Кризис государств и расцвет постмодерна как глобальная угроза
Сайт УП.Культура опубликовал сокращенную версию послесловия к книге американского профессора Тимоти Снайдера "Черная земля. Холокост как история и предостережения". Текст показался мне чрезвычайно интересным и важным, а угол зрения автора на Холокост, его уроки и его связи с современностью - совершено нестандартным.
Первую часть этого послесловия, которое я позволил себе еще несколько сократить, я разместил здесь, ниже читателям предлагается окончание этого на мой взгляд важного текста.
Холокост отличался от других случаев массовых убийств или этнических чисток тем, что немецкая политика ставила целью убийство каждого еврея - ребенка, женщины или мужчины. Осмыслить такое можно было только потому, что евреев считали творцами и носителями испорченного глобального порядка. В евреях снова могут увидеть вселенскую угрозу; по сути, все влиятельные политические группировки в Европе, России и на Ближнем Востоке уже воспринимают их именно так.
То же самое может касаться мусульман, геев или иных групп, которые можно связать с изменениями всемирного масштаба.
Климатические изменения как локальная проблема могут приводить к локальным конфликтам; климатические изменения как глобальный кризис - генерировать глобальный спрос на жертв В условиях коллапса государственных образований засуха может привести к смерти от голода сотен тысяч людей, как это произошло в Сомали в 2010 году. Возможно, в будущем Африка также станет местом глобального соревнования продовольствие, которое, вероятно, будет опираться на глобальные идеологические обоснования.
Американцы, если вообще и думают о Холокосте, то испытывают при этом уверенность, что они никогда не сделали бы такого преступления. В конце концов, американская армия была на правильной стороне во Второй мировой войне. Историческая реальность несколько сложнее.
Франклин Рузвельт прислал расово сегрегированных армию освобождать Европу. В США тогда процветал антисемитизм. Холокост в значительной степени закончился еще до высадки американских солдат в Нормандии. Поэтому более поздние поколения просмотрели ключевой факт: именно отказ в гражданстве, обычно путем уничтожения государств, и стал предпосылкой массовых убийств евреев.
Непонимание связи между государственной властью и массовыми убийствами лежит в основе господствующего в США мифа о Холокосте: будто США - это страна, которая целенаправленно спасала людей от геноцидов, вызванных высокомерными державами. По этой логике, уничтожение государства следует скорее связывать со спасением, а не с риском. Бесспорно, США способствовали уничтожению режимов в Германии и Японии в 1945 году. Но они также способствовали и восстановлении государственных структур.
Одной из ключевых ошибок вторжения в Ирак в 2003 году была вера, что разрушение режима придаст положительный импульс. В этой теории уничтожение государства и его господствующей элиты должно было принести свободу и справедливость. На самом деле последовательность событий, обусловленных незаконным вторжением США в суверенное государство, подтвердило один из невыученных уроков Второй мировой войны.
Распространенной американской ошибкой является вера в то, что свобода заключается в отсутствии государственной власти. Генеалогия этого недоразумения возвращает нас к Германии и Австрии 1930-х годов.
Согласно господствующему стереотипу нацистская Германия - это всемогущее государство,, этот Левиафан, - репрессировала а затем уничтожила целый класс собственных граждан. Но нацисты вовсе не так пришли к Холокосту и даже думали о нем не так.
Большинство жертв Холокоста не были немецкими гражданами; еврей-гражданин Германии имел гораздо больше шансов выжить, чем евреи-граждане государств, уничтоженных немцами. Не только Холокост, но и все другие главные немецкие преступления произошли на территориях, где государственные институты были уничтожены, демонтированы или серьезно скомпрометированы. Убийство немцами пяти с половиной миллионов евреев, более трех миллионов советских военнопленных и около миллиона гражданских в так называемых антипартизанских операциях - все это происходило в безгосударственных зонах.
Поскольку Холокост - осевой момент современной истории, его непонимание направляет наши мысли в ложном направлении. Если в Холокосте обвиняют современное государство, то его ослабление кажется полезным. Представители правых политических сил считают эрозию государственной власти под влиянием международного капитализма естественной; левые и восхваляют добродетели неуправляемых революций. Анархические протестные движения XXI века сходятся с глобальной олигархией, так как для обоих настоящий враг - это государство.
