля, которую наши руки защитить
не в состоянии, будет нам общею могилою; но мы умрем свободными в свободном Отечестве!".
Общее настроение тех дней выразил директор Лицея В.Ф. Малиновский: "Любовь Отечества, как пламя, обняла сердца и возбудила к делам геройским".
"Повсюду страшное смятенье..."
31 августа 1812 г. в газетах было сообщено о победе под Бородино и „о донесении Кутузова императору: "Войска сражались с неимоверною храбростью: батареи переходили из рук в руки, и кончилось тем, что неприятель нигде не выиграл ни на шаг земли с превосходными своими силами".
И спустя годы Модест Корф помнил "горячие слезы", которые лицеисты "проливали над Бородинскою битвою, выдававшеюся тогда за победу, но в которой мы инстинктивно видели другое, и над падением Москвы".
Москва, древняя столица, - в руках неприятеля, в огне пожарищ - представить себе это было очень сложно. Особенно горевали москвичи - Пушкин, Дельвиг, Матюшкин. Образ горящей столицы -один из центральных в лицейской лирике тех лет.
"Москвою овладев пространной, Едва в нее Наполеон Вступил - уже сей город славный Объят огнем со всех сторон", - писал А. Илличевский.
В стихотворении "Воспоминания в Царском Селе", которое так понравилось Г. Р. Державину, юный Пушкин с горечью восклицал: Где ты, краса Москвы стоглавой, Родимой прелесть стороны? Где прежде взору град являлся величавый, Развалины теперь одни.
Основной мотив пушкинских стихов, посвященных 1812 г., - сожаление, что ему не пришлось с оружием в руках защитить свое Отечество:
Увы! Мне не сулил таинственный предел Сражаться за тебя под градом вражьих стрел!
В лицейских стихах Пушкина о войне описания битв достаточно условны, но в них создан впечатляющий образ смерти, уносившей ежедневно тысячи жизней. Грозная, с холодными руками и погибельными крылами, она парит над полями сражений, и это поистине космическое видение: Довольно битвы мчался гром, Тупился меч окровавленный, И смерть погибельным крылом Шумела грозно над вселенной.
"...нас самих стали собирать в поход "
В середине сентября Малиновский получил от министра народного просвещения А. К. Разумовского секретное предписание о принятии мер к эвакуации. Начались сложные хозяйственные приготовления: закупались тулупы и рейтузы, составлялись списки преподавателей и служащих, подлежащих эвакуации. Любопытно, что среди тех, кого планировали оставить в Петербурге, преобладали иностранцы: Д. Будри, А. Ренненкампф, А. Вальвиль и др.
О месте нового расположения Лицея велись споры, называли и финский город Або, и северные губернии России. В середине октября Разумовский писал протоиерею А.А. Самборскому, что Лицей, возможно, переведут "...в такой край, где не существует церкви православного греко-российского исповедания". Андрей Афанасьевич, несмотря на преклонный возраст, выразил готовность сопровождать лицеистов.
В памяти М. Корфа сохранились такие детали: "Предполагалось, в опасении неприятельского нашествия на северную столицу, перевести Лицей куда-то дальше на север, кажется в Архангельскую губернию или в Петрозаводск. Явился Мальгин примерять нам китайчатые тулупы на овечьем меху; но победы Витгенштейна скоро возвратили нас опять к нашим форменным шинелям, и поход не состоялся".
"Общее ликованье"
Известие о том, что наполеоновские войска покинули Москву, стало подарком к первой годовщине Лицея. "Взамен слез пошло у нас общее ликованье", - вспоминал Корф. Так же, с ликованием, читали лицеисты и приказ Кутузова "довершить поражение неприятеля на собственных полях его".
"Преследуемые позором, сопровождаемые проклятием", - так описывал врагов Отечества А.П. Куницын. А один из его учеников, чье имя осталось неизвестным, в сочинении "Слова истинного Русского" с благодарностью восклицал: "Бог вас благословит, Кутузов и Витгенштейн,... имена ваши да пребудут в сердцах истинно любящих Отечество, дорогое царство Русское, народ которого по вере непоколебим и дух которого велик".
