Про секс
В 12 или 13 лет я очень живо интересовался эротикой, и у меня были всякие сексуальные фантазии, которые мне очень хотелось реализовать. Однажды мои родители куда-то уехали с младшим братом на пару дней. Старшего дома тоже не было, поэтому я заперся в комнате и приготовился вкусить запретного плода. За короткое время я освоил несколько поз. Я думаю, что любая камасутра, напечатанная на газетной бумаге и продающаяся в газетном киоске вместе со сборниками анекдотов и кроссвордов, а также иногда предлагающаяся за десять килограмм макулатуры, позавидовала бы моей фантазии.
Но когда я закончил, то понял, что мне нечего с этим делать. Я осознал, что я это могу, а конечный результат меня не интересует. Мог бы и без практики, кстати, догадаться, что могу. Даром, что ли, у меня в начальной школе была хорошая учительница. По рисованию, да.
Она меня научила хорошо рисовать, и теперь графические скрещенья рук, скрещенья ног лежали передо мной на письменном столе. Так я стал порнографом. Глядя на свой труд, я перестал с презрением относиться к тем, кто рисовал голых баб на стенах подъезда - их творчество, между прочим, доступно массам. Мне тоже захотелось славы. Было бы, наверное, классно выкинуть мои рисунки с балкона, и они бы красиво б, как листовки «Молодой гвардии», разлетелись бы в разные стороны. И люди бы стали их ловить и ими восхищаться. И побежали бы все домой или еще куда заниматься сексом. Это вообще моя любимая фантазия, как мое творчество провоцирует на секс, но не будем отвлекаться. Так вот. Мы жили на втором этаже, и я понимал, что четыре листка из тетрадки в клеточку красиво разлететься не успеют.
Поэтому, вздохнув, я решил поступить со своим произведением искусства как настоящий художник. То есть уничтожить. Я порвал рисунки на много-много частей и выкинул их в мусорное ведро.
А вечером вернулись родители. И мама, зайдя в комнату и, игриво улыбаясь, сказала, ну что как дела. И я сказал, что хорошо. А мама спросила, что, ничего не произошло, пока нас не было. А я сказал, ничего. А мама, почему-то едва сдерживая смех, сказала, точно? И посмотрела вопросительно. А я сказал точно, и опустил глаза. А мама сказала, ну, ладно, я все видела. А я спросил, что ты видела. А мама намекнула, что в туалете. А я спросил, в каком еще туалете. А мама сказала уже с таким выражением лица, которое показывало, что ей не нравится, что ее держат за идиотку: в туалете, в ведре. Я спал с лица и сильно покраснел, как рак с ватными ногами. Вот она, пришла слава. И представил маму, которая вынимает из мусорного ведра кусочки моего творчества, с трудом складывает их в единое полотно (слова «паззл» тогда не было), качает головой и произносит с гордостью: «Отец, вырос сын».
- Ну, ничего, - сказала мама. - К счастью.
И я подумал, какая моя мама мудрая женщина, но все равно стыдно, что хоть сквозь пол провались к тете Тане с первого этажа. А мама добавила:
- Что разбил-то?
Ну, конечно. Мама по привычке с порога пошла выносить мусор. И увидела, как из ведра в мусоропровод посыпались осколки - я накануне разбил стакан.
Но когда я закончил, то понял, что мне нечего с этим делать. Я осознал, что я это могу, а конечный результат меня не интересует. Мог бы и без практики, кстати, догадаться, что могу. Даром, что ли, у меня в начальной школе была хорошая учительница. По рисованию, да.
Она меня научила хорошо рисовать, и теперь графические скрещенья рук, скрещенья ног лежали передо мной на письменном столе. Так я стал порнографом. Глядя на свой труд, я перестал с презрением относиться к тем, кто рисовал голых баб на стенах подъезда - их творчество, между прочим, доступно массам. Мне тоже захотелось славы. Было бы, наверное, классно выкинуть мои рисунки с балкона, и они бы красиво б, как листовки «Молодой гвардии», разлетелись бы в разные стороны. И люди бы стали их ловить и ими восхищаться. И побежали бы все домой или еще куда заниматься сексом. Это вообще моя любимая фантазия, как мое творчество провоцирует на секс, но не будем отвлекаться. Так вот. Мы жили на втором этаже, и я понимал, что четыре листка из тетрадки в клеточку красиво разлететься не успеют.
Поэтому, вздохнув, я решил поступить со своим произведением искусства как настоящий художник. То есть уничтожить. Я порвал рисунки на много-много частей и выкинул их в мусорное ведро.
А вечером вернулись родители. И мама, зайдя в комнату и, игриво улыбаясь, сказала, ну что как дела. И я сказал, что хорошо. А мама спросила, что, ничего не произошло, пока нас не было. А я сказал, ничего. А мама, почему-то едва сдерживая смех, сказала, точно? И посмотрела вопросительно. А я сказал точно, и опустил глаза. А мама сказала, ну, ладно, я все видела. А я спросил, что ты видела. А мама намекнула, что в туалете. А я спросил, в каком еще туалете. А мама сказала уже с таким выражением лица, которое показывало, что ей не нравится, что ее держат за идиотку: в туалете, в ведре. Я спал с лица и сильно покраснел, как рак с ватными ногами. Вот она, пришла слава. И представил маму, которая вынимает из мусорного ведра кусочки моего творчества, с трудом складывает их в единое полотно (слова «паззл» тогда не было), качает головой и произносит с гордостью: «Отец, вырос сын».
- Ну, ничего, - сказала мама. - К счастью.
И я подумал, какая моя мама мудрая женщина, но все равно стыдно, что хоть сквозь пол провались к тете Тане с первого этажа. А мама добавила:
- Что разбил-то?
Ну, конечно. Мама по привычке с порога пошла выносить мусор. И увидела, как из ведра в мусоропровод посыпались осколки - я накануне разбил стакан.