Анатолий Стреляный: Картинки из Ахтырки
Ахтырка небольшой городок неподалеку от границы с Россией.
Он оказался одним их наиболее пострадавших от русских в Украине. Тем более интересны заметки Стреляного о том, как идет жизнь в городке
О том, куда падают снаряды, ракеты, бомбы, людям, сидящим в подвалах, погребах или почти безвыходно в запертых квартирах, известно мало и, конечно же, не точно. Поэтому первый вопрос в разговорах: "Что говорят?" Мобильники работают в том же режиме, что и в мирное время - непрерывно.
Было страшное попадание в воинскую часть минутах в десяти ходьбы от меня. Два дня я не решался позвонить в село своему приятелю слесарю-газовщику Сергею. Его сын служит в той части. Когда решился позвонить, то услышал, что Петька живой
Я спросил его, что рассказывает о налёте Петька: правда ли, что это была вакуумная бомба, что там мгновенно погибло до 70 человек. Сергей ответил, что в такое время о подобных вещах не следует распространяться ни по телефонам, ни при встречах. Это одно из правил военного времени; они здесь сами собой установились с первых часов, если не минут, войны. В начале или где-то в середине любого разговора тебе напомнят, что об этом калякать не следует.
Выйдя из своего подъезда, первым, кого увидел, была молодая женщина с лицом, явно подготовленным для появления на людях: подкрашенные губы, подбелённое лицо. Она быстро шла с двумя сумками, одной обычной, другой очень большой, но несла её легко.
На мой вопрос, не тяжело ли ей, она подняла к моему лицу большую сумку и сказала, что внутри памперсы для её близнецов, а на вопрос, зачем так много этого товара, ответила, что никто не знает, сколько еще будет длиться пальба по городу. Необидно для меня съехидничала: "Может, вы знаете?"
Следующим встречным оказался крупный мужчина тоже с двумя торбами, обычной и большой. Охотно объяснил мне, что большая торба набита кормом для кошек и собак, а в той, что поменьше, харчи для семейства. Говоря о своих кошках и собаках, отозвался о них так, как и следовало ожидать: "Хоч бы воны уси попэрэдохлы". Пусть бы они все околели. Я спросил, почему же в таком случае он так щедро для них закупился. "Так они же пока живы, мать их так! Все мы пока живы".
Эти встречи произошли в аккурат возле базара, открытого, но совершенно пустого, только у самого входа работал ларек с тем самым кормом для домашних животных. Я спросил продавщицу, какая надобность заставила её выйти на работу, когда все кругом сидят по домам. "Нужда заставила, - сказала она. - Кошкам и собакам люди не объяснят, что идет война и по нам стреляют".
С одной её покупательницей я разговорился. Ей каждый день звонит дочка из России, там она, по слову матери, работает балериной - звонит и рассказывает ей, что в Ахтырке и в окрестных селах русских воинов встречают хлебом-солью. "Я её спрашиваю: - Ты, б**, в своём уме? - на что дочка отвечает, что она балерина и поэтому лучше знает, можно сказать, видит внутренним взором (я забыл: из Москвы или из Петербурга), что делается в Ахтырке и вокруг.
Встречи жителей окрестных сел с оккупантами действительно происходят, нам с матерью балерины это известно, но какие это встречи? Солдаты бросают свои оставшиеся без горючего танки и разбегаются по сёлам, перепуганные и вместе с тем злые, потому что усталые и голодные, могут ограбить сельмаг, залезть к кому-нибудь в погреб. Жители их ловят и сдают властям - сдают, как выразилась моя собеседница, в пригодном для обмена виде. Их не бьют, не дразнят, вообще, относятся к ним вполне ровно, к чему особо призывает местное начальство.
С первых часов войны люди стали нагружать себя не совсем обычными общественными работами. Перед Криничками, например, вырыли противотанковый ров, устроили заграждение, а подступающую лесополосу проредили, чтобы можно было издали заметить приближающуюся вражескую колонну. "Сообразили мужики, молодцы! - говорит о них председатель местного сельхозпредприятия Михаил Алексеевич Мариниченко. - Никто их не обязывал и ничего не подсказывал".
"Анатолий Иванович, миленький, ну, как тут жить?" - звонит Лариса Ивановна Келлерман. По профессии она переводчица технической литературы с английского, держала маленькую выставочную фирму. Звонит после того, как пообщалась с соседкой-пианисткой. Та живет одна, точнее, с российским телевизором. "Ты понимаешь, Лара, - говорит ей, - Путин, он ведь тоже человек. Ему хочется, чтобы в Киеве ему было с кем поговорить - чтобы у нас были для этого адекватные люди". Лариса Ивановна и смеётся, и плачет: "Анатолий Иванович, я ведь не от себя произношу слово "адекватные". Она так и выразилась. Он её бомбит, а она ему адекватных людей подбирает".
