В рамках проекта "Бессмертный барак"
Мария Капнист
24 марта 1914 - 25 октября 1993
Трудно себе представить, какие тяжкие испытания выпали на долю этой хрупкой, неповторимой и непостижимой женщины...
[В ОГНЕ НЕПОКОЛЕБИМАЯ...]
На острове Занте в Ионическом море находятся руины первого родового замка Капнистов (Капниссос - по-гречески).
По некоторым сведениям именно Феодор Капниссос в 1511 году привез из Коринфа и ввёл в культуру острова виноградную лозу, производящую коринку - главную доходную статью острова.
Особенной храбростью и героизмом в боях с турками за независимость греческих островов отличался Стомателло Капниссос, которому и был пожалован в 1702 году правителем Венецианской республики Алоизием Мачениги графский титул.
Внук Стомателло, Пётр Капниссос воевал с турками уже на стороне российского императора Петра I.
Остался в России. Поселился вместе с сыном Василием в Изюме.
Мальчик тоже стал военным - полковником Миргородского полка и бригадиром, и фамилию свою писал уже "Капнист". Прославился в боях под Очаковом в 1737 году.
Командуя всего лишь 7 тысячами казаков, он успешно сражался с 40-тысячным турецким войском, не давая ему возможности окружить русскую армию, осаждающую Очаков. За воинскую доблесть императрица Елизавета Петровна пожаловала ему имение Обуховку на Полтавщине, ставшее родовым гнездом Капнистов.
Там у него родилось шестеро сыновей.
В 1758 году родился младший - Василий Васильевич, известный поэт и драматург, прославивший имя Капнистов на ниве искусств. Ему принадлежат знаменитая "Ода на рабство" - протест против закрепощения крестьян. В 1789 году Капнистом написано его главное литературное произведение - комедия "Ябеда", которая вывернула наизнанку весь чиновничий мир Российской Империи.
"Бесчестие в чести, из моды вышел стыд..."
Каждый из рода Капнистов имел много детей. Сыновья женились, дочери выходили замуж, отсюда их родственная связь с Апостолами, Голенищевыми-Кутузовыми, Гиршманами и многими другими известными фамилиями. Среди них есть род знаменитого запорожского атамана Ивана Дмитриевича Сирко.
В 17 веке турки и татары называли его "урус-шайтаном". Из 55 великих битв он не проиграл ни одной.
Спустя три столетия в Петербурге обвенчались граф Ростислав Ростиславович Капнист и прапраправнучка Ивана Сирко - Анастасия Дмитриевна Байдак.
Жила семья в шикарном особняке на Английской набережной в Петербурге.
В гости к Капнистам приходили самые известные и уважаемые петербуржцы, среди которых был и Фёдор Шаляпин, безумно влюблённый в Анастасию Дмитриевну. Она была очень красивой женщиной, знала восемнадцать языков, умела поддержать любой разговор, и певец не отходил от своей дамы, целовал ей руки и осыпал комплиментами.
Обратил внимание Шаляпин и на юную Марию. Он давал ей уроки вокала и хвалил её первую сценическую работу в домашнем спектакле.
Шаляпин предсказывал маленькой Марии - младшей из пятеры детей Капнистов - театральную карьеру...
Но судьба распорядилась иначе.
Переворот 1917 года не был для Капнистов неожиданностью. Как и многие демократично настроенные дворяне, Ростислав Ростиславович верил в то, что революция несёт благо его стране. Но жить в Петербурге становилось всё тяжелее, и вскоре Капнисты переехали в Судак. У юной Марии были гувернантки, учителя, шикарный особняк в Судаке на 70 комнат, но в шесть лет для Марии Ростиславовны детство закончилось...
"Когда появилась "чрезвычайка", - вспоминала Мария Ростиславовна, - было вывешено объявление: "Всем дворянам, титулованным особам прийти в ГПУ, иначе расстрел".
Кто-то спросил отца - "Ты пойдешь?" Он ответил - "Я не трус".
"Я умоляю, папа, не ходи!". Но он ушёл. У нас был такой круглый стол. И вот я помню стакан - вдруг тот сам разбился на мелкие кусочки, как будто кто-то его ударил. Поздно вечером папа вернулся, но на следующий день его забрали.
А мою тётю убили на моих глазах. Мне было около шести лет, но я помню лица тех людей. Один из них сказал другому, указывая на меня: - "Смотри, какими глазами она на нас смотрит. Пристрели её". Я закричала: - "Вы не можете! У вас нет приказа!".
Три тысячи человек расстреляли за одну ночь зимой 1921 года. На горе Алчак.
В том числе и моего отца - графа Ростислава Ростиславовича Капниста".
Потрясённая смертью отца, умерла его старшая дочь Лиза. Сыновья скрывались. Дом Капнистов был разрушен.
"Никто не знает, что тогда творилось в Крыму, - вспоминает Мария Ростиславовна, - Мы голодали ужасно. Мололи виноградные косточки... спаслись дельфиньим жиром - один рыбак поймал дельфина"
Спустя несколько лет красный террор распространился на оставшихся в живых членов семей.
Крымские татары, высоко чтившие память графа Капниста, помогли его вдове и дочке Маше бежать из Судака, снабдив их национальной одеждой.
В шестнадцать лет Мария Капнист снова вернулась в Петербург (теперь уже Ленинград). Поступила в театральную студию Юрьева, а после её закрытия - в институт. Педагоги сулили ей большое будущее, но...
... но когда убили Кирова - близкого друга семьи Капнистов - начались аресты. Мария не смогла доучиться. Судьба кидала её то в Киев, то в Батуми, то вновь в Ленинград. И в августе 1941 года "за антисоветскую пропаганду и агитацию" ей дали 8 лет.
Но это было только начало...
Многое пришлось пережить этой хрупкой молодой женщине. Ей обрезали чудные косы, выбили на допросах зубы, отправили в Джезказган на добычу угля. Из красивой девушки она превратилась в сморщенную старуху. Но её дух не был сломлен.
На шахтах она спасла жизнь тридцати каторжанкам. Увидев сорвавшуюся вагонетку, которая по рельсам неслась в толпу женщин, она бросилась под неё, и потом три месяца лежала без сознания, а спасённые каторжанки сдавали кожу и кровь для её спасения.
Она прошла самые страшные лагеря в Караганде, Джезказгане, Тайшете, работала на шахтах, выполняя мужскую работу, терпела побои и издевательства и - читала своим подругам по заключению стихи. В свой день рождения - день весеннего равноденствия, когда возвращаются жаворонки - лепила из хлеба фигурки жаворонков, куда закручивала листики с добрыми пожеланиями и дарила подругам.