Всего полгода находился враг на русской земле, и эти месяцы оказались важнейшими для самосознания русской нации, для становления характера лицеистов. Находясь за крепкими стенами Лицея, воспитанники сразу повзрослели, они почувствовали себя частью огромной страны, которая находится в опасности. Боль за судьбу Родины и нерасторжимая связь с ней, гордость за силу духа русского народа отныне и навсегда станут частью их мироощущения.
А нам, живущим 200 лет спустя, еще предстоит осознать высказывание одного из питомцев Лицея: "Эффект войны 1812 г. на лицеистов был действительно необыкновенный".
Текст: Царскосельская газета, Екатерина Добровольская,зав. сектором музейной педагогики Всероссийского музея А.С. Пушкина
Фото и видео автора блога.
сильно отразились
на нашем детстве..."
Грозовой 1812 год нарушил ровное течение жизни Лицея. В ночь с 11 на 12 июня французские войска перешли Неман, в Россию вторглась многотысячная армия Наполеона. Из Петербурга через Царское Село по Садовой улице мимо здания Лицея навстречу неприятелю шли войска - гвардейские полки, отряды ополченцев. В такие дни заниматься в Лицее было невозможно, воспитанники выбегали на улицу, приветствовали воинов, прощались с ними.
Click to viewИван Пущин вспоминал: "Началось с того, что мы провожали все гвардейские полки, потому что они проходили мимо самого Лицея; мы всегда были тут, при их появлении, выходили даже во время классов, напутствовали воинов сердечною молитвой, обнимались с родными и знакомыми; усатые гренадеры из рядов благословляли нас крестом. Не одна слеза тут пролита!". Модест Корф рассказывал, что лицеистов "особенно поражал вид тогдашней дружины с крестами на шапках и иррегулярных казачьих полков с бородами".
Эти события оживают и в лирике Пушкина. В стихотворении 1815 г. он пишет:
Сыны Бородина, о Кульмские герои! Я видел, как на брань летели ваши строи; Душой восторженной за братьями спешил...
Детские переживания с годами не померкнут. Спустя почти четверть века, обращаясь к товарищам в день 19 октября 1836 г., поэт скажет:
"Вы помните: текла за ратью рать, Со старшими мы братьями прощались И в сень наук с досадой возвращались, Завидуя тому, кто умирать Шёл мимо нас...".
"Всему живо
сочувствовалось
у нас..." Каждый день в Лицее ожидали известий о ходе боевых действий, недоумевали по поводу отступления русских войск, радовались известиям о победах, горевали, читая списки убитых и раненых. Среди погибших был брат Ивана Пущина Петр, это известие поразило всех.
31 июля в газете "Северная почта" появилось сообщение о подвиге генерала Н.Н.Раевского, который "для одушевления воинов" первым пошел в атаку, "не только сам, но поставил подле себя двух юных сынов своих". Лицеисты, ровесники сыновей Раевского, страстно мечтали оказаться на полях сражений. Иван Малиновский и Вильгельм Кюхельбекер, одни из самых старших питомцев Лицея, вполне серьезно строили планы бегства на фронт. Вильгельм даже просил благословения у матери, но в ответном письме мама резонно объяснила сыну, что она противница того, чтобы убивали необученную молодежь, что его долг в настоящее время - продолжать образование. Пришлось покориться...
Но учиться, особенно французской грамматике, было нелегко, и порой в мальчишеском негодовании они бунтовали. "После провода одной из ратей, - вспоминал спу¬стя почти полвека Малиновский, -воспитанники до того одушевились патриотизмом, что, готовясь к французской лекции, побросали грамматику под лавки и столы".
Вместо французских книг - листы бумаги и карандаши: Константин Костенский, словно одним росчерком, создает портрет гусара, Алексей Илличевский мастерски изображает схватку казака с французом, а Федор Матюшкин высмеивает неприятеля в карикатуре "Голодный француз, стреляющий ворон". Юные поэты тоже пробуют
перо, появляются первые, еще неумелые стихи о войне: Ружье солдат приготовляет: Кладет туда он свой патрон. Прикладывается, стреляет, И пули свищут с всех сторон...
