(no subject)
Я никаким образом не любитель переплачивать за что-то. Будь то товар или услуга или другая какая неведома зверушка - всегда уверен, что есть разумный и справедливый денежный эквивалент. А если так получается, что заплатить приходится больше, чем мне кажется справедливо и разумно, то я ожидаю получить в ответ на это что-то большее, чем я думаю. Пусть это будет всё что угодно - лишь бы это было приятно мне и это не поселило бы во мне чувство разочарования, злобы или нежелания обменивать мои деньги на их услуги впредь.
Брать деньги с человека за то, чтобы он смог отправить нужду, помыть руки, почистить зубы или совершить что либо ещё необходимое ему в гигиенических целях - совершенно дурацкое предпринимательство. Человек в нужде - физиологической - готов на всё, ну или может быть на многое, поэтому дельцы всякие, зная это, организуют бизнес и зарабатывают, принимая с каждого и каждой страждущей и нуждающейся особы маленькую сумму. Допустим. Пусть и так. Каждый зарабатывает так, как ему хочется или можется. Облегчение страданий дело великое. Другое дело, когда за яму, вырытую в земле, за трубу, в эту яму вставленную, за подогнанные по краям кафельные плиты или железные рельефные листы, за аромат человеческих отходов, смешанный с ароматом искусственных освежителей, не освежающих, зачастую, а дурно маскирующих этот самый запах и превращая его в коктейль ещё более неприятный, за три широких доски в человеческий рост и вставленную в них дверь - когда за всё это роскошество требуют плату в 20, а то и в 30 рублей, то платить совершенно не хочется ни копейки. Потому что гораздо правильнее и лучше будет выйти за ближайшее дерево и сделать хорошо себе и дереву.
И тем не менее бизнес этот доходный. Я всегда стараюсь найти альтернативу, но вокзал это такое месте, где бесплатных туалетов нет в принципе. Если же они и были когда-то бесплатными, то брать деньги за пользование ими было либо стыдно, либо дико. Так и прожили какое-то время. А потом всё изменилось. Вместо ям в земле поставили фаянсовые стульчаки, облагородили всё возможное вокруг, посадили выдающего талоны и принимающего деньги человека и поставили дело на поток. Я был уверен, что заведует этим департаментом вокзальная администрация, однако был разубеждён, когда увидел на Ленинградском столичном вокзале прилепленную к стенке санузла бумагу с информацией об индивидуальном предпринимателе и прочими данными, должными быть там указанными. То есть вокзал, РЖД, государственная контора, умыла руки и сдаёт это помещение и ответственность за все услуги, прилагающиеся к нему, левой фирме. Заплатив 25 рублей я в праве ожидать всего чего угодно. Никто нигде ни в каком документе не разъясняет, что должно быть, а чего быть не должно в подобных помещениях. Видимо никому до этого, по большому счёту, нет дела. Я же, со своими придирками, педантичностью, требовательностью, заносчивостью - вполне естественными для приобретателя любой услуги - всегда злюсь, когда получаю за свои небольшие (а может быть и чрезвычайно большие) деньги туалет, где грязно, плохо пахнет, отсутствует бумага или мыло или полотенца и т. п. На вокзале же, не в виде исключения, а из-за отсутствия альтернативы и при наличии нужды, я захожу в такие туалеты. И эти туалеты ничем не особеннее, ничем не лучше и не хуже тех, что располагаются в торговых комплексах, кафе, ресторанах и других учреждениях со скоплением народа. Однако редко встретишь такой общественный туалет, который не считал бы себя чем-то особенным, или само собой разумеющимся, или оказывающим тебе одолжение. И нельзя в данном случае сказать, что вокзальный туалет чем-то отличается от туалета в ресторане - потому что, как оказалось, и тот и другой принадлежит индивидуальному предпринимателю, и тем и другим пользуется множество гостей, и тот и другой является платным, разве что плата за последний включена в стоимость каждого блюда. Поэтому я каждый раз недоумеваю, отчего такая грязь и неухоженность разводится в этих привокзальных туалетах. Ведь чистота это результат работы тех, кто эту чистоту поддерживает своими усилиями, а не только тех, кто, как нас учили советское время, не сорит. Если тебе платят, то будь добр свою работу выполнять покорно и хорошо. А если не нравится работа, то ступай восвояси.
