Про благодарность
Недавно на одном из каналов Дзена заспорила с комментатором. Товарищ сначала убеждал всех, что Навального посадили «ни за что» просто из вредности и еще от того, что «власть его боится», а после перешел к другой не менее актуальной теме: Как хорошо было при СССР, как плохо сейчас (до революции было еще хуже), и вообще мы нехорошие не испытываем благодарности к коммунистам.
В итоге я так и не поняла, является ли человек борцом «за благо народное» или «за все хорошее против всего плохого».
Но вот о благодарности к коммунистическому строю задумалась.
Сразу оговорюсь, я не вхожу в число тех, кто готов клеймить СССР и поносить его за то, что было и не было. Я родилась при Союзе и его распад встретила уже во вполне сознательном возрасте. И заслуги советских людей признаю и уважаю. Только вот для меня вся история моей страны одинаково значима. И Древней Руси, и Русского Царства, и Российской Империи, и Советского Союза, и Российской Федерации. Все они моя страна!
Я вам больше скажу: я еще и уважаю Ивана Грозного и Иосифа Сталина. И Николай I мне глубоко симпатичен, и Александр III, и остальные правители.
А вот с благодарностью у меня как-то неважно получается.
Итак, начну:
Я сознательно не буду описывать историю своих предков, являвшихся дворянами. Они для советской власти элемент классово чуждый.
Возьму тех предков, которые из крестьян.
Гашечка.
У вдового казака Ивана было двенадцать детей: одиннадцать мальчиков и старшая дочь. Она и дом вела, и воспитанием детей занималась. И вот, когда было ей 14, проходил мимо их хутора коробейник (из орловских крестьян). Он и присмотрел девушку. И с отцом сговорился. Иван, правда, год отсрочки попросил, чтобы хозяйку в дом найти. Но через год вышла Агафья Ивановна замуж за коробейника. И прожила с ним хорошую жизнь. Коробейник тот вполне себе деловым человеком оказался, и к моменту революции был уже владельцем пяти (!) доходных домов в Ростове-на-Дону. Тут-то и начинается история
Аполлинария Ивановна и Александр Карлович.
Коробейник Иван скончался аккурат в 1917, только и успел свою младшую внучку увидеть, да колечко золотое ей принести. Это колечко потом в самом начале войны на еду поменяли, так что позаботился дед о внучке.
С приходом советской власти Гашечка дома добровольно новой власти передала, правда, с условием, что вся большая семья не останется на улице, а получит для проживания третий этаж трехэтажного дома в самом центре Ростова на улице Энгельса бывшей Большой Садовой. Сама Гашечка пошла работать в рабочую столовую, ее морковные котлеты добрым словом большая часть округи поминала. Да что сказать, готовить она умела и любила.
Дочь Гашечки Аполлинария была замужем за Александром Карловичем Стиро - как говорила сама Гашечка, австрияком. Ну, как австрияком, был он из тех обрусевших иностранцев, которые уже не одно поколение в России жили, Австрии в глаза не видел, языка не знал, и тому кто его русским не признавал, готов был лицо поправить. Александр был малым толковым и, начав с самых низов, к революции дорос до поста управляющего Донецким угольным бассейном. Хозяева Юзовки, когда эвакуировались, несколько раз предлагали Александру Карловичу уезжать с ними, были готовы даже места на пароходе за свой счет предоставить. Только вот тот не уехал - Родину бросать нельзя, да и ответственность за рабочих чувствовал. А рабочие, надо сказать, его любили. Незадолго до революции на юбилей в складчину заказали витраж на лестничное окно (а окно-то было от первого этажа до третьего), видимо, потому что был Александр Карлович мироед и душегуб. Витраж тот после прихода к власти большевиков уничтожили, и то, что сделан он на шахтерские деньги, никого не смутило. Сюжет у этого витража был неправильный - библейский.