Сама Мария Ростиславовна о своей жизни в лагере рассказывала:
В один из лагерей Караганды - это место основали и обживали спецпереселенцы и мы, лагерники, - нас этапом пригнали ночью. Косы мои уже отрезали... Я уже хорошо знала цену ночным допросам, когда тебя или ослепляют и обжигают сверкающе-яркой лампой, или бросают в ледяную ванну. Знала, что бывает, когда тебя заприметит лагерное начальство... приходилось натирать кожу углями, чтобы не приставали. Угольная пыль не вымывалась ещё долгие годы после освобождения.
В женских лагерях были свои законы, может быть, ужаснее, чем в мужских.
В Карлаге я познакомилась с Анной Васильевной Тимирёвой, невысокого роста, необычайно красивой женщиной - корнями из терских казаков. Мы подружились, и тогда я узнала, что она - жена Колчака. К моменту нашей встречи Тимирёва отсидела почти 18 лет. Анна была натура артистическая - лепила, рисовала. Вместе с ней мы ставили в бараке ночные спектакли.
А днём мы делали саманные кирпичи. Сначала не выходило, а потом по 180 штук за день наловчились делать. Изнурительная работа в невыносимой жаре, воды чуть-чуть, в бараках ночью нестерпимо. Начальник лагеря Шалва Джапаридзе охоч до лагерных женщин. Ночью присылал "сваху" из наших же, лагерных, и она приводила ему назначенных. Как-то приходит такая в барак и говорит: "Шалва помирает, просит тебя написать письмо его дочке". Я пошла... Когда он попытался меня схватить, ударила его от страха и ненависти... И Шалва решил отомстить. Конвойные бросили меня в мужской лагерь к уголовникам. Затаилась, жду. Подходит вразвалку старший. И где у меня силы взялись. Крикнула: - "Черви вонючие! Война идет! На фронте гибнут ваши братья, а вы дышите парашей, корчитесь в грязи и над слабыми издеваетесь! Были бы у меня пули..." Один предложил убить меня, но тот, кто верховодил, приказал не трогать. Между ними началась свалка, конвоиры пришли, забрали меня.
Этапы, пересылки, лагеря. Никогда не говорили, куда ведут, дознавались потом сами. Навсегда в памяти этап от карагандинского лагеря в Джезказган. Пустыня. Палящее солнце. Сильный ветер с песком... Люди мерли как мухи. Мучила всех жажда. Запомнилась казашка, которая вышла с кувшином воды. Ей разрешили напоить самых слабых.
Джезказган был чуть ли не самым страшным местом. Добывали уголь. Утром спускались в шахту, поднимались ночью... Нестерпимо болели руки и ноги. Я была бригадиром. Однажды утром выписывала в конторе наряд и встретилась с конвоиром-казахом из карагандинского лагеря. Как же он воскрес? Ведь там, когда он выстрелил прямо в лицо той, которая отказалась стать его наложницей, мы сами скрутили его и живого засыпали песком. Узнав меня, ехидно усмехнулся и тут же начал страшно бить...
Сколько было за эти годы ужасного, тяжёлого... Но были и встречи, осветившие душу на всю жизнь.
Надежда Ивановна Тимофеева, старая большевичка, из Ленинградского обкома партии.
Участвовала в революции, встречалась с Лениным. Как убежденно она говорила, что всё это скоро кончится, партия вскроет истинных виновников зла! А забрали её тоже вскоре после убийства Кирова.
В лагере держалась гордо и достойно. И за это её особенно ненавидело лагерное начальство и уголовники. Гляжу - исхудала, не выживет. Как же помочь? Умолила одного проверяющего из Ленинграда перевести её в зону поселенцев.
В ту же неделю ей разрешено было по лесу пройтись. Надежда Ивановна пошла и не вернулась, нашли её мертвой. Так погибла замечательная женщина. А сколько их бесследно исчезло в пропасти лагерей...
Ещё одно знакомство - с Даниилом Фибихом, писателем, тоже ленинградцем. И он заболел и исхудал до костей. Я очень волновалась за него. Однажды вечером даже проведала его - переоделась в мужскую одежду, пошла за санями в мужской лагерь. Нашла в темноте. Ибо он был почти двухметрового роста и ноги свисали с нар. Умоляла его не умирать. А утром с рассветом побежала в медпункт - спасите Фибиха, его уже, наверное, в коридор вытащили, пайку разбирают... Забрали его тогда в больницу, через трубку кормили, выжил Фибих.
К осени болезнь и до меня добралась. Лежа в больнице, видела - много людей каждый день умирало. И что-то их очень быстро хоронили. И как так быстро успевали? Обнаружилось, что в гроб их только в больнице клали. А как вывезут из лагеря, покойниц "выгружали" из гроба в ущелье, и с "тарой" назад, чтобы использовать её для других. Экономили.
В Сибири появилась на свет её дочь Рада.
Она родилась в тюремной больнице Степлага в Казахстане, где Капнист жила на поселении. В лагере в пустыне Джезказгана на работах в угольных рудниках беременную Марию Капнист с утра опускали в бочках на 60 метров вниз и лишь вечером поднимали наверх. С рождением Рады у Марии появился новый смысл жизни. Имя девочке Мария дала в честь героини рассказа Горького "Макар Чудра".
Радислава Капнист рассказывала:
Когда лагерное начальство узнало, что мать в положении, её заставляли сделать аборт, - но мама отказалась. И тогда ей устраивали всякие пытки - опускали в ледяную ванну, обливали холодной водой. Она потом мне говорила: "Как ты выжила? Это же вообще невозможно!"
Отца своего Рада никогда не видела.
Лишь после смерти матери Рада нашла в документах фото отца.
Я всех подробностей не могла от неё добиться, но знаю, что отец, Ян Волконский, родом из польских шляхтичей. В лагере был вольнонаемным, каким-то крупным специалистом - грамотным и толковым. Судя по всему, он действительно маму очень любил. Может быть, не только за внешность, но и за то, что почувствовал в ней "одну группу крови". Возможно, хотел соединить эти два рода.
Как-то горела степь, где работали осуждённые. Он узнал, что там находится и мама, примчался туда на коне и её, единственную из всех, спас. Сам очень обгорел.
Неизвестно как сложилась судьба отца. Мама рассказывала, что его через три года расстреляли. К сожалению, нет уже тех людей, которые знали отца и эту историю.
Мама отдавала меня в садик при лагере. И ей было невдомёк, почему я всё время упираюсь, не желая идти туда. Удивляли мать и синяки на моем теле. Но там ей говорили - "Вы же знаете, она у вас девочка подвижная". Она меня оставляла и тут же бежала на работу. Но как-то решила проверить, в чём же дело, вернулась и заглянула в окно.
И увидела, как воспитательница крутит мою щеку, приговаривая - "Выбью из тебя врага народа!"
Какой враг народа в два с половиной годика? Мама влетела в коридор и стала её избивать.
"Я била её так, что меня два кочегара, сильные мужчины, не могли оттащить", - рассказывала она мне потом. Садистка-воспитательница, оказавшаяся любовницей кагэбиста, потом долго лежала в больнице. Естественно, маму на следующий же день забрали. И вот тогда начались мои мытарства. Марии Ростиславовне дали ещё 10 лет. Меня отправили в детский дом. Я хорошо помню, как перед отъездом стояла в детском саду на подоконнике и кричала: "Мама!"
