Все братья сёстры
- Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас!
- Кто? Что так поздно....
- Это я…Батюшка, откройте, пожалуйста…
- Что пугаешь? Три часа ночи…
О. Глеб накинул на майку рясу и открыл дверь в кельи. На пороге стояла молодая рясофорная инокиня Гликерия
- Отче, простите, но мне очень- очень поговорить нужно… Сейчас…
- Ты с ума сошла! Игуменья узнает, что ты ночью шляешься , мы же оба вылетим! - возмутился о. Глеб, но в внутри сердце у него предательски защемило…и он впустил её в келью
- Я посмотрела внимательно, все спят, а я сегодня всё равно в котельной дежурю… Сейчас оттепель…особо не надо подбрасывать…Я там всё думала о чём мы с вами говорили…молилась…Я должна была прийти… Понимаете? Не на исповедь, а так поговорить…
- Уффф. Ну садись, что с тобой сделаешь - стал разгребать от книг и всякой всячины стул о. Глеб по ходу быстро пряча неожиданно откопавшиеся грязные носки между бумагами .
Гликерии было около двадцати пяти. Девочка из провинциального города поступила в монастырь лет семь назад. Не видев ничего привлекательного ни в сверстницах , ни в непрестанно матерящихся и выпендривающихся друг перед другом парнях, идущая на золотую медаль надежда школы , которую звали тогда Ксения, начитавшись Гоголя, Достоевского и Гончарова, зачастила в церковь. Батюшка в церкви был не очень… толстый и многодетный, казалось, он всё исполнял красиво, но очень уж…поверхностно, поговорить с ним о внутренних переживаниях или духовной литературе, которую Ксюша тогда читала в изобилии, было почти невозможно . С кем было поговорить, обсудить? Родители вообще ничего не понимают , она совершенно одна, и тут добрая прихожанка посоветовала съездить к старцу о. Захарию в Подмосковье. Толпа, ждавшая старца была огромна и как бы бесформенна, люди разного возраста из настолько разных слоёв, что и пересечься бы не должны, инвалиды и бесноватые или кликуши,интеллигенты в очках, какой-то бизнесмен в дорогом костюме и тут же не пойми откуда взявшийся негр… Ксюша испугалась , хотела даже уйти, но вышел о. Захария и взглянув на толпу совершенно неожиданно поманил Ксению к себе, какая-то бабка преградила путь, так старец её даже оттолкнул. Раскрасневшаяся старшеклассница оказалась в небольшой кельи для приёма паломников, ей казалось, что старец видит её насквозь. Она даже не успела ничего толком сказать, а он уже поведал ей о её внутренних переживаниях, видел её, казалось, насквозь. Так легко стало после его объяснений, так светло! И жизнь впереди из сумрака превратилась в светлый путь служению Господу! Молитва, монастырь, подвиг, чистота и отсечение своей греховной воли. О. Захария направил Ксению к игуменье Домне в обитель, благо монастырь этот был не так далеко от её родного города, и девушка всей душёй отдалась этому пути. К ужасу родных и школьного начальства последний класс она почти полностью прогуляла, пропадая в монастыре, вчерашняя отличница едва закончила школу, и не думая ни о каком образовании или ещё чём таком земном переселилась окончательно в обитель.
Мать Домна была хоть и строга к послушнице, но явно благоволила ей. Доверяла ответственные послушания и через год та, приняв иноческий постриг, была назначена секретарём матушки игуменьи.Казалсось, всё шло прекрасно,старшие по возрасту сёстры стали особо уважительно относится к бывшей Ксении,теперь насящей красивое имя Гликерия. Саму же девушку стало раздражать это уважение и то, что бывшие вчера разговорчивыми с ней сёстры теперь замолкают завидев её.
