Наступит ли когда Эра Милосердия?
" - А-а-а! - махнул зло рукой Жеглов и повернулся ко мне:
- Мы ведь с тобой и не знаем даже, как звали Топоркова... - Он поднял свой стакан и сказал: - Если есть на земле дьявол, то он не козлоногий рогач, а трехголовый дракон, и башки эти его - трусость, жадность и предательство. Если одна прикусит человека, то уж остальные его доедят дотла. Давай поклянемся, Шарапов, рубить эти проклятущие головы, пока мечи не иступятся, а когда силы кончатся, нас с тобой можно будет к чертям на пенсию выкидать и сказке нашей конец!
Очень мне понравилось, как красиво сказал Жеглов, и чокнулся я с ним от души, и Михал Михалыч согласно кивал головой, и легкая теплая дымка уже плыла по комнате, и в этот момент очень мне был дорог Жеглов, вместе с которым я чувствовал себя готовым срубить не одну бандитскую голову.
Жеглов и второй стакан ничем не закусил, только попил холодной воды прямо из графина, багровые пятна выступили у него на скулах, бешено горели глаза, и он теребил за руку Михал Михалыча:
- Они и меня могут завтра так же, как Топоркова, но напугать Жеглова кишка у них тонка! И я их, выползней мерзких, давить буду, пока дышу!.. И проживу я их всех дольше, чтобы самому последнему вбить кол осиновый в их поганую яму!.. У Васи Векшина остались мать и три сестренки, а бандит - он, гадина, где-то ходит по земле, жирует, сволочь...
Все вокруг меня плавно, медленно кружилось. Я встал, взял со стола графин, пошел за водой на кухню и почувствовал, что меня тихонько, как на корабле, раскачивает, и веса своего я не ощущаю - так все легко, будто накачали меня воздухом.
- ...Вашей твердости, ума и храбрости - мало, - говорил Михал Михалыч, когда я вернулся в комнату и, сделав небольшой зигзаг, попал на свой стул.
- А что же еще нужно? - щурился Жеглов.
- Нужно время и общественные перемены...
- Какие же это перемены вам нужны? - подозрительно спрашивал Жеглов.
- Мы пережили самую страшную в человеческой истории войну, и понадобятся годы, а может быть, десятилетия, чтобы залечить, изгладить ее материальные и моральные последствия...
- Например? - уже стоял перед Михал Михалычем Жеглов.
- Нужно выстроить заново целые города, восстановить сельское хозяйство - раз. Заводы на войну работали, а теперь надо людей одеть, обуть - два. Жилища нужны, очаги, так сказать, тогда можно будет с беспризорностью детской покончить. Всем дать работу интересную, по душе - три и четыре. Вот только таким, естественным путем искоренится преступность. Почвы не будет...
- А нам?..
- А вам тогда останутся не тысячи преступников, а единицы. Рецидивисты, так сказать...
- Когда же это все произойдет, по-вашему? Через двадцать лет? Через тридцать? - сердито рубил ладонью воздух Жеглов, а сам он в моих глазах слоился, будто был слеплен из табачного дыма.
- Может быть... - разводил черепашьими ластами Михал Михалыч.
- Дулю! - кричал Жеглов, показывая два жестких суставчатых кукиша. - Нам некогда ждать, бандюги нынче честным людям житья не дают!
- Я и не предлагаю ждать, - пожимал круглыми плечами Михал Михалыч. - Я хотел только сказать, что, по моему глубокому убеждению, в нашей стране окончательная победа над преступностью будет одержана не карательными органами, а естественным ходом нашей жизни, ее экономическим развитием. А главное - моралью нашего общества, милосердием и гуманизмом наших людей...
- Милосердие - это поповское слово, - упрямо мотал головой Жеглов.
Меня раскачивало на стуле из стороны в сторону, я просто засыпал сидя, и мне хотелось сказать, что решающее слово в борьбе с бандитами принадлежит нам, то есть карательным органам, но язык меня не слушался, и я только поворачивал все время голову справа налево, как китайский болванчик, выслушивая сначала одного, потом другого.
- Ошибаетесь, дорогой юноша, - говорил Михал Михалыч. - Милосердие не поповский инструмент, а та форма взаимоотношений, к которой мы все стремимся...
- Точно! - язвил Жеглов. - "Черная кошка" помилосердствует... Да и мы, попадись она нам...
Я перебрался на диван, и сквозь наплывающую дрему накатывали на меня резкие выкрики Жеглова и журчащий тихий говор Михал Михалыча:
- ... У одного африканского племени отличная от нашей система летосчисления. По их календарю сейчас на земле - Эра Милосердия. И кто знает, может быть, именно они правы и сейчас в бедности, крови и насилии занимается у нас радостная заря великой человеческой эпохи - Эры Милосердия , в расцвете которой мы все сможем искренне ощутить себя друзьями, товарищами и братьями..." (Аркадий и Георгий Вайнеры)
___________________________________________________________________
ВЕЧНЫЙ диалог... и неважно что именно обсуждается - преступность или что другое...
Один из собеседников - непримеримый "борец за правду" с-шашкой-наголо, другой - мягкий и всепрощающий... возможно, СЛИШКОМ мягкий...
где она, Золотая Середина?
доживёт ли хоть кто-нибудь до этой самой Эры Милосердия???
мне только кажется, или на самом деле люди всё больше и больше ожесточаются?
и вступают в любую полемику, опускаясь до оскорблений и забывая об элементарной вежливости???