Мама попала в новое заключение и там объявила голодовку, требуя, чтобы ей отдали ребёнка.
Она бесконечно посылала запросы о моём местонахождении, но каждый раз после этого её переправляли в другой лагерь.
Ей помогла выжить дружба с Валентиной Ивановной Базавлук, которую она встретила в одном из лагерей. Они договорились - кто раньше выйдет, тот и найдёт меня.
И, освободившись, Валентина Ивановна, не заезжая домой, начала меня искать. Она, конечно, была вулканической женщиной. В лагерном бушлате неустанно ездила по всем детдомам. Но мне дали другую фамилию, и она меня случайно нашла по имени в Есауловском детдоме под Красноярском. Валентина Ивановна потом рассказывала, что шла туда в темноте через кладбище. "Мне было дико страшно, но у меня была цель, как свет в конце туннеля - ты. И если я прошла лагеря, то чего бояться?" Тогда же она поехала в Красноярск, подняла все документы и доказала, что я - Капнист. И потребовала, чтобы выписали правильное свидетельство.
Валентина Ивановна воспитала меня, она тоже была мне мамой. Судьба круто обошлась с этой женщиной.
Вышла замуж в 42 года за племянника известного художника Нестерова. Муж-архитектор зарабатывал неплохо, но любил покутить. Прогуливал все деньги, а Валентина Ивановна с дочкой бедствовали. Нервы не выдержали, решила бросить мужа и вернуться к родным в Харьков. Но благоверный не захотел её отпускать. В свое время он учился в техникуме вместе с Берией. Воспользовавшись знакомством, муж позвонил бывшему соученику и попросил ненадолго задержать жену.
Через два часа за Валентиной Ивановной пришли. Сказали, мол, ей будут вручать правительственную награду. Женщина ушла из дому в лёгком платьице и домой больше не вернулась. Дочке её тогда было три месяца.
Валентине Ивановне дали 10 лет, освободили через 8. Но девочка её уже умерла, не дождавшись маму. Поэтому ко мне Валентина Ивановна была очень привязана. Сильно переживала, что меня отберут, когда вернулась мама. А я Марию Ростиславовну поначалу даже видеть не хотела. Наверное, так наказывала за сиротское детство. Впрочем, отдать меня маме всё равно не могли - из-за справки, которую выдали при освобождении.
С Валентиной Ивановной я тоже не могла остаться, так как нужно было разрешение Марии Ростиславовны, которого она не давала.
Так, при двух мамах, я продолжала жить в детском доме. Это длилось до тех пор, пока детдома не стали расформировывать. Хорошо помню, как меня привели в опекунский совет. Там была мама и Валентина Ивановна. Член опекунского совета, тётка огромная, чуть ли не с усами, мужским голосом говорит:
- Вот, Рада, перед тобой сидит мама, которая тебя родила, но которой ты не знала. А вот тётя Валя, которая тебя растила, любила. Выбирай, с кем ты останешься.
Я выбрала Валентину Ивановну. Мама резко встала и вышла. Меня послали за ней, а мне было страшно и стыдно посмотреть ей в глаза. Мария Ростиславовна сидела на ступеньках. Слёз на глазах не было, но я увидела такое страдание у нее на лице!
- Мама, прости!, - вырвалось у меня. Тогда я впервые назвала её мамой...
В минуту отчаяния Мария Ростиславовна как-то написала: "Я испытала такие страшные лагеря, но более страшные пытки я испытала, когда встретила свою дочь, которая не хотела меня признавать".
Позже между дочерью и матерью в отношениях произошло потепление. Рада рассказывала:
"Первый раз я приехала к маме, когда мне исполнилось 15 лет, и попала на её день рождения. Там я впервые почувствовала, что это за человек, как её любят люди. Ощущалась необыкновенная атмосфера, которую создавала именно она. У неё всегда собиралась масса людей разных возрастов и профессий. Стоило ей войти - как будто свежий ветер влетал, и начиналось удивительное общение.
А ещё пекли и раздавали "жаворонков"!
В детстве одна цыганка сказала её родным: "Девочка будет жить, пока будут "жаворонки".
И сколько её помню, эти "жаворонки" она пекла всегда. А потом, когда она уже не могла, пекла я.
У Марии Капнист был верный друг, любимый, Георгий Евгеньевич Холодовский, знавший Марию Ростиславовну ещё семилетним ребенком.
Молодой человек был влюблён в старшую сестру Марии, Лизу.
Когда сестры не стало, его связь с Капнистами прервалась. Только спустя десять лет они с Марией случайно встретились в Петербурге. Чувство охватило обоих, но счастье было недолгим. Марию Ростиславовну арестовали, а её кавалеру сказали, что она погибла. И сама Мария не знала, жив ли её Юл (так она его называла).
Лишь когда в лагеря стали приходить посылки, Мария Ростиславовна поняла, что её Георгий жив.
Меня спасало, что мой друг Георгий Евгеньевич присылал посылки. Их появление было дивом, волшебной соломинкой жизни. Куда бы я ни попадала, как вездесущий дух он находил меня - объявлялся письмами, посылками. Каким чудом были эти посылки! - вспоминала Мария Капнист.
Он единственный, кто помогал ей, рискуя, можно сказать, жизнью, - рассказывала Рада. - Когда узнал о том, что родилась я, очень болезненно переживал, но всё равно продолжал посылать передачи.
Возможно, у них бы и после освобождения сложились отношения, так как оба питали глубокие чувства друг к другу. Но мама не смогла перешагнуть через обиду, нанесённую ей при первой встрече после долгой разлуки.
Холодовский встречал Марию на вокзале с огромным букетом цветов. С годами Юл стал ещё лучше, седина его только украшала.
А мама, в свои 44, выглядела измождённой старухой. Естественно, Юл её не узнал. Ведь он помнил Марию молодой и цветущей... Несколько раз прошел он мимо, даже не обратив на маму внимания.
И лишь когда все пассажиры разошлись, вручил букет со словами - "Вас не встретили, и я не встретил того, кого ждал". Уже было собрался уходить, и вот тогда мама его окликнула...
Сама Мария Ростиславовна об этом случае рассказывала:
На волю мне посчастливилось ехать пассажирским поездом. Зашла в туалетную комнату привести себя в порядок. Умываюсь, а из зеркала смотрит на меня незнакомая бабуся с короткой стрижкой, со сморщенным, опавшим лицом. Испугалась и выскочила в коридор, там офицер у окна, спрашивает:
- Что с вами?
Я показываю на туалет:
- Там какая-то старуха!
Он открывает двери - никого. И тут я поняла - бабуся это я... От такого страшного открытия подкосились ноги. И вот московский вокзал. Иду и думаю, как встретит меня мой друг, что скажем друг другу через столько лет. Он не узнал меня... Я подошла ближе и чуть слышно сказала:
- Юл, Юл...