Как-то не сразу, постепенно что-то стало меняться в инокине. Не понравилось ей , как матушка не доплатила наёмным узбекам , сказав, что нехрестям и так много, а ей купол возводить надо, потом при приезде владыки тогда уже Гликерию возмутил раскошный стол в нищей обители и бесконечные льстивые речи, это , казалось, ещё хуже, чем сквернословие её бывших одноклассников, те хоть искренними были. Она высказала матушке свои мысли, та была в недоумении и послала её к старцу, тот не был столь лучезарен, каким казался ей при первой встрече, он отругал Гликерию и сказал, что не её куриного ума дело смотреть в архиерейские тарелки и монастырский кошелёк. Но юную инокиню это не удовлетворило, она продолжала читать всякую отеческую литературу и всё больше смущала сестёр и игуменью своими разговорами о нестяжателях и древних монастырских правилах , всё больше позволяла себе вольностей и в разговорах о начальствующих. Сестры смущались. Предел терпения игуменьи настал, когда Гликерия укрыла у себя в келье полубомжиху-трудницу , которую игуменья за пьянку выгнала из монастыря. Мать Домна сказала, что нечего такое устраивать в обители и пусть алкашка катится в деревню к мужикам , с которыми пила. Женщина ушла и вернулась избитой и пьяной, умоляла игуменью пустить обратно, та отказалась, сказав , что не может позволить развращать живущих в обители, и что вообще монастырь - дом молитвы, а не бордель. Тогда-то инокиня Гликерия и укрыла женщину у себя. Дело через пару дней вскрылось , игуменья была в бешенстве и отправила инокиню на ковёр к архиерею снабдив самой нелестной характеристикой.
- Какая главная добродетель для монахини? - сурово спросил епископ у вошедшей девушки в монашеском одеянии
- Любовь - ответила та дерз
- Нет! ПО-СЛУ-ША-НИ-Е! - вспыхнул архиерей .
Конечно, начитанная Гликерия знала, как отвечать , но совершенно не хотела делать этого только потому, что так надо.
Владыка сдвинул густые брови. Обратно она отправилась с благословением назначать «строптивую девку» на самые тяжёлые послушания , пока не научится смирению.
- Как ты могла ТАК разговаривать с преосвященнейшим!? - кричала на Гликерию игуменья.
- Разговаривала, что думала, как с человеком, ведь и он не ангел, и я не бес. - неожиданно даже для себя ответила та.
- Ты хуже беса!!!! - окончательно вышла из себя мать Домна. Таково она и вообразить не могла!
С тех пор Гликерию переселили из отдельной в общую келью, и послушания несла она только на скотном дворе или в угольной кочегарке.
Всё это было как раз перед переводом о. Глеба в монастырь. Гликерия из-за тяжёлых послушаний в храме была не так часто и первый год о. Глеб даже не мог точно вспомнить её по имени, когда она подходила на исповеди. Постепенно они начали приглядываться друг ко другу. Инокиня , после того скандала , не хотела доверять никому, да и о. Глеб ей был как-то неприятен. Но услышав как-то его проповедь, особо не понравившуюся игуменье, где батюшка утверждал, что святость не терпит шаблонов и стандартов и творчество в Духе всегда выше их, она решилась таки потихоньку начать открывать ему свои мысли и сомнения. Неожиданно оказалось, что он её понимает лучше, чем кто и когда-либо. Какие-то её догадки он опровергал, но аккуратно, не обидно, другие поддерживал. Потом о. Глеб в тайне от монастырского начальства стал давать ей всякие книги, причём не только православных авторов. Сначала она на отрез отказывалась, но он убедил её, что многие западные писатели почитались и восточными отцами, несмотря на неприятие их заблуждений. И вот теперь , этой весенней ночью, она опять много думала, всё переворачивалось в ней и она не могла больше держать это в своей душе.
- Ну что у тебя стряслось посреди ночи? - усадив гостью на стул и тщательно закрыв занавеску спросил о. Глеб
- Случилось? …Так даже не скажешь….И случилось, и нет…. Вот я теперь столько прочла, думала, поняла насколько дурой была…. То есть…ну как сказать… Вот Господь призывает и я понимаю, что ничего лучше нет, и про несовершенства нас и всей нашей земной церкви понимаю…И про своё …такое…. Когда-то я думала, что святой стать просто, надо только быть твёрдой и честной. Но ведь оказывается, что твёрдость может оказаться жестокостью , бесчувствием, а честность…. тупостью…не в смысле, что честность это плохо, а что …ну подделка….
