Please, sir, I want some more.
Я веду какую-то странную двойную жизнь. Словно бы я завёл любовницу и вынужден скрываться с ней от жены. Однако любовница эта не отвечает мне взаимностью и остаётся холодной по отношению к моей страсти, а жена моя вовсе не ждёт меня дома с горячим ужином и мещанским уютом. И тут, и там - неприкаянность и напрасные попытки сойти за своего, занять предназначенное мне место. Места этого нет, и занимать нечего.
Днём я работаю в офисе (кажется, в самое ближайшее место сменю один офис на другой), прихожу туда и ухожу оттуда ровно в срок - зоркая система контроля доступа не допустит ошибки с моей стороны. Там я сижу за столом, смотрю в экран и стучу по клавиатуре. Клавиатура эта покрыта грязно-серыми разводами - кажется, это остатки пота и эпителия предыдущих сотрудников. В каком-то смысле они сами размазали себя по этим клавишам. Надеюсь, от них хоть что-нибудь осталось. Надеюсь, что что-нибудь останется и от меня.
Пока я ещё имею возможность оттуда уходить, я делаю это в точно определённое время. И я помню это время для каждого офиса. Сейчас это 17:00, раньше было 17:30, до этого - 17:45. Почему я это помню? Потому что жду наступления этого времени в течение всего дня. А пока это время не наступило, я сижу на офисном стуле и превращаю свой поток и так не густой речи в комбинации слов вроде "эксконт", "дистрибьютор", "OEM" и "инвойс". И я знаю, что эти слова означают. Это самое страшное.
А после 17:00 начинается другая жизнь, тайная и постыдная. Я читаю книги, я пишу рассказы, я гуляю, я мечтаю. По выходным я часто прихожу в Цифербург на Фонтанку. Здесь я смотрю на этих молодых ребят - парней и девчонок. Как их только ни называют - "хипстеры", "творческие личности". Сколько им лет, двадцать? Вряд ли больше. Они смешно одеваются и смешно разговаривают. Но делают это с такой уверенностью, с такой бескомпромиссностью, что рациональный смех заглушается иррациональным восхищением. Чем они занимаются, чем зарабатывают на жизнь? Я хочу верить, что они художники, музыканты, поэты и актёры. Надеюсь, они ничего не делают по расписанию.
И я наблюдаю за ними со стороны, и малодушно им завидую. И мне невыносима мысль о том, что мне не вернуться в их состояние. Неужели эта жизнь не ответит мне взаимностью? Может быть, я сам когда-то добровольно отказался от неё? Может быть, теперь уже поздно изменить решение? Как писал Довлатов, у Бога добавки не просят.
Наверное, этот год следует посвятить проверке этого утверждения. Встать со своего места и, подобно напуганному Оливеру Твисту, проговорить: "Please, sir, I want some more". Если я правильно помню, в конце книги он получил то, что хотел, и даже больше.
Днём я работаю в офисе (кажется, в самое ближайшее место сменю один офис на другой), прихожу туда и ухожу оттуда ровно в срок - зоркая система контроля доступа не допустит ошибки с моей стороны. Там я сижу за столом, смотрю в экран и стучу по клавиатуре. Клавиатура эта покрыта грязно-серыми разводами - кажется, это остатки пота и эпителия предыдущих сотрудников. В каком-то смысле они сами размазали себя по этим клавишам. Надеюсь, от них хоть что-нибудь осталось. Надеюсь, что что-нибудь останется и от меня.
Пока я ещё имею возможность оттуда уходить, я делаю это в точно определённое время. И я помню это время для каждого офиса. Сейчас это 17:00, раньше было 17:30, до этого - 17:45. Почему я это помню? Потому что жду наступления этого времени в течение всего дня. А пока это время не наступило, я сижу на офисном стуле и превращаю свой поток и так не густой речи в комбинации слов вроде "эксконт", "дистрибьютор", "OEM" и "инвойс". И я знаю, что эти слова означают. Это самое страшное.
А после 17:00 начинается другая жизнь, тайная и постыдная. Я читаю книги, я пишу рассказы, я гуляю, я мечтаю. По выходным я часто прихожу в Цифербург на Фонтанку. Здесь я смотрю на этих молодых ребят - парней и девчонок. Как их только ни называют - "хипстеры", "творческие личности". Сколько им лет, двадцать? Вряд ли больше. Они смешно одеваются и смешно разговаривают. Но делают это с такой уверенностью, с такой бескомпромиссностью, что рациональный смех заглушается иррациональным восхищением. Чем они занимаются, чем зарабатывают на жизнь? Я хочу верить, что они художники, музыканты, поэты и актёры. Надеюсь, они ничего не делают по расписанию.
И я наблюдаю за ними со стороны, и малодушно им завидую. И мне невыносима мысль о том, что мне не вернуться в их состояние. Неужели эта жизнь не ответит мне взаимностью? Может быть, я сам когда-то добровольно отказался от неё? Может быть, теперь уже поздно изменить решение? Как писал Довлатов, у Бога добавки не просят.
Наверное, этот год следует посвятить проверке этого утверждения. Встать со своего места и, подобно напуганному Оливеру Твисту, проговорить: "Please, sir, I want some more". Если я правильно помню, в конце книги он получил то, что хотел, и даже больше.