Как когда-то в детстве, когда играли в жмурки.
Страшные конвульсии пробежали по его помертвевшему лицу.
Потом он кинулся ко мне, но я его оттолкнула и побежала. Мне было все равно - под поезд или ещё куда...
Но тёплые и нежные чувства между ними оставались до конца. Георгий Евгеньевич неоднократно делал ей предложения, но она так и не приняла их.
После 15 лет репрессий Мария Капнист приехала в Киев.
Жизнь пришлось начать с нуля. Жить было негде, и она ночевала на вокзалах, в скверах, телефонных будках. Чтобы получить хоть какие-то деньги, работала массажистом, дворником. О сцене и съемках в кино даже не мечтала.
После лагерных мытарств Мария Ростиславовна в свои 44 года выглядела на все 90.
Это и помогло ей получить первую роль.
Она стояла в фуфайке около касс кинотеатра им.Довженко, подбежал молодой режиссер Юрий Лысенко и со словами: - В каком фильме вы снимаетесь? - потащил на съёмочную площадку картины "Таврия".
Успех этой дебютной работы обратил на неё внимание многих режиссёров киностудии имени Довженко.
Они приходили в восторг от её выразительной внешности и заваливали предложениями сыграть аристократок, монахинь, ведьм. Хищный профиль, надменный взгляд и старорежимные манеры - всё это неизменно приковывало взгляд зрителя.
Поначалу героинями Капнист были хмурые, строгие женщины, как мудрая Мануйлиха в "Олесе" -
Переломной стала роль ведьмы Наины в киносказке Александра Птушко "Руслан и Людмила".
Трудно представить другую актрису в этом страшном образе. Ей пришлось работать с огромным тигром. И это даже довело её до состояния шока.
Это случилось на съемках "Руслана и Людмилы". Помните, там её знаменитый "колдовской" взгляд? - вспоминала Рада, - Мой первый муж ещё шутил: "Каково такую тёщу иметь?"
Так вот, по сценарию в фильме должен был появиться живой волк. Но режиссер Птушко захотел заменить его тигром. Маму об этом не предупредили. Заходит она в павильон и вдруг слышит рычание, оборачивается, а перед ней изготовившийся к прыжку тигр! Именно в этот момент взгляд, которым она мысленно посылает бесчинствовать полчища татар, и запечатлела камера. Он оказался такой силы, что зверь развернулся и удрал в клетку. Но чего это стоило маме!
Птушко подошёл к ней со словами - "Ну, Капнист, ты молодец!"
Она же бросила ему - "Но вы же подлец!".
А потом, не помня себя, прямо в лохмотьях Наины бросилась в гостиницу "Москва". Там на своём этаже потеряла сознание и несколько дней пролежала в постели.
В дальнейшем она получила известность своими характерными образами - графинь, дам, загадочных старух, ведьм, цыганок и чародеек.
В "Новых приключениях янки при дворе короля Артура" она вообще исполнила сразу три роли - Фатум, рыцаря и игуменьи.
С потерей красоты и молодости, которые у неё забрали лагеря, Мария Капнист довольно быстро смирилась и даже относилась к этому с юмором. На фотографиях для дочери она подписывалась: "С любовью, твоя баба Яга".
Когда мама приезжала в Харьков, соседская детвора тут же обступала её с криками и смехом. Она с ними прыгала, бегала, разыгрывала представления, могла схватить метлу и носиться с ней по двору, - вспоминала Рада. - При этом даже в 70 у неё была великолепная фигура! С легкостью делала "берёзку", превосходно плавала. Часто меня упрекала:
- Рада, почему ты сутулишься? Ходи прямо, меньше болеть будешь!
И сама, хотя на рудниках повредила позвоночник, всегда держала спину ровной.
А ещё никогда не ругалась. Если слышала от меня бранное словцо, реагировала мгновенно:
- Рада, я 15 лет провела с уголовниками, и ко мне это не пристало. Как же ты можешь позволять себе такое?!
Чародейки, цыганки, гадалки, таинственные монахини - вот её амплуа в кино.
"Ведьма...", - глядя на неё, шептались бабки у подъезда.
Ведьма, так ведьма.
Поднявшись к себе, она сплетала верёвку из простыней, спускалась на ней из окна третьего этажа, и, обойдя дом, вновь медленно проходила в подъезд мимо онемевших старух на лавке...
И хотя Мария Капнист сама себя в шутку называла бабой-ягой и следовала своему имиджу странной, даже эпатажной женщины, как громкая оплеуха окружающему циничному миру вспоминаются её мудрые слова:
"Не смейтесь над старостью человека, чьей молодости вы не видели"...
Казалось, в душе Марии Ростиславовны какой-то неисчерпаемый источник энергии.
Она никогда не сидела без дела, нередко давала благотворительные концерты.
И сыграла более чем в ста двадцати художественных фильмах - создала галерею острохарактерных образов в кино.
Её роли небольшие, но незабываемые.
Капнист умоляли приехать на съёмки за сотни километров ради двадцати секунд экранного времени, так как только она, появившись в кадре, могла создать необходимый эффект.
Даже мелькнув в самом незначительном эпизоде, где у неё и слов-то могло не быть, она приковывала к себе взгляд, завораживала необъяснимой таинственностью, сама её неординарная внешность, взгляд пронзительных глаз говорили куда больше, чем могут сказать слова.
... Октябрьским вечером 1993 года, Мария Ростиславовна зашла в Дом кино и, не обнаружив в программе никакого фильма, отправилась на киностудию.
Обойдя все коридоры, поговорив с коллегами и работниками студии, она собрала букет опавших осенних листьев и пошла домой. Было поздно, а Мария Ростиславовна переходила одну из самых оживленных автомагистралей Киева - проспект Победы возле киностудии имени Александра Довженко.
Она не заметила приближающийся автомобиль и попала под его колеса. Во время лечения травм простудилась и умерла 25 октября 1993 года в киевской больнице от осложнений в возрасте 79 лет.
Мария Капнист похоронена в селе Большая Обуховка - на семейном кладбище в родовом поместье семейства Капнистов. Рядом с поэтом Владимиром Капнистом.
Трагически сложилась судьба и у остальных братьев и сестёр Марии Ростиславовны.
Старшая сестра Марии, Лиза, умерла сразу после расстрела отца.
Один брат утонул, второй также попал в лагеря.
Спасся от тюрем лишь один - Андрей, поменяв фамилию Капнист на Копнист.
Семья не могла смириться с поступком моего дяди, - рассказывала Радислава Капнист. - Мария Ростиславовна же всегда с гордостью носила свою фамилию и перед смертью всегда говорила: "Ты, Радочка, одна осталась из рода Капнистов, храни его традиции".
"В огне непоколебимые" - написано на гербе Капнистов.
Мария Капнист прошла через жестокие испытания и выстояла, не посрамив своих замечательных предков.