Ощущение причастности историческим событиям давал театр -ко дню именин Александра Первого, 30 августа, лицеисты разыграли пьесу гувернера А.Н. Иконникова "Роза без шипов", сюжет которой был связан с войной. Через шесть десятков лет в письме от 19 ноября 1872 г. Малиновский писал товарищу по классу Сергею Комовскому: "А помнишь ли ты, что в 12 году мы 26 августа представляли ратников с вывороченными шинелями". Именно в этот день в ста километрах от Москвы гремел Бородинский бой... А в Царском Селе разыгрывались свои баталии - лицейским "войском" командовал "генерал от инфантерии" Илличевский.
Атмосферу Лицея той поры живо передают воспоминания И. Пущина: "...всякое воскресенье кто-нибудь из родных привозил реляции; Кошанский читал нам их громогласно в зале,...всему живо сочувствовалось у нас: опасения сменялись восторгами при малей¬шем проблеске к лучшему. Профессора приходили к нам и научали нас следить за ходом дел и событий, объясняя иное, нам недоступное".
"Я напишу тебе о генерале Барклае..."
Самой больной темой в первые месяцы войны было отступление русских войск, самые горячие споры кипели вокруг фигуры командующего 1-й западной армией М.Б. Барклая-де-Толли. Многие тогда называли его предателем, винили во всех неудачах, и это обвинение особенно горько было слышать Кюхельбекеру, ведь Барклай приходился ему дальним родственником.
Тут на помощь сыну пришла мать. 24 августа она пишет обстоятельное письмо, которое наверняка много раз перечитывалось в Лицее: "Император предоставил ему выбор: возвратиться в Петербург и снова исполнять обязанности военного министра или оставаться при армии. Барклай совершенно естественно выбрал последнее и командует первой частью главной армии под начальством главнокомандующего. Если бы была хоть мысль об измене или о чем-нибудь, что ему можно было вменить в вину, - разве император поступил бы так?"; Примечательно окончание этого письма: "...учись не быть ни когда поспешным в суждениях и не сразу cоглашаться с теми, которые порицают людей, занимающих в государстве важные посты. Как часто случаются времена и обстоятельства, когда они не в состоянии действовать иначе, а отдаление и очень часто вымышленные сообщения враждебно настроенных и легкомысленных умов вредят чести великого мужа".
Читая эти строки, невозможно не вспомнить пушкинские строки, посвященные Барклаю, но написан¬ные четверть века спустя в стихот¬ворении "Полководец": Как часто мимо вас проходит человек, Над кем ругается слепой и буйный век, Но чей высокий лик в грядущем поколенье Поэта приведет в восторг и в умиленье!
"Хранившие юность..."
В тревожные дни, когда решалась судьба России, рядом с лицеистами были их мудрые наставники, и их слово имело огромное значение для формирования мировоззрения юных питомцев.
В журнале "Сын Отечества" одна за другой печатались статьи А.П. Куницына "Послание к рус¬ским", "Замечания на нынешнюю войну" и др. Он призывал сограждан смело отстаивать независимость Родины: "Все благоприятствует нашему оружию, все пред: вещает гибель врагам нашим... Французы сражаются в отдалении от своего Отечества... Мы сражаемся в родной стороне, наши войска прикрывают мирные хижины, в коих жены, дети и старцы преклоняют колена пред Создателем и просят победы и избавления. Французы проливают кровь свою за дело их тирана, мы сражаемся за наше собственное".
Куницын доказывал недопустимость политики уступок по отноше¬нию к Наполеону: "...его дружество опаснее войны самой бедственной, ибо оное влечет за собою неминуемое лишение свободы".
Вслед за любимым учителем ученики с жаром повторяли: "Пусть земля, которую наши руки защитить
не в состоянии, будет нам общею могилою; но мы умрем свободными в свободном Отечестве!".
Общее настроение тех дней выразил директор Лицея В.Ф. Малиновский: "Любовь Отечества, как пламя, обняла сердца и возбудила к делам геройским".
"Повсюду страшное смятенье..."
31 августа 1812 г. в газетах было сообщено о победе под Бородино и „о донесении Кутузова императору: "Войска сражались с неимоверною храбростью: батареи переходили из рук в руки, и кончилось тем, что неприятель нигде не выиграл ни на шаг земли с превосходными своими силами".