Молодому армейскому священнику отцу Георгию я предложил для обсуждения свою главную мысль этих дней. Россия окончательно и, может быть, бесповоротно отбрасывает себя далеко от Запада. Западные ответки приведут к тому, что жизнь для большинства людей в России станет очень трудной и безрадостной, хотя пока что многие из них надеются на высокое и сытое будущее. Но если Россия вернет себе Украину, то все тяготы и неприятности придутся и на жителей Украины. Все, с кем я общаюсь в эти дни, уверены, что выстоят, но всяко может быть.
Отец Георгий сказал, что вполне понимает моё беспокойство - только Богу известно будущее, но если будет так, как я накаркиваю, то это будет значить, что и Россия, и Украина ещё не прошли все нужные им для более-менее нормальной жизни этапы - им обеим понадобится еще один этап для окончательного самовразумления.
Немного помешкав, он сказал, что на моём месте он, однако, ввиду военного времени не делился бы такими сомнениями и размышлениями ни с кем - ни по телефону, ни с глазу на глаз.
Для меня тут абсолютно знаковы два момента. Мужик который харча животным купил больше чем семье, но при этом непременно пожелал "абы уси воны поздыхалы" - вот это абсолютно наше, украинское.
Ну и второе - все у кого есть родственники в России это знают. Все они абсолют но уверены, что могут открыть нам глаза и рассказать нам, что на самом деле у нас тут творится. Я в хорошую погоду кусок Майдана вижу с балкона - и это ни на секунду не помешает жителю Томска просветить меня, что же происходило на Майдане НА САМОМ ДЕЛЕ. Ему конечно же из Томска виднее (это эффект присутствия, который создается ХОРОШИМ КИНО; по этой причине я не люблю видео и начинаю его нещадно постить только ради россиян и когда желаю убедить именно их - этим наркоманам кино только видео кажется убедительным).
Собственно все остальное - это антураж и стремление создать эффект присутствия не движущейся картинкой, а словами. Литература называется. Ну как Верлен в переводе Пастернака: "всё прочее - литература". Вот и у Стреляного так. НО два образа - почти идеально точны, особенно первый
Он оказался одним их наиболее пострадавших от русских в Украине. Тем более интересны заметки Стреляного о том, как идет жизнь в городке
О том, куда падают снаряды, ракеты, бомбы, людям, сидящим в подвалах, погребах или почти безвыходно в запертых квартирах, известно мало и, конечно же, не точно. Поэтому первый вопрос в разговорах: "Что говорят?" Мобильники работают в том же режиме, что и в мирное время - непрерывно.
Было страшное попадание в воинскую часть минутах в десяти ходьбы от меня. Два дня я не решался позвонить в село своему приятелю слесарю-газовщику Сергею. Его сын служит в той части. Когда решился позвонить, то услышал, что Петька живой
Я спросил его, что рассказывает о налёте Петька: правда ли, что это была вакуумная бомба, что там мгновенно погибло до 70 человек. Сергей ответил, что в такое время о подобных вещах не следует распространяться ни по телефонам, ни при встречах. Это одно из правил военного времени; они здесь сами собой установились с первых часов, если не минут, войны. В начале или где-то в середине любого разговора тебе напомнят, что об этом калякать не следует.
Выйдя из своего подъезда, первым, кого увидел, была молодая женщина с лицом, явно подготовленным для появления на людях: подкрашенные губы, подбелённое лицо. Она быстро шла с двумя сумками, одной обычной, другой очень большой, но несла её легко.
На мой вопрос, не тяжело ли ей, она подняла к моему лицу большую сумку и сказала, что внутри памперсы для её близнецов, а на вопрос, зачем так много этого товара, ответила, что никто не знает, сколько еще будет длиться пальба по городу. Необидно для меня съехидничала: "Может, вы знаете?"
Следующим встречным оказался крупный мужчина тоже с двумя торбами, обычной и большой. Охотно объяснил мне, что большая торба набита кормом для кошек и собак, а в той, что поменьше, харчи для семейства. Говоря о своих кошках и собаках, отозвался о них так, как и следовало ожидать: "Хоч бы воны уси попэрэдохлы". Пусть бы они все околели. Я спросил, почему же в таком случае он так щедро для них закупился. "Так они же пока живы, мать их так! Все мы пока живы".