Именно Александр Карлович два года, когда власть советская в Ростовской области еще особой силы не имела, ездил на шахты и договаривался, что городу дадут уголь. Без оплаты. Под его честное слово. И давали! Потому что его на шахтах знали и уважали. Ездил с двумя молодыми чекистами.
А потом оказался он врагом народа. Почему? А кто ж его знает. Может, потому что из бывших, а, может, донос на него кто написал. Не суть важно. Только вот про то, что уголь в Ростов соглашались давать только ему, никто не вспомнил. И отправился Александр Карлович под замок. Справедливости ради отмечу, что один из тех самых молодых чекистов по имени Василий вместе со старшей дочерью Александра Карловича Ольгой обивал пороги всех возможных и невозможных учреждений, добиваясь справедливости.
И получилось. Отпустили моего прадеда из-под стражи домой. За два месяца до смерти. Умирать. Ну, хоть дети его не стали детьми врага народа. И похоронить его по-человечески тоже было нельзя - дело-то не закрыли. Места на кладбище в родном Ростове ему не полагалось. Разрешили похоронить далеко за городом на армянском кладбище, и то не в рядах, а под большим деревом. Ну, хоть так. Было хотя бы куда прийти помянуть.
А Аполлинария Ивановна осталась с тремя дочерьми. Про обещание сохранить за семьей жилплощадь власть благополучно забыла, семью уплотняли. И доуплотнялись до того, что поставили старой и больной женщине кровать в угольном чулане, больше-то места в трехэтажном доме не было. Правда, это уже сильно позже было. И переехавшая из Ростова старшая дочь, узнав об этом от соседей (мать-то беспокоить не хотела), забрала ее в комнатушку в только что освобожденный и разбомбленный в хлам Воронеж. Да, комната маленькая и две кровати поставить сложно, но все лучше чем в угольном чулане.
Ольга, Евгения и Татьяна
У Аполлинарии Ивановны и Александра Карловича было три дочери: Ольга, Евгения и Татьяна. Ольге относительно повезло, она к революции уже взрослой была, а Женечка и Татьяна получили по полной.
Жене гимназия до шестого класса не полагалась, потому как классово чуждый элемент. Чего ее учить-то. Правда, потом она дослужилась до заведующей библиотекой в московском Доме Культуры Железнодорожников. Место знаковое и сейчас сказали бы культовое. Утесова лично знала и не только его.
Татьяна (моя родная бабушка) родилась в августе 1917-го. Школу окончила великолепно, поступила в Педагогический, там тоже мух не ловила и о небесных кренделях не мечтала. Так что к началу Финской вышла из вуза молодым вполне себе квалифицированным педагогом. Учителем русского языка. И поехала работать в станицу на замену ушедшему на зимнюю войну преподавателю. С началом Великой Отечественной вернулась в Ростов, копала окопы, была угнана в Германию. А по возвращению ей не полагалось ничего. Ни жилья - снимай угол, ни работы - как же можно неблагонадежную к школьникам подпустить. Работать можно было только на стройке. Много позже ей разрешили работать в библиотеке имени Бельгина. Библиотеки она любила, и эту любовь она привила и нам. А еще она любила детей. Все одноклассники моей старшей сестры, а потом и мои как миленькие разбирали с бабой Таней правила грамматики и пунктуации, писали сочинения, изложения и диктанты. И помогало! Все, кому надо было поступили, и репетиторы по русскому и литературе не понадобились.
Немцев бабушка ненавидела до самой смерти. И на вопрос о компенсации, которую в девяностые те платили, отвечала, что ей и копейки от них не нужно. А у меня от нее осталась еще одна радость. Когда я начитаюсь новостей, я открываю карту и вижу, что на том месте, где был химический завод, на котором в концлагере работала моя бабушка, сейчас чистое поле, и даже городок сильно захирел, я испытываю огромное удовлетворение. Вы даже себе не представляете какое.
И снова Ольга.
