О мимолётной разнице между "-ая" и "-ое"
Про шутки юмора, чтобы два раза не вставать, давеча обнаружил коллекционный традиционный хулиганский эвфемизм советской кино-эстрадной культуры, возможно, самый рискованный, поскольку пошутили его в известном (и отличном) фильме про ГПУ «Операция Трест», снятый по заказу ТВ в год пятидесятилетия Революции.
Если кто помнит, там была карикатурная парочка в типаже безбашенной креативной молодёжи суицидально-террористической наклонности, в исполнении Гобзевой и Ясуловича (эта же пара запомнилась сакраментальной фразой «Вася, лепи меня» из «Ехали в трамвае Ильф и Петров»). Так вот, в сцене с Зоей на 43-й минуте 2-й серии (ссылка), когда герой Горбачёва пришёл сообщить о самоубийстве кокаиниста Игоря, такой психоделический диалог:
- Игорь умер, Зоя. Покончил с собой. У него была мания преследования.
- Он оставил что-нибудь?
- Только стихи… Странные какие-то: «Зовёт меня мохнатая, зовёт меня проклятая»
- Да, я их знаю…
Конечно, знает... Вот это можно назвать шуткой юмора, с учётом всего контекста и антуража, конечно, четырёхсерийного, чёрно-белого. Я не поленился посмотреть в оригинальный текст Никулина «Мёртвая зыбь». Цитирую для полноты культурологического исследования подпольных советских шуток:
На следующий день Якушев узнал от Старова:
- Настоящее имя этого типа не Игорь, а Антон, и фамилия по документу, впрочем сомнительному, Шерстинкий. Писал стихи, все больше о смерти. Кокаинист. Баночки из-под кокаина выбрасывал через окно, на крышу соседнего дома. Там у водосточной трубы их не сосчитать. Я так думаю: у него была мания преследования, и притом галлюцинации. Вышел на площадку, что-то увидел и в припадке ужаса бросился... Никаких записок. Одни стихи. Вот...
Якушев прочитал:
Нет, я не сумасшедший, нет!
Я вижу то, чего не видят люди, -
Зовет меня мохнатое,
Зовет проклятое...
Он перелистал тетрадку. Все в этом роде. Вернул Старову.
- Сегодня вечером я увижу Зою, - сказал Якушев. - Представляю себе ужас этой девочки…