24 марта 1914 - 25 октября 1993
Трудно себе представить, какие тяжкие испытания выпали на долю этой хрупкой, неповторимой и непостижимой женщины...
[В ОГНЕ НЕПОКОЛЕБИМАЯ...]
На острове Занте в Ионическом море находятся руины первого родового замка Капнистов (Капниссос - по-гречески).
По некоторым сведениям именно Феодор Капниссос в 1511 году привез из Коринфа и ввёл в культуру острова виноградную лозу, производящую коринку - главную доходную статью острова.
Особенной храбростью и героизмом в боях с турками за независимость греческих островов отличался Стомателло Капниссос, которому и был пожалован в 1702 году правителем Венецианской республики Алоизием Мачениги графский титул.
Внук Стомателло, Пётр Капниссос воевал с турками уже на стороне российского императора Петра I.
Остался в России. Поселился вместе с сыном Василием в Изюме.
Мальчик тоже стал военным - полковником Миргородского полка и бригадиром, и фамилию свою писал уже "Капнист". Прославился в боях под Очаковом в 1737 году.
Командуя всего лишь 7 тысячами казаков, он успешно сражался с 40-тысячным турецким войском, не давая ему возможности окружить русскую армию, осаждающую Очаков. За воинскую доблесть императрица Елизавета Петровна пожаловала ему имение Обуховку на Полтавщине, ставшее родовым гнездом Капнистов.
Там у него родилось шестеро сыновей.
В 1758 году родился младший - Василий Васильевич, известный поэт и драматург, прославивший имя Капнистов на ниве искусств. Ему принадлежат знаменитая "Ода на рабство" - протест против закрепощения крестьян. В 1789 году Капнистом написано его главное литературное произведение - комедия "Ябеда", которая вывернула наизнанку весь чиновничий мир Российской Империи.
"Бесчестие в чести, из моды вышел стыд..."
Каждый из рода Капнистов имел много детей. Сыновья женились, дочери выходили замуж, отсюда их родственная связь с Апостолами, Голенищевыми-Кутузовыми, Гиршманами и многими другими известными фамилиями. Среди них есть род знаменитого запорожского атамана Ивана Дмитриевича Сирко.
В 17 веке турки и татары называли его "урус-шайтаном". Из 55 великих битв он не проиграл ни одной.
Спустя три столетия в Петербурге обвенчались граф Ростислав Ростиславович Капнист и прапраправнучка Ивана Сирко - Анастасия Дмитриевна Байдак.
Жила семья в шикарном особняке на Английской набережной в Петербурге.
В гости к Капнистам приходили самые известные и уважаемые петербуржцы, среди которых был и Фёдор Шаляпин, безумно влюблённый в Анастасию Дмитриевну. Она была очень красивой женщиной, знала восемнадцать языков, умела поддержать любой разговор, и певец не отходил от своей дамы, целовал ей руки и осыпал комплиментами.
Обратил внимание Шаляпин и на юную Марию. Он давал ей уроки вокала и хвалил её первую сценическую работу в домашнем спектакле.
Шаляпин предсказывал маленькой Марии - младшей из пятеры детей Капнистов - театральную карьеру...
Но судьба распорядилась иначе.
Переворот 1917 года не был для Капнистов неожиданностью. Как и многие демократично настроенные дворяне, Ростислав Ростиславович верил в то, что революция несёт благо его стране. Но жить в Петербурге становилось всё тяжелее, и вскоре Капнисты переехали в Судак. У юной Марии были гувернантки, учителя, шикарный особняк в Судаке на 70 комнат, но в шесть лет для Марии Ростиславовны детство закончилось...
"Когда появилась "чрезвычайка", - вспоминала Мария Ростиславовна, - было вывешено объявление: "Всем дворянам, титулованным особам прийти в ГПУ, иначе расстрел".
Кто-то спросил отца - "Ты пойдешь?" Он ответил - "Я не трус".
"Я умоляю, папа, не ходи!". Но он ушёл. У нас был такой круглый стол. И вот я помню стакан - вдруг тот сам разбился на мелкие кусочки, как будто кто-то его ударил. Поздно вечером папа вернулся, но на следующий день его забрали.
А мою тётю убили на моих глазах. Мне было около шести лет, но я помню лица тех людей. Один из них сказал другому, указывая на меня: - "Смотри, какими глазами она на нас смотрит. Пристрели её". Я закричала: - "Вы не можете! У вас нет приказа!".
Три тысячи человек расстреляли за одну ночь зимой 1921 года. На горе Алчак.
В том числе и моего отца - графа Ростислава Ростиславовича Капниста".
Потрясённая смертью отца, умерла его старшая дочь Лиза. Сыновья скрывались. Дом Капнистов был разрушен.
"Никто не знает, что тогда творилось в Крыму, - вспоминает Мария Ростиславовна, - Мы голодали ужасно. Мололи виноградные косточки... спаслись дельфиньим жиром - один рыбак поймал дельфина"
Спустя несколько лет красный террор распространился на оставшихся в живых членов семей.
Крымские татары, высоко чтившие память графа Капниста, помогли его вдове и дочке Маше бежать из Судака, снабдив их национальной одеждой.
В шестнадцать лет Мария Капнист снова вернулась в Петербург (теперь уже Ленинград). Поступила в театральную студию Юрьева, а после её закрытия - в институт. Педагоги сулили ей большое будущее, но...
... но когда убили Кирова - близкого друга семьи Капнистов - начались аресты. Мария не смогла доучиться. Судьба кидала её то в Киев, то в Батуми, то вновь в Ленинград. И в августе 1941 года "за антисоветскую пропаганду и агитацию" ей дали 8 лет.
Но это было только начало...
Многое пришлось пережить этой хрупкой молодой женщине. Ей обрезали чудные косы, выбили на допросах зубы, отправили в Джезказган на добычу угля. Из красивой девушки она превратилась в сморщенную старуху. Но её дух не был сломлен.
На шахтах она спасла жизнь тридцати каторжанкам. Увидев сорвавшуюся вагонетку, которая по рельсам неслась в толпу женщин, она бросилась под неё, и потом три месяца лежала без сознания, а спасённые каторжанки сдавали кожу и кровь для её спасения.
Она прошла самые страшные лагеря в Караганде, Джезказгане, Тайшете, работала на шахтах, выполняя мужскую работу, терпела побои и издевательства и - читала своим подругам по заключению стихи. В свой день рождения - день весеннего равноденствия, когда возвращаются жаворонки - лепила из хлеба фигурки жаворонков, куда закручивала листики с добрыми пожеланиями и дарила подругам.
Сама Мария Ростиславовна о своей жизни в лагере рассказывала:
В один из лагерей Караганды - это место основали и обживали спецпереселенцы и мы, лагерники, - нас этапом пригнали ночью. Косы мои уже отрезали... Я уже хорошо знала цену ночным допросам, когда тебя или ослепляют и обжигают сверкающе-яркой лампой, или бросают в ледяную ванну. Знала, что бывает, когда тебя заприметит лагерное начальство... приходилось натирать кожу углями, чтобы не приставали. Угольная пыль не вымывалась ещё долгие годы после освобождения.