Эти встречи произошли в аккурат возле базара, открытого, но совершенно пустого, только у самого входа работал ларек с тем самым кормом для домашних животных. Я спросил продавщицу, какая надобность заставила её выйти на работу, когда все кругом сидят по домам. "Нужда заставила, - сказала она. - Кошкам и собакам люди не объяснят, что идет война и по нам стреляют".
С одной её покупательницей я разговорился. Ей каждый день звонит дочка из России, там она, по слову матери, работает балериной - звонит и рассказывает ей, что в Ахтырке и в окрестных селах русских воинов встречают хлебом-солью. "Я её спрашиваю: - Ты, б**, в своём уме? - на что дочка отвечает, что она балерина и поэтому лучше знает, можно сказать, видит внутренним взором (я забыл: из Москвы или из Петербурга), что делается в Ахтырке и вокруг.
Встречи жителей окрестных сел с оккупантами действительно происходят, нам с матерью балерины это известно, но какие это встречи? Солдаты бросают свои оставшиеся без горючего танки и разбегаются по сёлам, перепуганные и вместе с тем злые, потому что усталые и голодные, могут ограбить сельмаг, залезть к кому-нибудь в погреб. Жители их ловят и сдают властям - сдают, как выразилась моя собеседница, в пригодном для обмена виде. Их не бьют, не дразнят, вообще, относятся к ним вполне ровно, к чему особо призывает местное начальство.
С первых часов войны люди стали нагружать себя не совсем обычными общественными работами. Перед Криничками, например, вырыли противотанковый ров, устроили заграждение, а подступающую лесополосу проредили, чтобы можно было издали заметить приближающуюся вражескую колонну. "Сообразили мужики, молодцы! - говорит о них председатель местного сельхозпредприятия Михаил Алексеевич Мариниченко. - Никто их не обязывал и ничего не подсказывал".
"Анатолий Иванович, миленький, ну, как тут жить?" - звонит Лариса Ивановна Келлерман. По профессии она переводчица технической литературы с английского, держала маленькую выставочную фирму. Звонит после того, как пообщалась с соседкой-пианисткой. Та живет одна, точнее, с российским телевизором. "Ты понимаешь, Лара, - говорит ей, - Путин, он ведь тоже человек. Ему хочется, чтобы в Киеве ему было с кем поговорить - чтобы у нас были для этого адекватные люди". Лариса Ивановна и смеётся, и плачет: "Анатолий Иванович, я ведь не от себя произношу слово "адекватные". Она так и выразилась. Он её бомбит, а она ему адекватных людей подбирает".
Молодому армейскому священнику отцу Георгию я предложил для обсуждения свою главную мысль этих дней. Россия окончательно и, может быть, бесповоротно отбрасывает себя далеко от Запада. Западные ответки приведут к тому, что жизнь для большинства людей в России станет очень трудной и безрадостной, хотя пока что многие из них надеются на высокое и сытое будущее. Но если Россия вернет себе Украину, то все тяготы и неприятности придутся и на жителей Украины. Все, с кем я общаюсь в эти дни, уверены, что выстоят, но всяко может быть.
Отец Георгий сказал, что вполне понимает моё беспокойство - только Богу известно будущее, но если будет так, как я накаркиваю, то это будет значить, что и Россия, и Украина ещё не прошли все нужные им для более-менее нормальной жизни этапы - им обеим понадобится еще один этап для окончательного самовразумления.
Немного помешкав, он сказал, что на моём месте он, однако, ввиду военного времени не делился бы такими сомнениями и размышлениями ни с кем - ни по телефону, ни с глазу на глаз.
Для меня тут абсолютно знаковы два момента. Мужик который харча животным купил больше чем семье, но при этом непременно пожелал "абы уси воны поздыхалы" - вот это абсолютно наше, украинское.
Ну и второе - все у кого есть родственники в России это знают. Все они абсолют но уверены, что могут открыть нам глаза и рассказать нам, что на самом деле у нас тут творится. Я в хорошую погоду кусок Майдана вижу с балкона - и это ни на секунду не помешает жителю Томска просветить меня, что же происходило на Майдане НА САМОМ ДЕЛЕ. Ему конечно же из Томска виднее (это эффект присутствия, который создается ХОРОШИМ КИНО; по этой причине я не люблю видео и начинаю его нещадно постить только ради россиян и когда желаю убедить именно их - этим наркоманам кино только видео кажется убедительным).
Собственно все остальное - это антураж и стремление создать эффект присутствия не движущейся картинкой, а словами. Литература называется. Ну как Верлен в переводе Пастернака: "всё прочее - литература". Вот и у Стреляного так. НО два образа - почти идеально точны, особенно первый