... это были риторические вопросы, конечно же:-(
комментировать не нужно.
- Мы ведь с тобой и не знаем даже, как звали Топоркова... - Он поднял свой стакан и сказал: - Если есть на земле дьявол, то он не козлоногий рогач, а трехголовый дракон, и башки эти его - трусость, жадность и предательство. Если одна прикусит человека, то уж остальные его доедят дотла. Давай поклянемся, Шарапов, рубить эти проклятущие головы, пока мечи не иступятся, а когда силы кончатся, нас с тобой можно будет к чертям на пенсию выкидать и сказке нашей конец!
Очень мне понравилось, как красиво сказал Жеглов, и чокнулся я с ним от души, и Михал Михалыч согласно кивал головой, и легкая теплая дымка уже плыла по комнате, и в этот момент очень мне был дорог Жеглов, вместе с которым я чувствовал себя готовым срубить не одну бандитскую голову.
Жеглов и второй стакан ничем не закусил, только попил холодной воды прямо из графина, багровые пятна выступили у него на скулах, бешено горели глаза, и он теребил за руку Михал Михалыча:
- Они и меня могут завтра так же, как Топоркова, но напугать Жеглова кишка у них тонка! И я их, выползней мерзких, давить буду, пока дышу!.. И проживу я их всех дольше, чтобы самому последнему вбить кол осиновый в их поганую яму!.. У Васи Векшина остались мать и три сестренки, а бандит - он, гадина, где-то ходит по земле, жирует, сволочь...
Все вокруг меня плавно, медленно кружилось. Я встал, взял со стола графин, пошел за водой на кухню и почувствовал, что меня тихонько, как на корабле, раскачивает, и веса своего я не ощущаю - так все легко, будто накачали меня воздухом.
- ...Вашей твердости, ума и храбрости - мало, - говорил Михал Михалыч, когда я вернулся в комнату и, сделав небольшой зигзаг, попал на свой стул.
- А что же еще нужно? - щурился Жеглов.
- Нужно время и общественные перемены...
- Какие же это перемены вам нужны? - подозрительно спрашивал Жеглов.
- Мы пережили самую страшную в человеческой истории войну, и понадобятся годы, а может быть, десятилетия, чтобы залечить, изгладить ее материальные и моральные последствия...
- Например? - уже стоял перед Михал Михалычем Жеглов.
- Нужно выстроить заново целые города, восстановить сельское хозяйство - раз. Заводы на войну работали, а теперь надо людей одеть, обуть - два. Жилища нужны, очаги, так сказать, тогда можно будет с беспризорностью детской покончить. Всем дать работу интересную, по душе - три и четыре. Вот только таким, естественным путем искоренится преступность. Почвы не будет...
- А нам?..
- А вам тогда останутся не тысячи преступников, а единицы. Рецидивисты, так сказать...
- Когда же это все произойдет, по-вашему? Через двадцать лет? Через тридцать? - сердито рубил ладонью воздух Жеглов, а сам он в моих глазах слоился, будто был слеплен из табачного дыма.
- Может быть... - разводил черепашьими ластами Михал Михалыч.
- Дулю! - кричал Жеглов, показывая два жестких суставчатых кукиша. - Нам некогда ждать, бандюги нынче честным людям житья не дают!
- Я и не предлагаю ждать, - пожимал круглыми плечами Михал Михалыч. - Я хотел только сказать, что, по моему глубокому убеждению, в нашей стране окончательная победа над преступностью будет одержана не карательными органами, а естественным ходом нашей жизни, ее экономическим развитием. А главное - моралью нашего общества, милосердием и гуманизмом наших людей...
- Милосердие - это поповское слово, - упрямо мотал головой Жеглов.
Меня раскачивало на стуле из стороны в сторону, я просто засыпал сидя, и мне хотелось сказать, что решающее слово в борьбе с бандитами принадлежит нам, то есть карательным органам, но язык меня не слушался, и я только поворачивал все время голову справа налево, как китайский болванчик, выслушивая сначала одного, потом другого.
- Ошибаетесь, дорогой юноша, - говорил Михал Михалыч. - Милосердие не поповский инструмент, а та форма взаимоотношений, к которой мы все стремимся...
- Точно! - язвил Жеглов. - "Черная кошка" помилосердствует... Да и мы, попадись она нам...
Я перебрался на диван, и сквозь наплывающую дрему накатывали на меня резкие выкрики Жеглова и журчащий тихий говор Михал Михалыча:
- ... У одного африканского племени отличная от нашей система летосчисления. По их календарю сейчас на земле - Эра Милосердия. И кто знает, может быть, именно они правы и сейчас в бедности, крови и насилии занимается у нас радостная заря великой человеческой эпохи - Эры Милосердия , в расцвете которой мы все сможем искренне ощутить себя друзьями, товарищами и братьями..." (Аркадий и Георгий Вайнеры)
___________________________________________________________________
ВЕЧНЫЙ диалог... и неважно что именно обсуждается - преступность или что другое...
Один из собеседников - непримеримый "борец за правду" с-шашкой-наголо, другой - мягкий и всепрощающий... возможно, СЛИШКОМ мягкий...
где она, Золотая Середина?
доживёт ли хоть кто-нибудь до этой самой Эры Милосердия???
мне только кажется, или на самом деле люди всё больше и больше ожесточаются?
и вступают в любую полемику, опускаясь до оскорблений и забывая об элементарной вежливости???
... это были риторические вопросы, конечно же:-(
комментировать не нужно.