В женских лагерях были свои законы, может быть, ужаснее, чем в мужских.
В Карлаге я познакомилась с Анной Васильевной Тимирёвой, невысокого роста, необычайно красивой женщиной - корнями из терских казаков. Мы подружились, и тогда я узнала, что она - жена Колчака. К моменту нашей встречи Тимирёва отсидела почти 18 лет. Анна была натура артистическая - лепила, рисовала. Вместе с ней мы ставили в бараке ночные спектакли.
А днём мы делали саманные кирпичи. Сначала не выходило, а потом по 180 штук за день наловчились делать. Изнурительная работа в невыносимой жаре, воды чуть-чуть, в бараках ночью нестерпимо. Начальник лагеря Шалва Джапаридзе охоч до лагерных женщин. Ночью присылал "сваху" из наших же, лагерных, и она приводила ему назначенных. Как-то приходит такая в барак и говорит: "Шалва помирает, просит тебя написать письмо его дочке". Я пошла... Когда он попытался меня схватить, ударила его от страха и ненависти... И Шалва решил отомстить. Конвойные бросили меня в мужской лагерь к уголовникам. Затаилась, жду. Подходит вразвалку старший. И где у меня силы взялись. Крикнула: - "Черви вонючие! Война идет! На фронте гибнут ваши братья, а вы дышите парашей, корчитесь в грязи и над слабыми издеваетесь! Были бы у меня пули..." Один предложил убить меня, но тот, кто верховодил, приказал не трогать. Между ними началась свалка, конвоиры пришли, забрали меня.
Этапы, пересылки, лагеря. Никогда не говорили, куда ведут, дознавались потом сами. Навсегда в памяти этап от карагандинского лагеря в Джезказган. Пустыня. Палящее солнце. Сильный ветер с песком... Люди мерли как мухи. Мучила всех жажда. Запомнилась казашка, которая вышла с кувшином воды. Ей разрешили напоить самых слабых.
Джезказган был чуть ли не самым страшным местом. Добывали уголь. Утром спускались в шахту, поднимались ночью... Нестерпимо болели руки и ноги. Я была бригадиром. Однажды утром выписывала в конторе наряд и встретилась с конвоиром-казахом из карагандинского лагеря. Как же он воскрес? Ведь там, когда он выстрелил прямо в лицо той, которая отказалась стать его наложницей, мы сами скрутили его и живого засыпали песком. Узнав меня, ехидно усмехнулся и тут же начал страшно бить...
Сколько было за эти годы ужасного, тяжёлого... Но были и встречи, осветившие душу на всю жизнь.
Надежда Ивановна Тимофеева, старая большевичка, из Ленинградского обкома партии.
Участвовала в революции, встречалась с Лениным. Как убежденно она говорила, что всё это скоро кончится, партия вскроет истинных виновников зла! А забрали её тоже вскоре после убийства Кирова.
В лагере держалась гордо и достойно. И за это её особенно ненавидело лагерное начальство и уголовники. Гляжу - исхудала, не выживет. Как же помочь? Умолила одного проверяющего из Ленинграда перевести её в зону поселенцев.
В ту же неделю ей разрешено было по лесу пройтись. Надежда Ивановна пошла и не вернулась, нашли её мертвой. Так погибла замечательная женщина. А сколько их бесследно исчезло в пропасти лагерей...
Ещё одно знакомство - с Даниилом Фибихом, писателем, тоже ленинградцем. И он заболел и исхудал до костей. Я очень волновалась за него. Однажды вечером даже проведала его - переоделась в мужскую одежду, пошла за санями в мужской лагерь. Нашла в темноте. Ибо он был почти двухметрового роста и ноги свисали с нар. Умоляла его не умирать. А утром с рассветом побежала в медпункт - спасите Фибиха, его уже, наверное, в коридор вытащили, пайку разбирают... Забрали его тогда в больницу, через трубку кормили, выжил Фибих.
К осени болезнь и до меня добралась. Лежа в больнице, видела - много людей каждый день умирало. И что-то их очень быстро хоронили. И как так быстро успевали? Обнаружилось, что в гроб их только в больнице клали. А как вывезут из лагеря, покойниц "выгружали" из гроба в ущелье, и с "тарой" назад, чтобы использовать её для других. Экономили.
В Сибири появилась на свет её дочь Рада.
Она родилась в тюремной больнице Степлага в Казахстане, где Капнист жила на поселении. В лагере в пустыне Джезказгана на работах в угольных рудниках беременную Марию Капнист с утра опускали в бочках на 60 метров вниз и лишь вечером поднимали наверх. С рождением Рады у Марии появился новый смысл жизни. Имя девочке Мария дала в честь героини рассказа Горького "Макар Чудра".
Радислава Капнист рассказывала:
Когда лагерное начальство узнало, что мать в положении, её заставляли сделать аборт, - но мама отказалась. И тогда ей устраивали всякие пытки - опускали в ледяную ванну, обливали холодной водой. Она потом мне говорила: "Как ты выжила? Это же вообще невозможно!"
Отца своего Рада никогда не видела.
Лишь после смерти матери Рада нашла в документах фото отца.
Я всех подробностей не могла от неё добиться, но знаю, что отец, Ян Волконский, родом из польских шляхтичей. В лагере был вольнонаемным, каким-то крупным специалистом - грамотным и толковым. Судя по всему, он действительно маму очень любил. Может быть, не только за внешность, но и за то, что почувствовал в ней "одну группу крови". Возможно, хотел соединить эти два рода.
Как-то горела степь, где работали осуждённые. Он узнал, что там находится и мама, примчался туда на коне и её, единственную из всех, спас. Сам очень обгорел.
Неизвестно как сложилась судьба отца. Мама рассказывала, что его через три года расстреляли. К сожалению, нет уже тех людей, которые знали отца и эту историю.
Мама отдавала меня в садик при лагере. И ей было невдомёк, почему я всё время упираюсь, не желая идти туда. Удивляли мать и синяки на моем теле. Но там ей говорили - "Вы же знаете, она у вас девочка подвижная". Она меня оставляла и тут же бежала на работу. Но как-то решила проверить, в чём же дело, вернулась и заглянула в окно.
И увидела, как воспитательница крутит мою щеку, приговаривая - "Выбью из тебя врага народа!"
Какой враг народа в два с половиной годика? Мама влетела в коридор и стала её избивать.
"Я била её так, что меня два кочегара, сильные мужчины, не могли оттащить", - рассказывала она мне потом. Садистка-воспитательница, оказавшаяся любовницей кагэбиста, потом долго лежала в больнице. Естественно, маму на следующий же день забрали. И вот тогда начались мои мытарства. Марии Ростиславовне дали ещё 10 лет. Меня отправили в детский дом. Я хорошо помню, как перед отъездом стояла в детском саду на подоконнике и кричала: "Мама!"