- Мы не раз с тобой об этом говорили… может не так эмоционально….Я не пойму что такого произошло, что надо было так… ночью, рискуя ко мне приходить…право слово, может ты просто устала? У тебя же очень тяжёлый режим…
- Вот опять устала! ….Да нет, я просто объяснить не могу….когда словами, то всё как-то не так звучит…Как сказать? Одно дело всё понимать, другое - измениться, вот как-то я поменялась, что-то там внутри изменило свой ход, навсегда изменило, я знаю, всё должно стать другим…
- Ну ты прям как чеховская героиня, право слово - усмехнулся священник.
- Так я и знала! И вы надо мной посмеётесь! - вспыхнула инокиня - Зачем мне книжки давали, разговаривали , если…как они!
- Да я ничего такого не сказал . Господи помилуй! Да что плохого в чеховской героине? И в переживаниях твоих ничего плохого! Это нормально переосмыслять, меняться, ну?
Инокиня рыдала. Глеб никак не ожидал, она всегда была такой собранной, умеющей держать себя в руках.
- Ну что ты? - возьми , Гликерия, ну нельзя же так! - подошёл он со стаканом воды и тронул её за плечо.
- Не называй меня Гликерией, я - Ксения! - она бросила на него гневный взгляд , размазывая слёзы по запачканному углём лицу…
«Как тушь….» - подумал Глеб.
Кто первый бросился в объятья едва ли возможно понять. Он уже забыл, как это: обнимать и целовать , а она никогда и не знала, но это было так прекрасно в своей неуклюжей комичной радости. Минуты той близости, которая больше и шире какой-нибудь телесной или умственной. Нет, не больше, а огромнее, просто другой, настоящей, возрождающей и питающей всё существо.
О. Глеб кончил в штаны. Объятия стали ослабевать.
- Что? - глянула она в упор
- Погоди….- сказал он отклоняясь- Ксюшенька…милая…хватит…
- Я понимаю… Я развратная, но , нам же так хорошо…
- Да не развратная ты , ты развратных то не видела. Ты…хорошая …девушка…очень хорошая, настоящая…прекрасная…Я давно сказать тебе хотел… Тебе из монастыря уходить надо, образование получать, не знаю… Когда-то ты может и вернёшься , как мать Мария Скопцова в возрасте, но сейчас тебе надо уходить, не здесь твоё место…вот и ответ на твои вопросы ..и переживания.
- Но мы же если уйдём, то вместе, правда?
- Ксюшенька….Ну как тебе сказать …. это сейчас ты видишь , что надо со мной, просто других не знаешь, а я для тебя оказался мостиком, но мостик не нужно брать с собой.
- Ты так говоришь, потому что я тебе не нравлюсь!
- Да нет…Нравишься, да и более того…но потом…ты тяготиться мной будешь, да и зачем всё это? Да и поп с инокиней, неправильно это…
- Ну ты ж сам говорил, что в настоящих отношениях и с Богом , и с людьми нет шаблонов , что шаблон это смерть….
- Шаблон! Да ты посмотри на меня : маленький, лысеющий еврей, да ещё и православный поп! Ну зачем тебе молодой, умной и красивой такое чудо?!
- Ты просто боишься….Ты….ты….как они!..
- Не знаю…. Может ты и права….
Они сидели молча . Минут через десять он подошёл и дал ей ещё раз воды. Она медленно отпила. Ещё посидели. О. Глеб подошёл к окну.
- Не знаю…Но и тем более зачем тебе? Я тебе помог, чем смог, надо самой теперь… - сказал он , глядя в темноту.
- Это я тебе помогла - сказала она перед тем, как захлопнуть за собой дверь.
