Лев Гудков: Режим послекрымский - совершенно новое состояние России
Лев Гудков бесспорно один из лучших знатоков состояния умов и настроений, которые господствуют в Российском обществе, он поделился своим знанием в интервьбольшом интервью , которое я сократил, постаравшись не утратить суть прежде всего за счет разговоров журналиста. Итог предлагаю читателям, которых прошу учесть - перед вами профессиональный анализ. Это означает, что нам надлежит пытаться его прежде всего понять, а критиковать - только после серьезных размышлений.
Я понимаю, что если в вопросе об оценке и интерпретации настроений в России мое мнение разошлось с мнением Гудкова, значит я ошибся, и нужно мое мнение подправить - скорее всего именно это самое разумное.
А самое глупое, глупее чего вообще трудно что-то сказать, это фраза -"дочитал вот до этого (цитата) - всё, дальше можно не читать" Автору такой фразы скорее всего и начинать читать не стоило, это вообще не про него писано.
С моей точки зрения, режим вступил в совершенно другое состояние. Как определить его? Есть соблазн назвать его, как многие называют его, "мягким фашизмом", но мне это не нравится и не только потому, что здесь устанавливается поверхностная аналогия с режимом Муссолини, но и потому, что стоящая за этим потребность в негативной оценке замещает необходимость объяснения природы путинизма. Навешивание ярлыка заменяет анализ структуры этого режима, происходящих институциональных изменений. А они носят принципиальный характер.
За последние несколько лет администрацией Путина полностью взята под контроль судебная система, резко усилено влияние тайной политической полиции, генералитета, правоохранительных органов, укрепились все силовые структуры, им выдан карт-бланш на репрессивные действия в ключевых сферах экономической, социальной и интеллектуальной жизни страны. Они определяют не только кадровые назначения (а значит - контроль над социальной мобильностью и социальной структурой общества), но и политический курс, а значит - будущее страны.
Усиление роли “органов” стало ответом на падение легитимности власти, последовавшее после кризиса 2008-2009 года, когда рейтинг Путина и доверие к власти пошли вниз. Нижняя точка его популярности приходится на конец 2013 года. Именно тогда очень большая часть россиян - 47 процентов, если судить по нашим опросам, говорили, что они не хотят видеть Путина в качестве президента на следующий срок, еще больше заявляли, что они устали ждать от него выполнения своих предвыборных обещаний. Накопилось раздражение, вызванное прежде всего нерешаемыми социальными проблемами, коррупционными скандалами, произволом власти. Попытка залить это раздражение деньгами не очень удалась.
Ответом на протесты 12 года стало резкое ужесточение репрессивной политики. Я не буду тут пересказывать, в чем именно она заключалась: здесь и масштабные поправки в законодательство, и усиление цензуры в СМИ, дальнейшая монополизация контроля над ними, и давление на интернет, и точечные или профилактические расправы, показательные суды, и кампании по дискредитации организаций гражданского общества. Как Путин там говорил? - "А где посадки?"
Присоединение Крыма, война в Донбассе, конфронтация с Западом не просто остановили падение популярности Путина, но и вызвали самую мощную патриотическую мобилизацию, консолидацию с властью на основе активированных советских и антизападных, антилиберальных, отчетливо антидемократических представлений. Начиная с весны 2014 года Россия пребывает в совершенно другом состоянии, чем раньше. Раскололся тот, условно говоря, прото-средний класс, который, собственно, и был фактором, ресурсом и носителем изменений. Удельный вес этого слоя можно приблизительно оценить в 18-25% населения.
Большая часть его присоединилась к путинскому "большинству", это ясно видно на материалах опросов. Меньшая часть, буквально 7% упорных людей, ушла в глухое неприятие режима. Но эта относительно небольшая доля населения чрезвычайно важна в социальном плане, поскольку это не просто более образованные, предприимчивые и информированные люди, но люди с моральным сознанием, с пониманием своей ответственности за будущее страны. А большая часть присоединилась. Сам по себе этот взрыв русского имперского национализма свидетельствует о том, что пропаганда подняла пласты представлений и сознания, которые гораздо более архаичны, чем может показаться на первый взгляд. Это даже не советские, а еще более глубокие представления.
Имперская гордость и спесь лишь прикрывают отношение к государству как полному хозяину страны, распорядителю жизнью и собственностью своих подданных.
За этим стоит комплекс представлений о власти, характерном скорее для 17-го, самое большее - 18-го века. Поэтому идея политики как безусловной необходимости собственного участия в принятии решений, имеющих значение для всех, идея общего блага, в России практически отсутствует. Никакого гражданского сознания, вроде "без представительства - нет налогов", здесь нет, власть может делать с народом все, что она считает нужным для своих целей (но в рамках возможного!). Отсюда - сознание зависимых людей, или даже крепостных, могущих лишь просить власть о снисхождении и милосердии, но не свободных людей, видящих в государстве наемных служащих, ответственных перед ними.