Мама попала в новое заключение и там объявила голодовку, требуя, чтобы ей отдали ребёнка.
Она бесконечно посылала запросы о моём местонахождении, но каждый раз после этого её переправляли в другой лагерь.
Ей помогла выжить дружба с Валентиной Ивановной Базавлук, которую она встретила в одном из лагерей. Они договорились - кто раньше выйдет, тот и найдёт меня.
И, освободившись, Валентина Ивановна, не заезжая домой, начала меня искать. Она, конечно, была вулканической женщиной. В лагерном бушлате неустанно ездила по всем детдомам. Но мне дали другую фамилию, и она меня случайно нашла по имени в Есауловском детдоме под Красноярском. Валентина Ивановна потом рассказывала, что шла туда в темноте через кладбище. "Мне было дико страшно, но у меня была цель, как свет в конце туннеля - ты. И если я прошла лагеря, то чего бояться?" Тогда же она поехала в Красноярск, подняла все документы и доказала, что я - Капнист. И потребовала, чтобы выписали правильное свидетельство.
Валентина Ивановна воспитала меня, она тоже была мне мамой. Судьба круто обошлась с этой женщиной.
Вышла замуж в 42 года за племянника известного художника Нестерова. Муж-архитектор зарабатывал неплохо, но любил покутить. Прогуливал все деньги, а Валентина Ивановна с дочкой бедствовали. Нервы не выдержали, решила бросить мужа и вернуться к родным в Харьков. Но благоверный не захотел её отпускать. В свое время он учился в техникуме вместе с Берией. Воспользовавшись знакомством, муж позвонил бывшему соученику и попросил ненадолго задержать жену.
Через два часа за Валентиной Ивановной пришли. Сказали, мол, ей будут вручать правительственную награду. Женщина ушла из дому в лёгком платьице и домой больше не вернулась. Дочке её тогда было три месяца.
Валентине Ивановне дали 10 лет, освободили через 8. Но девочка её уже умерла, не дождавшись маму. Поэтому ко мне Валентина Ивановна была очень привязана. Сильно переживала, что меня отберут, когда вернулась мама. А я Марию Ростиславовну поначалу даже видеть не хотела. Наверное, так наказывала за сиротское детство. Впрочем, отдать меня маме всё равно не могли - из-за справки, которую выдали при освобождении.
С Валентиной Ивановной я тоже не могла остаться, так как нужно было разрешение Марии Ростиславовны, которого она не давала.
Так, при двух мамах, я продолжала жить в детском доме. Это длилось до тех пор, пока детдома не стали расформировывать. Хорошо помню, как меня привели в опекунский совет. Там была мама и Валентина Ивановна. Член опекунского совета, тётка огромная, чуть ли не с усами, мужским голосом говорит:
- Вот, Рада, перед тобой сидит мама, которая тебя родила, но которой ты не знала. А вот тётя Валя, которая тебя растила, любила. Выбирай, с кем ты останешься.
Я выбрала Валентину Ивановну. Мама резко встала и вышла. Меня послали за ней, а мне было страшно и стыдно посмотреть ей в глаза. Мария Ростиславовна сидела на ступеньках. Слёз на глазах не было, но я увидела такое страдание у нее на лице!
- Мама, прости!, - вырвалось у меня. Тогда я впервые назвала её мамой...
В минуту отчаяния Мария Ростиславовна как-то написала: "Я испытала такие страшные лагеря, но более страшные пытки я испытала, когда встретила свою дочь, которая не хотела меня признавать".
Позже между дочерью и матерью в отношениях произошло потепление. Рада рассказывала:
"Первый раз я приехала к маме, когда мне исполнилось 15 лет, и попала на её день рождения. Там я впервые почувствовала, что это за человек, как её любят люди. Ощущалась необыкновенная атмосфера, которую создавала именно она. У неё всегда собиралась масса людей разных возрастов и профессий. Стоило ей войти - как будто свежий ветер влетал, и начиналось удивительное общение.
А ещё пекли и раздавали "жаворонков"!
В детстве одна цыганка сказала её родным: "Девочка будет жить, пока будут "жаворонки".
И сколько её помню, эти "жаворонки" она пекла всегда. А потом, когда она уже не могла, пекла я.
У Марии Капнист был верный друг, любимый, Георгий Евгеньевич Холодовский, знавший Марию Ростиславовну ещё семилетним ребенком.
Молодой человек был влюблён в старшую сестру Марии, Лизу.
Когда сестры не стало, его связь с Капнистами прервалась. Только спустя десять лет они с Марией случайно встретились в Петербурге. Чувство охватило обоих, но счастье было недолгим. Марию Ростиславовну арестовали, а её кавалеру сказали, что она погибла. И сама Мария не знала, жив ли её Юл (так она его называла).
Лишь когда в лагеря стали приходить посылки, Мария Ростиславовна поняла, что её Георгий жив.
Меня спасало, что мой друг Георгий Евгеньевич присылал посылки. Их появление было дивом, волшебной соломинкой жизни. Куда бы я ни попадала, как вездесущий дух он находил меня - объявлялся письмами, посылками. Каким чудом были эти посылки! - вспоминала Мария Капнист.
Он единственный, кто помогал ей, рискуя, можно сказать, жизнью, - рассказывала Рада. - Когда узнал о том, что родилась я, очень болезненно переживал, но всё равно продолжал посылать передачи.
Возможно, у них бы и после освобождения сложились отношения, так как оба питали глубокие чувства друг к другу. Но мама не смогла перешагнуть через обиду, нанесённую ей при первой встрече после долгой разлуки.
Холодовский встречал Марию на вокзале с огромным букетом цветов. С годами Юл стал ещё лучше, седина его только украшала.
А мама, в свои 44, выглядела измождённой старухой. Естественно, Юл её не узнал. Ведь он помнил Марию молодой и цветущей... Несколько раз прошел он мимо, даже не обратив на маму внимания.
И лишь когда все пассажиры разошлись, вручил букет со словами - "Вас не встретили, и я не встретил того, кого ждал". Уже было собрался уходить, и вот тогда мама его окликнула...
Сама Мария Ростиславовна об этом случае рассказывала:
На волю мне посчастливилось ехать пассажирским поездом. Зашла в туалетную комнату привести себя в порядок. Умываюсь, а из зеркала смотрит на меня незнакомая бабуся с короткой стрижкой, со сморщенным, опавшим лицом. Испугалась и выскочила в коридор, там офицер у окна, спрашивает:
- Что с вами?
Я показываю на туалет:
- Там какая-то старуха!
Он открывает двери - никого. И тут я поняла - бабуся это я... От такого страшного открытия подкосились ноги. И вот московский вокзал. Иду и думаю, как встретит меня мой друг, что скажем друг другу через столько лет. Он не узнал меня... Я подошла ближе и чуть слышно сказала:
- Юл, Юл...