- Кто? Что так поздно....
- Это я…Батюшка, откройте, пожалуйста…
- Что пугаешь? Три часа ночи…
О. Глеб накинул на майку рясу и открыл дверь в кельи. На пороге стояла молодая рясофорная инокиня Гликерия
- Отче, простите, но мне очень- очень поговорить нужно… Сейчас…
- Ты с ума сошла! Игуменья узнает, что ты ночью шляешься , мы же оба вылетим! - возмутился о. Глеб, но в внутри сердце у него предательски защемило…и он впустил её в келью
- Я посмотрела внимательно, все спят, а я сегодня всё равно в котельной дежурю… Сейчас оттепель…особо не надо подбрасывать…Я там всё думала о чём мы с вами говорили…молилась…Я должна была прийти… Понимаете? Не на исповедь, а так поговорить…
- Уффф. Ну садись, что с тобой сделаешь - стал разгребать от книг и всякой всячины стул о. Глеб по ходу быстро пряча неожиданно откопавшиеся грязные носки между бумагами .
Гликерии было около двадцати пяти. Девочка из провинциального города поступила в монастырь лет семь назад. Не видев ничего привлекательного ни в сверстницах , ни в непрестанно матерящихся и выпендривающихся друг перед другом парнях, идущая на золотую медаль надежда школы , которую звали тогда Ксения, начитавшись Гоголя, Достоевского и Гончарова, зачастила в церковь. Батюшка в церкви был не очень… толстый и многодетный, казалось, он всё исполнял красиво, но очень уж…поверхностно, поговорить с ним о внутренних переживаниях или духовной литературе, которую Ксюша тогда читала в изобилии, было почти невозможно . С кем было поговорить, обсудить? Родители вообще ничего не понимают , она совершенно одна, и тут добрая прихожанка посоветовала съездить к старцу о. Захарию в Подмосковье. Толпа, ждавшая старца была огромна и как бы бесформенна, люди разного возраста из настолько разных слоёв, что и пересечься бы не должны, инвалиды и бесноватые или кликуши,интеллигенты в очках, какой-то бизнесмен в дорогом костюме и тут же не пойми откуда взявшийся негр… Ксюша испугалась , хотела даже уйти, но вышел о. Захария и взглянув на толпу совершенно неожиданно поманил Ксению к себе, какая-то бабка преградила путь, так старец её даже оттолкнул. Раскрасневшаяся старшеклассница оказалась в небольшой кельи для приёма паломников, ей казалось, что старец видит её насквозь. Она даже не успела ничего толком сказать, а он уже поведал ей о её внутренних переживаниях, видел её, казалось, насквозь. Так легко стало после его объяснений, так светло! И жизнь впереди из сумрака превратилась в светлый путь служению Господу! Молитва, монастырь, подвиг, чистота и отсечение своей греховной воли. О. Захария направил Ксению к игуменье Домне в обитель, благо монастырь этот был не так далеко от её родного города, и девушка всей душёй отдалась этому пути. К ужасу родных и школьного начальства последний класс она почти полностью прогуляла, пропадая в монастыре, вчерашняя отличница едва закончила школу, и не думая ни о каком образовании или ещё чём таком земном переселилась окончательно в обитель.
Мать Домна была хоть и строга к послушнице, но явно благоволила ей. Доверяла ответственные послушания и через год та, приняв иноческий постриг, была назначена секретарём матушки игуменьи.Казалсось, всё шло прекрасно,старшие по возрасту сёстры стали особо уважительно относится к бывшей Ксении,теперь насящей красивое имя Гликерия. Саму же девушку стало раздражать это уважение и то, что бывшие вчера разговорчивыми с ней сёстры теперь замолкают завидев её.