Дочь Татьяны Александровны Ольга. Моя мама. Прекрасно училась в школе (закончила с четвертым результатом, уступив только трем мальчишкам, двое из которых потом стали большими учеными), занималась музыкой и спортивной гимнастикой. Поступила в медицинский институт. Причем, до подачи документов собиралась на только что открывшийся мехмат. Но тут ее заело: на мехмате конкурс 1,9 человека на место, а тут 12. По окончании получила распределение в Пермскую область. Для сравнения, молодой человек с ее курса остался в Ростове, потому как у него «престарелые родители, они нуждаются в помощи». А у Ольги не было нуждающейся в помощи матери? Ну, да ладно.
Работала в Пермском крае, в Одессе, в Воронеже. В Ростов не вернулась. В Воронеже достаточно известный врач - как - никак тридцать лет в кардиохирургии. Богатств не нажила. Путевки в санатории ей не полагались, квартира тоже, да и остальных плюшек тоже не отвешивали. Да и ладно, главное, у нас была прекрасная дружная и любящая семья.
Олег Робертович и Михаил Олегович.
Обещала не упоминать дворянских потомков и не удержалась. Два эпизода все таки расскажу.
Мой дед Олег Робертович. В 18 лет ушел на войну. Прямо в день рожденья. 22 июня война началась, а 30 июня деду восемнадцать исполнилось. Он и пошел Родину защищать. Защищал Одессу,был среди кремлевских курсантов, держал Пшадский перевал, прошел половину Европы. Сапер.
Так вот, пока гвардии лейтенант (а потом и гвардии капитан) защищал Родину, в его квартиру въехал второй секретарь райкома. Ну ему она больше была нужна, чем живущей там бабке, ждущей с войны внука и из эвакуации (уехали вместе с заводом в Рубцовск) дочь и внучку. Бабку из квартиры выставили. Спасибо, соседи приютили. А товарищ заселился в квартиру. И оставшиеся хозяйские библиотека, посуда, мебель ему не мешали. Приехавший с войны Олег, понятно, такому обстоятельству не обрадовался. Пошел к товарищу на работу и объяснил, что так поступать не хорошо и квартиру придется освободить. Тот, естественно, с такой постановкой вопроса согласен не был. Пришлось объяснить всю глубину заблуждения. Квартиру вернуть удалось, правда, это стоило деду всех орденов, потому что он угрожал уважаемому человеку убийством. Дед не расстраивался. Дослужился до полковника. Правда, ушел рано. Запомнился мне удивительно веселым, добрым и нежным человеком, большим выдумщиком.
Мой отец. Михаил Олегович. Без него бы справиться с последствиями Чернобыльской аварии страна не могла. Стране был необходим музыкант в Чернобыле. И по документам он там числился музыкантом в оркестре. А то, что он еще и дозиметристом был, да на саму станцию ходил, так это так - мелочи. Благо, доказать это можно. Отец пропуск на станцию перед возвращением домой «потерял», и теперь тот пропуск лежит у меня среди отцовских документов. А вот семье его, пока он сир от радиации спасал, зарплата не полагалась. Так чиновники решили. Маме так и сказали: вот приедет домой, сам и получит. И фигня, что обязаны были платить. Мало ли кто кому обязан. О квартиру, которую должны были дать в срок до трех месяцев после возвращения из Чернобыля, дали уже при «ужасном» Путине. Да, не без проблем и титанических усилий с нашей стороны. Но дали. Советская власть опять решила, что кому она должна - всем прощает.
Да, в то время, когда отец был в Чернобыле, пытались еще и маму туда же отправить, она же врач, должна понимать, что украинские дети нуждаются в помощи. На вопрос, а куда деть своих детей, ей сказали, что есть бабушка, она присмотрит. Но тут не срослось, мозги военкому мама вправила сама.
Вот я и думаю, как-то неловко у меня выходит с благодарностью к советской власти. Не могу определиться, за что ее благодарить, глаза разбегаются.
Так что буду я лучше любить Родину просто так, за то что она просто есть. Любить всякую. И сильную, и слабую. И империю, и республику. Просто потому сто она
РОДИНА.