Как когда-то в детстве, когда играли в жмурки.
Страшные конвульсии пробежали по его помертвевшему лицу.
Потом он кинулся ко мне, но я его оттолкнула и побежала. Мне было все равно - под поезд или ещё куда...
Но тёплые и нежные чувства между ними оставались до конца. Георгий Евгеньевич неоднократно делал ей предложения, но она так и не приняла их.
После 15 лет репрессий Мария Капнист приехала в Киев.
Жизнь пришлось начать с нуля. Жить было негде, и она ночевала на вокзалах, в скверах, телефонных будках. Чтобы получить хоть какие-то деньги, работала массажистом, дворником. О сцене и съемках в кино даже не мечтала.
После лагерных мытарств Мария Ростиславовна в свои 44 года выглядела на все 90.
Это и помогло ей получить первую роль.
Она стояла в фуфайке около касс кинотеатра им.Довженко, подбежал молодой режиссер Юрий Лысенко и со словами: - В каком фильме вы снимаетесь? - потащил на съёмочную площадку картины "Таврия".
Успех этой дебютной работы обратил на неё внимание многих режиссёров киностудии имени Довженко.
Они приходили в восторг от её выразительной внешности и заваливали предложениями сыграть аристократок, монахинь, ведьм. Хищный профиль, надменный взгляд и старорежимные манеры - всё это неизменно приковывало взгляд зрителя.
Поначалу героинями Капнист были хмурые, строгие женщины, как мудрая Мануйлиха в "Олесе" -
Переломной стала роль ведьмы Наины в киносказке Александра Птушко "Руслан и Людмила".
Трудно представить другую актрису в этом страшном образе. Ей пришлось работать с огромным тигром. И это даже довело её до состояния шока.
Это случилось на съемках "Руслана и Людмилы". Помните, там её знаменитый "колдовской" взгляд? - вспоминала Рада, - Мой первый муж ещё шутил: "Каково такую тёщу иметь?"
Так вот, по сценарию в фильме должен был появиться живой волк. Но режиссер Птушко захотел заменить его тигром. Маму об этом не предупредили. Заходит она в павильон и вдруг слышит рычание, оборачивается, а перед ней изготовившийся к прыжку тигр! Именно в этот момент взгляд, которым она мысленно посылает бесчинствовать полчища татар, и запечатлела камера. Он оказался такой силы, что зверь развернулся и удрал в клетку. Но чего это стоило маме!
Птушко подошёл к ней со словами - "Ну, Капнист, ты молодец!"
Она же бросила ему - "Но вы же подлец!".
А потом, не помня себя, прямо в лохмотьях Наины бросилась в гостиницу "Москва". Там на своём этаже потеряла сознание и несколько дней пролежала в постели.
В дальнейшем она получила известность своими характерными образами - графинь, дам, загадочных старух, ведьм, цыганок и чародеек.
В "Новых приключениях янки при дворе короля Артура" она вообще исполнила сразу три роли - Фатум, рыцаря и игуменьи.
С потерей красоты и молодости, которые у неё забрали лагеря, Мария Капнист довольно быстро смирилась и даже относилась к этому с юмором. На фотографиях для дочери она подписывалась: "С любовью, твоя баба Яга".
Когда мама приезжала в Харьков, соседская детвора тут же обступала её с криками и смехом. Она с ними прыгала, бегала, разыгрывала представления, могла схватить метлу и носиться с ней по двору, - вспоминала Рада. - При этом даже в 70 у неё была великолепная фигура! С легкостью делала "берёзку", превосходно плавала. Часто меня упрекала:
- Рада, почему ты сутулишься? Ходи прямо, меньше болеть будешь!
И сама, хотя на рудниках повредила позвоночник, всегда держала спину ровной.
А ещё никогда не ругалась. Если слышала от меня бранное словцо, реагировала мгновенно:
- Рада, я 15 лет провела с уголовниками, и ко мне это не пристало. Как же ты можешь позволять себе такое?!
Чародейки, цыганки, гадалки, таинственные монахини - вот её амплуа в кино.
"Ведьма...", - глядя на неё, шептались бабки у подъезда.
Ведьма, так ведьма.
Поднявшись к себе, она сплетала верёвку из простыней, спускалась на ней из окна третьего этажа, и, обойдя дом, вновь медленно проходила в подъезд мимо онемевших старух на лавке...
И хотя Мария Капнист сама себя в шутку называла бабой-ягой и следовала своему имиджу странной, даже эпатажной женщины, как громкая оплеуха окружающему циничному миру вспоминаются её мудрые слова:
"Не смейтесь над старостью человека, чьей молодости вы не видели"...
Казалось, в душе Марии Ростиславовны какой-то неисчерпаемый источник энергии.
Она никогда не сидела без дела, нередко давала благотворительные концерты.
И сыграла более чем в ста двадцати художественных фильмах - создала галерею острохарактерных образов в кино.
Её роли небольшие, но незабываемые.
Капнист умоляли приехать на съёмки за сотни километров ради двадцати секунд экранного времени, так как только она, появившись в кадре, могла создать необходимый эффект.
Даже мелькнув в самом незначительном эпизоде, где у неё и слов-то могло не быть, она приковывала к себе взгляд, завораживала необъяснимой таинственностью, сама её неординарная внешность, взгляд пронзительных глаз говорили куда больше, чем могут сказать слова.
... Октябрьским вечером 1993 года, Мария Ростиславовна зашла в Дом кино и, не обнаружив в программе никакого фильма, отправилась на киностудию.
Обойдя все коридоры, поговорив с коллегами и работниками студии, она собрала букет опавших осенних листьев и пошла домой. Было поздно, а Мария Ростиславовна переходила одну из самых оживленных автомагистралей Киева - проспект Победы возле киностудии имени Александра Довженко.
Она не заметила приближающийся автомобиль и попала под его колеса. Во время лечения травм простудилась и умерла 25 октября 1993 года в киевской больнице от осложнений в возрасте 79 лет.
Мария Капнист похоронена в селе Большая Обуховка - на семейном кладбище в родовом поместье семейства Капнистов. Рядом с поэтом Владимиром Капнистом.
Трагически сложилась судьба и у остальных братьев и сестёр Марии Ростиславовны.
Старшая сестра Марии, Лиза, умерла сразу после расстрела отца.
Один брат утонул, второй также попал в лагеря.
Спасся от тюрем лишь один - Андрей, поменяв фамилию Капнист на Копнист.
Семья не могла смириться с поступком моего дяди, - рассказывала Радислава Капнист. - Мария Ростиславовна же всегда с гордостью носила свою фамилию и перед смертью всегда говорила: "Ты, Радочка, одна осталась из рода Капнистов, храни его традиции".
"В огне непоколебимые" - написано на гербе Капнистов.
Мария Капнист прошла через жестокие испытания и выстояла, не посрамив своих замечательных предков.