Как-то не сразу, постепенно что-то стало меняться в инокине. Не понравилось ей , как матушка не доплатила наёмным узбекам , сказав, что нехрестям и так много, а ей купол возводить надо, потом при приезде владыки тогда уже Гликерию возмутил раскошный стол в нищей обители и бесконечные льстивые речи, это , казалось, ещё хуже, чем сквернословие её бывших одноклассников, те хоть искренними были. Она высказала матушке свои мысли, та была в недоумении и послала её к старцу, тот не был столь лучезарен, каким казался ей при первой встрече, он отругал Гликерию и сказал, что не её куриного ума дело смотреть в архиерейские тарелки и монастырский кошелёк. Но юную инокиню это не удовлетворило, она продолжала читать всякую отеческую литературу и всё больше смущала сестёр и игуменью своими разговорами о нестяжателях и древних монастырских правилах , всё больше позволяла себе вольностей и в разговорах о начальствующих. Сестры смущались. Предел терпения игуменьи настал, когда Гликерия укрыла у себя в келье полубомжиху-трудницу , которую игуменья за пьянку выгнала из монастыря. Мать Домна сказала, что нечего такое устраивать в обители и пусть алкашка катится в деревню к мужикам , с которыми пила. Женщина ушла и вернулась избитой и пьяной, умоляла игуменью пустить обратно, та отказалась, сказав , что не может позволить развращать живущих в обители, и что вообще монастырь - дом молитвы, а не бордель. Тогда-то инокиня Гликерия и укрыла женщину у себя. Дело через пару дней вскрылось , игуменья была в бешенстве и отправила инокиню на ковёр к архиерею снабдив самой нелестной характеристикой.
- Какая главная добродетель для монахини? - сурово спросил епископ у вошедшей девушки в монашеском одеянии
- Любовь - ответила та дерз
- Нет! ПО-СЛУ-ША-НИ-Е! - вспыхнул архиерей .
Конечно, начитанная Гликерия знала, как отвечать , но совершенно не хотела делать этого только потому, что так надо.
Владыка сдвинул густые брови. Обратно она отправилась с благословением назначать «строптивую девку» на самые тяжёлые послушания , пока не научится смирению.
- Как ты могла ТАК разговаривать с преосвященнейшим!? - кричала на Гликерию игуменья.
- Разговаривала, что думала, как с человеком, ведь и он не ангел, и я не бес. - неожиданно даже для себя ответила та.
- Ты хуже беса!!!! - окончательно вышла из себя мать Домна. Таково она и вообразить не могла!
С тех пор Гликерию переселили из отдельной в общую келью, и послушания несла она только на скотном дворе или в угольной кочегарке.
Всё это было как раз перед переводом о. Глеба в монастырь. Гликерия из-за тяжёлых послушаний в храме была не так часто и первый год о. Глеб даже не мог точно вспомнить её по имени, когда она подходила на исповеди. Постепенно они начали приглядываться друг ко другу. Инокиня , после того скандала , не хотела доверять никому, да и о. Глеб ей был как-то неприятен. Но услышав как-то его проповедь, особо не понравившуюся игуменье, где батюшка утверждал, что святость не терпит шаблонов и стандартов и творчество в Духе всегда выше их, она решилась таки потихоньку начать открывать ему свои мысли и сомнения. Неожиданно оказалось, что он её понимает лучше, чем кто и когда-либо. Какие-то её догадки он опровергал, но аккуратно, не обидно, другие поддерживал. Потом о. Глеб в тайне от монастырского начальства стал давать ей всякие книги, причём не только православных авторов. Сначала она на отрез отказывалась, но он убедил её, что многие западные писатели почитались и восточными отцами, несмотря на неприятие их заблуждений. И вот теперь , этой весенней ночью, она опять много думала, всё переворачивалось в ней и она не могла больше держать это в своей душе.
- Ну что у тебя стряслось посреди ночи? - усадив гостью на стул и тщательно закрыв занавеску спросил о. Глеб
- Случилось? …Так даже не скажешь….И случилось, и нет…. Вот я теперь столько прочла, думала, поняла насколько дурой была…. То есть…ну как сказать… Вот Господь призывает и я понимаю, что ничего лучше нет, и про несовершенства нас и всей нашей земной церкви понимаю…И про своё …такое…. Когда-то я думала, что святой стать просто, надо только быть твёрдой и честной. Но ведь оказывается, что твёрдость может оказаться жестокостью , бесчувствием, а честность…. тупостью…не в смысле, что честность это плохо, а что …ну подделка….