И спустя годы Модест Корф помнил "горячие слезы", которые лицеисты "проливали над Бородинскою битвою, выдававшеюся тогда за победу, но в которой мы инстинктивно видели другое, и над падением Москвы".
Москва, древняя столица, - в руках неприятеля, в огне пожарищ - представить себе это было очень сложно. Особенно горевали москвичи - Пушкин, Дельвиг, Матюшкин. Образ горящей столицы -один из центральных в лицейской лирике тех лет.
"Москвою овладев пространной, Едва в нее Наполеон Вступил - уже сей город славный Объят огнем со всех сторон", - писал А. Илличевский.
В стихотворении "Воспоминания в Царском Селе", которое так понравилось Г. Р. Державину, юный Пушкин с горечью восклицал: Где ты, краса Москвы стоглавой, Родимой прелесть стороны? Где прежде взору град являлся величавый, Развалины теперь одни.
Основной мотив пушкинских стихов, посвященных 1812 г., - сожаление, что ему не пришлось с оружием в руках защитить свое Отечество:
Увы! Мне не сулил таинственный предел Сражаться за тебя под градом вражьих стрел!
В лицейских стихах Пушкина о войне описания битв достаточно условны, но в них создан впечатляющий образ смерти, уносившей ежедневно тысячи жизней. Грозная, с холодными руками и погибельными крылами, она парит над полями сражений, и это поистине космическое видение: Довольно битвы мчался гром, Тупился меч окровавленный, И смерть погибельным крылом Шумела грозно над вселенной.
"...нас самих стали собирать в поход "
В середине сентября Малиновский получил от министра народного просвещения А. К. Разумовского секретное предписание о принятии мер к эвакуации. Начались сложные хозяйственные приготовления: закупались тулупы и рейтузы, составлялись списки преподавателей и служащих, подлежащих эвакуации. Любопытно, что среди тех, кого планировали оставить в Петербурге, преобладали иностранцы: Д. Будри, А. Ренненкампф, А. Вальвиль и др.
О месте нового расположения Лицея велись споры, называли и финский город Або, и северные губернии России. В середине октября Разумовский писал протоиерею А.А. Самборскому, что Лицей, возможно, переведут "...в такой край, где не существует церкви православного греко-российского исповедания". Андрей Афанасьевич, несмотря на преклонный возраст, выразил готовность сопровождать лицеистов.
В памяти М. Корфа сохранились такие детали: "Предполагалось, в опасении неприятельского нашествия на северную столицу, перевести Лицей куда-то дальше на север, кажется в Архангельскую губернию или в Петрозаводск. Явился Мальгин примерять нам китайчатые тулупы на овечьем меху; но победы Витгенштейна скоро возвратили нас опять к нашим форменным шинелям, и поход не состоялся".
"Общее ликованье"
Известие о том, что наполеоновские войска покинули Москву, стало подарком к первой годовщине Лицея. "Взамен слез пошло у нас общее ликованье", - вспоминал Корф. Так же, с ликованием, читали лицеисты и приказ Кутузова "довершить поражение неприятеля на собственных полях его".
"Преследуемые позором, сопровождаемые проклятием", - так описывал врагов Отечества А.П. Куницын. А один из его учеников, чье имя осталось неизвестным, в сочинении "Слова истинного Русского" с благодарностью восклицал: "Бог вас благословит, Кутузов и Витгенштейн,... имена ваши да пребудут в сердцах истинно любящих Отечество, дорогое царство Русское, народ которого по вере непоколебим и дух которого велик".
Всего полгода находился враг на русской земле, и эти месяцы оказались важнейшими для самосознания русской нации, для становления характера лицеистов. Находясь за крепкими стенами Лицея, воспитанники сразу повзрослели, они почувствовали себя частью огромной страны, которая находится в опасности. Боль за судьбу Родины и нерасторжимая связь с ней, гордость за силу духа русского народа отныне и навсегда станут частью их мироощущения.
А нам, живущим 200 лет спустя, еще предстоит осознать высказывание одного из питомцев Лицея: "Эффект войны 1812 г. на лицеистов был действительно необыкновенный".
Текст: Царскосельская газета, Екатерина Добровольская,зав. сектором музейной педагогики Всероссийского музея А.С. Пушкина
Фото и видео автора блога.