Чорт с тобой, выбора у меня не было и я отдал деньги. В общем, всё было достаточно хорошо. И лишь в самом конце моего пути я обнаружил, что закончилось жидкое мыло. Я подавил на первый контейнер - пусто, на второй - пусто. Мыла очень хотелось, но мыла не было. И тогда я решился на отчаянный поступок - затребовать причитающиеся мне по праву услуги и товары, за которые я ранее уплатил. Лицо этого туалета, как и лица других туалетов, куда необходимо, как в театральную ложу, продавать билеты, оказалось обыкновенным женским лицом пенсионного возраста. Я оставлял маленькую очередь, не желая создавать трудности таким же жаждущим, как я ранее, людям, и предвкушая небыстрый и нелёгкий разговор, обратился к даме:
У вас мыло в туалете закончилось. Можете мне дать новое, а то хочу руки помыть. Ну если закончилось, то попробуйте в другом, там два мыла висит. Я попробовал, там в обоих пусто. Я бы к вам тогда не пришёл. Ну что я могу вам предложить, молодой человек. Я же не уборщица. Сейчас она придет, поменяет, подождите. Но я деньги всё-таки заплатил, хочу руки с мылом помыть. Уже вечер, мы скоро закрываемся, мыло закончилось. Тогда поменяйте. Не будем мы уже менять. Как мог закончится целый контейнер мыла, если вы его по расписанию меняете? Ну зайдите в женский, помойте там. Я не пойду в женский, вы что, там же девушки. Попросите у них или пройдите - там нет никого. Я не пойду, спасибо вам большое.
И я ушёл не простившись. Моя просьбы была встречена с раздражением и недовольством, однако с искренним желанием помочь, но без деятельного участия в разрешении моей проблемы. Многократно возникающее в различных ситуациях внутри меня чувство посетило меня ещё раз и теперь - никто не хочет работать в государственных структурах, все лишь хотят, чтобы их не трогали, прикрываясь правилами, указами, декретами, процедурами и культивируя бюрократию и создавая волокиту. Я часто закипаю и часто готов уподобляться таким вот дамам в их способе общения и методах работы с клиентами - ровно такими же людьми, как и они сами - и не позволяю им тыкать меня, словно престарелого, ненавистного и слабоумного родственника, с которым они вынуждены жить в одной квартире и за которым вынуждены ухаживать, убирать, исподволь любить и нравоучать. Видя такую реакцию от молодого человека, дамы эти сначала робеют, сбавляют обороты, потом же быстро отходят и включают внутри себя человека, требующего уважения к возрасту и не нуждающегося в наставлениях относительно того, как надо работать. Окончание у этих историй всегда различное. Дамы эти закалены годами службы на государственных должностях социальных структур и от службы этой потеряли уже всякое чувство не то, чтобы меры, а любви к человеку вообще. Для них люди ни чем не лучше собак - тех, что живут на улице, роются в помойках, шляются по улицам и пугают прохожих - или беспризорных мальчишек, маящихся без дела по дворам. На каждого они считают нужным, а может и единственно верным и возможным, накричать, облаять, как те самые собаки облаивают себе подобных, прохожих или летящую по дороге машину, считают правильным нахамить, а их начальники не предпринимают никаких мер по исправлению сложившегося положения, потому что и сами они таковы, и их начальники, и начальники их начальников. Потому что государственная служба не несёт ничего доброго для людей, которым служба эта призвана служить, а несёт только лишь расстройство, рождает обратную озлобленность и направленную внутрь самих себя желчь. И это будет всё тянуться и тянуться из поколения в поколение, умрут одни и на их место придут другие, воспитанные и вскормленные и наученные тем же опытом, получившие по наследству ту же неприязнь, ту же озлобленность и ту же направленную внутрь самих себя желчь. Туалеты изменятся лишь в архитектурном и технологическом плане, а дамы останутся прежними.
Не только дамы, но и гости таких туалетов, неудовлетворённые, или не желающие ничего более того, чтобы просто помочиться в дыру, помыть руки водой, отряхнуться тут же рядом у раковины и пойти прочь по делам - тоже останутся прежними. И дело не в том, что у каждого своим потребности, у каждого своя простота, а в том, что никому ничего не надо. Никто не хочет вступать в бессмысленные и тяжелые разговоры с бабой, которая обучена будто бы лаять на людей, никто не то чтобы не считает нужным, а даже не видит такой возможности - просить или требовать что-то. Хорошо, это когда не трогают, когда дают жить спокойно. Хорошо когда не сажают, когда не бьют морду, когда есть хлеб в магазине и на столе, и сам не болеешь. А если и хочется чего-то, если и видишь несправедливость, видишь, что отсутствует что-то, то редко выскажешься, лучше промолчишь, чем будешь вякать. Потому что тебя никто не поддержит. Сзади тебя уже скапливается очередь спешащих куда-то людей. И им бы жетон купить, и им нет дела узнать, затребовать объяснений, позвать начальника и спросить “а почему автоматы по продаже не работают? А когда почините? А кто знает? А почему вы не в курсе? А почему вам тоже нет дела?”. Заклюют. Не пойдут выяснять, не пойдут на площадь отстаивать свои права. Потому что всем на всё плевать. А за плевком этим прячется страх животный, разработанный, запатентованы и запущенный в массовое производство, и влитый каждому гражданину страны, которой нет, в кровь, проросший в ДНК и закрепившийся там. И я такой же был, и буду, но не хочу быть, а потому буду срыгивать всё это, промывать кровь свою и лаяться по-собачьи, и искать по-человечьи понимания и неконформизма ко всему этому строю.