Поэтому все, что мы наблюдаем соответствует признакам классического тоталитарного синдрома, описанного еще 60 лет назад Карлом Фридрихом и Збигневым Бжезинским:
сращение политической полиции с аппаратом государственного управления, подчинение экономики политическим целям, культ вождя, террор, пропаганда, сокращение численности общественных организаций, установление полного контроля над средствами массовой информации...
Это важно прежде всего для провинции, где живет две трети населения, потому что живущие в селе, малых городах люди - в силу бедности или технических условий - не имеют других источников информации, кроме ТВ и районной газеты или радио. Но даже дело не в информации, а в интерпретации, понимании происходящего, конструкции реальности, которая навязывается центральными каналами.
За последние два-три года окончательно оформилась определенная идеологическая доктрина путинизма, важнейшими компонентами которой являются мифы православного "русского мира" или "особой российской цивилизации". Она не такая, какой была идеология в советское время. Она не обещает светлого будущего, она вся обращена в прошлое, к героическим временам русского милитаризма, к эпохе сталинских достижений, к символическим комплексам "великой державы", питающей национальную гордость и самоуважение, оправдывающая необходимость консолидации против Запада.Что за этим стоит?
Во-первых, это означает стерилизацию и вытеснение представлений о дифференцированности общества; здесь нет понятий автономных или самодостаточных групп, со своим видением реальности, нет ни классов, ни сословий, ни значимых региональных подразделений, одна плазма массовидной одномерности. Это и есть тоталитаризм," единство" как отсутствие культурного или интеллектуального многообразия, социального плюрализма.
Пропаганда очень эффективна в своем цинизме, и если она не в состоянии навязать новые стереотипы восприятия реальности, то она может разрушить прежние моральные или правовые нормы. Ее сила в том, что она действительно разрушает основания гуманности, универсальной этики, потенциал солидарности (которая возможна на других основаниях, нежели национальном или племенном).
Апелляция к мифологическому национальному прошлому всегда связана или воспроизводит представления о недифференцированной общности господствующих и подчиненных: "Мы - Россия". Но тем самым задается идея надличной непознаваемой силы, внушающей трепет и благовение, возникает ореол сакральности государства, а заодно - архаическая норма - образ прозорливого и мудрого правления, отечески заботливого, строгого и справедливого государства, защищающего народ от всяких напастей.
Такое понимание социума вытесняет всякую идею репрезентативности, нет представления о разных интересах, нет необходимости представлять разные части этого общества, разные группы. Такая одномерность социального целого чрезвычайно важна, ее не было в 90-е годы. И, конечно, подобная демагогия славного прошлого разрывает значимость межгрупповых связей и коммуникаций, готовность к компромиссам, а не к насилию, подавлению и уничтожению оппонента.
Сейчас показатели одобрение и доверия к Путину держатся на уровне 80-83 процента, практически не меняясь после Крыма. При этом, Путин очень большим числом респондентов (примерно 55-60 процентов) воспринимается как глава коррумпированного, мафиозного государства. Важно, что оба эти представления уживаются в одних и тех же головах.
Поэтому надо понимать это устройство, эту двойственность сознания, двоемыслие.
Анализ Гудкова начинается с отказа называть путинизм "мягким фашизмом". Однако он указывает на "классический тоталитарного синдром", перечисляя признаки
сращение политической полиции с аппаратом государственного управления, подчинение экономики политическим целям, культ вождя, террор, пропаганда, сокращение численности общественных организаций, установление полного контроля над средствами массовой информации...
Более того, он указывает на вытеснение представлений о дифференцированности общества... нет ни классов, ни сословий, ни значимых региональных подразделений, одна плазма массовидной одномерности
НО такая недифференцированость и такое тотальное единство взглядлов и интересов и есть идеологическая основа фашизма - раз народ не разделен на классы и группы, а абсолютно един и имеет единые взгляды и общие интересы - то для их выражения нужна только одна партия и один вождь; единый народ, одна партия, один вождь - классическая формула фашизма.
НО!
Но ведь Гудков с самого начала объявил, что эта формула ему не нравится, что она не ответ, а отправная точка анализа.
Дальше - чисто моя интерпретация. Мне кажется, что согласно Гудкову в данной ситуации структурное и идеологическое сходство огромно,но обманчиво. Потому что в России эти представления базируются на архаике, на психологии и представлениях даже не 18-го, а 17-го века, что перед нами не возврат в 20-й в форме фашизма и диктатора, а возврат к допетровским временам, к архаическим верованиям и к царю-батюшке.
Именно по этой причине он отказывается признать общество в России "мягким фашизмом", несмотря на многочисленные и вполне очевидные параллели. Мне такой подход кажется несколько неожиданным и странным. Но я уже указывал, что когда я расхожусь с Гудковым - то у меня есть конечно свое мнение, но я с ним не согласен