- Мы не раз с тобой об этом говорили… может не так эмоционально….Я не пойму что такого произошло, что надо было так… ночью, рискуя ко мне приходить…право слово, может ты просто устала? У тебя же очень тяжёлый режим…
- Вот опять устала! ….Да нет, я просто объяснить не могу….когда словами, то всё как-то не так звучит…Как сказать? Одно дело всё понимать, другое - измениться, вот как-то я поменялась, что-то там внутри изменило свой ход, навсегда изменило, я знаю, всё должно стать другим…
- Ну ты прям как чеховская героиня, право слово - усмехнулся священник.
- Так я и знала! И вы надо мной посмеётесь! - вспыхнула инокиня - Зачем мне книжки давали, разговаривали , если…как они!
- Да я ничего такого не сказал . Господи помилуй! Да что плохого в чеховской героине? И в переживаниях твоих ничего плохого! Это нормально переосмыслять, меняться, ну?
Инокиня рыдала. Глеб никак не ожидал, она всегда была такой собранной, умеющей держать себя в руках.
- Ну что ты? - возьми , Гликерия, ну нельзя же так! - подошёл он со стаканом воды и тронул её за плечо.
- Не называй меня Гликерией, я - Ксения! - она бросила на него гневный взгляд , размазывая слёзы по запачканному углём лицу…
«Как тушь….» - подумал Глеб.
Кто первый бросился в объятья едва ли возможно понять. Он уже забыл, как это: обнимать и целовать , а она никогда и не знала, но это было так прекрасно в своей неуклюжей комичной радости. Минуты той близости, которая больше и шире какой-нибудь телесной или умственной. Нет, не больше, а огромнее, просто другой, настоящей, возрождающей и питающей всё существо.
О. Глеб кончил в штаны. Объятия стали ослабевать.
- Что? - глянула она в упор
- Погоди….- сказал он отклоняясь- Ксюшенька…милая…хватит…
- Я понимаю… Я развратная, но , нам же так хорошо…
- Да не развратная ты , ты развратных то не видела. Ты…хорошая …девушка…очень хорошая, настоящая…прекрасная…Я давно сказать тебе хотел… Тебе из монастыря уходить надо, образование получать, не знаю… Когда-то ты может и вернёшься , как мать Мария Скопцова в возрасте, но сейчас тебе надо уходить, не здесь твоё место…вот и ответ на твои вопросы ..и переживания.
- Но мы же если уйдём, то вместе, правда?
- Ксюшенька….Ну как тебе сказать …. это сейчас ты видишь , что надо со мной, просто других не знаешь, а я для тебя оказался мостиком, но мостик не нужно брать с собой.
- Ты так говоришь, потому что я тебе не нравлюсь!
- Да нет…Нравишься, да и более того…но потом…ты тяготиться мной будешь, да и зачем всё это? Да и поп с инокиней, неправильно это…
- Ну ты ж сам говорил, что в настоящих отношениях и с Богом , и с людьми нет шаблонов , что шаблон это смерть….
- Шаблон! Да ты посмотри на меня : маленький, лысеющий еврей, да ещё и православный поп! Ну зачем тебе молодой, умной и красивой такое чудо?!
- Ты просто боишься….Ты….ты….как они!..
- Не знаю…. Может ты и права….
Они сидели молча . Минут через десять он подошёл и дал ей ещё раз воды. Она медленно отпила. Ещё посидели. О. Глеб подошёл к окну.
- Не знаю…Но и тем более зачем тебе? Я тебе помог, чем смог, надо самой теперь… - сказал он , глядя в темноту.
- Это я тебе помогла - сказала она перед тем, как захлопнуть за собой дверь.