Скупой Рыцарь и Гобсек
"В такой отчетливости, я бы даже сказал чистоте определений, противоположность двух рассмотренных форм существования встречается разве что только у Пушкина в «Скупом рыцаре», где также выведены два основных персонажа. Один из них, молодой рыцарь, хочет «быть», т.е. стать «тем-то» и «тем-то» и, по всем законам рефлективной прозы, точно так же, как Печорин, Пирогов, Афанасий Иванович Тоцкий, дан в незавершенности, в несостоявшести своего стремления. Всякий в-себе-персонаж, или «облик» уже незавершен в силу своей внешности. Другой - старый рыцарь, наоборот, располагает всеми возможностями «быть». Его полные золота сундуки открывают ему все доступное на земном пути. Он знает, что царствует, но ему достаточно «сего сознанья». Знак, открывающий ему возможность всякой «действительности», удерживается им исключительно как знак. Символ власти, почета, любви и всего прочего остается для него только символом. Возможности «быть» противостоит реальность «мечтать».
Никак нельзя считать, что скупой рыцарь просто скуп, т.е. обладает некой чертой характера, как другие по характеру властны, влюбчивы и т.д. У Пушкина, как и у Гоголя, противопоставляются не характеры, а отношение к предшествующей человеку действительности. Поскольку действительность уже есть, постольку она - форма, выбор заключается в том, чтобы «быть» формой или «знать» форму. Иллюзорной активности «бытия» противостоит, таким образом, пассивность страсти. Не достигая завершенности в «желании стать», человек оказывается вполне завершенным в «созерцании», в полагании мечты как реальности.
У Бальзака в «Гобсеке» тоже выведен скупец, но он, напротив, бесстрастен. Он наблюдает страсти других, сам оставаясь спокойным, как божество. Перед нами история человека, который, «пожив» в свое время и, кажется, очень бурно, нашел выход в том, чтобы властвовать над чужими страстями, а не участвовать в них. Перед нами, таким образом, интересная, оригинальная «философия жизни», но никак не «рефлективная», себя обосновывающая проза. Гобсек просто изображен Бальзаком, «взят» как любопытнейший и поучительный характер. Его изображение по тонкости психологических деталей, богатству художественных средств и пр. - превосходно. Можно заметить, например, что Бальзак - один из немногих художников, подобно Гомеру или Гоголю, использующих развернутую метафору.
Но то, что скупец у Бальзака утратил, «пережил» свои страсти, заменив их наблюдением и властью над страстями других, то, что «жизнь» он подменил «знанием жизни», сразу обнаруживает, что его решение - одно из решений, и его характер - один из характеров. Ясно, конечно, что бесстрастие - противоположность страсти, а лучше сказать, одна из страстей. Вопрос, следовательно, не в отношении к жизни вообще, а в одном из способов жизни. Гобсек определен, но не относится к своей определенности. Когда же его, под конец, захватывает страсть к деньгам - это уже попросту старческое сумасшествие, нелепая плюшкинская жадность. Деньги как деньги, знаки как знаки нигде не становятся для Гобсека чистой страстью"
(Ноговицын О.М. 1999. Поэтика русской прозы: метафизическое исследование. СПб, Высшая религиозно-философская школа, 161 с.).