Как левые, так и правые опасаются скорее порядка, а не его уничтожения или отсутствия. Повсеместно воцарился постмодернизм: преимущество малого над большим, фрагмента над структурой, беглого взгляда над панорамой, ощущения над фактом. Среди как левых, так и правых постмодернистское объяснения Холокоста преимущественно следует немецкой и австрийской традиции 1930-х годов. Итогом становятся ошибки, которые не уменьшают, а увеличивают вероятность будущих преступлений.
Идеальный капитализм, живущий в головах сторонников свободного рынка, зависит от социальных добродетелей и мудрой политики, он не возникает сам собой. В той особой форме капитализма, которую создала политика рейха, каждый "свободный" обмен зависел от личного доверия в том смысле, что второй участник сделки мог предать или убить. В той крайней версии рыночного утопизма, которую даже Хайек не поддерживал, Венская школа мыслит заодно с Айн Рэнд.
Она верила, что конкуренция является смыслом жизни как таковой; Гитлер говорил практически то же самое. Такой редукционизм, хотя и соблазнительно элегантный, несет смертельную угрозу. Если только конкуренция имеет смысл, тогда естественно уничтожать и людей, и институты, которые ей противостоят. Для Гитлера такими людьми были евреи, а такими институтами - государства.
Как знают все экономисты, рынки не функционируют идеально ни на макро-, ни на микроуровне. На макроуровне нерегулируемый капитализм подчиняется крайностям цикла деловой активности. В теории рынки всегда восстанавливаются после депрессии; на практике страдания людей, вызванные экономическим упадком, могут иметь сложные политические последствия, в частности конец самого капитализма, еще до того, как произойдет восстановление. На микроуровне фирма в теории поставляет желаемые и доступные товары. На практике компании в поисках прибыли могут генерировать внешние расходы, которые сами не возмещают. Классическим примером таких внешних эффектов является загрязнение среды, за которое производители не платят.
Правительство может установить плату за загрязнение и этим превращает внешние расходы фирмы во внутренние и, следовательно, уменьшит нежелательные последствия. Нужна какая-то догма, чтобы противостоять этому решению как антикапиталистическому, хотя оно зависит от рынков и в долгосрочной перспективе сохранит их.
Среди американских правых некоторые сторонники неограниченного свободного рынка нашли такую догму: наука - не что иное, как политика.
Поскольку научная основа объяснения климатических изменений очевидна, некоторые американские консерваторы и либертарианцы отрицают обоснованность науки, представляя ее выводы как прикрытие для нечистоплотных политиков.
Популярное представление, что рынки являются чем-то естественным, это реальное слияние науки и политики.
Рынок - это не природа, но он зависит от природы.
Климат - не товар, которым можно торговать, а скорее предпосылка для экономической активности вообще.
Претензия на "право" уничтожить мир во имя прибылей нескольких человек обнаруживает важную концептуальную проблему. Индивиды имеют право на то, чтобы их не определяли как участников глобального заговора или представителей обреченной расы. Они имеют право на то, чтобы их землю не считали чьим жизненным ареалом, на то, чтобы их политические сообщества не были разрушены.
Когда государства отсутствуют, права по определению невозможно гарантировать. Государства не следует воспринимать как изначально данное, как нечто, что можно использовать и отвергать; они являются плодами длительных и незаметных усилий. Весело ломать государство, как это делают правые, соблазнительно, но опасно, однако с пониманием рассматривать обломки державы, как это делают левые, так же опасно. Политическая мысль - это скорее исторически обусловленный образ множественных структур.
Политика и наука - это как раз элементы этой множественности структур. Признание различия их природы и их целей целей делает мышление о правах возможным; а вот слияние политики и науки - это шаг к тоталитарной идеологии вроде национал-социализма.
Еще одна дуальность - порядок и свобода: они взаимосвязаны, но и противаоположны. Утверждение вроде "Порядок - это свобода" или "Свобода - это порядок" приводят в итоге к тирании. Утверждение "Свобода - это отсутствие порядка" неизбежно приводит к анархии, которая является ничем иным, как особым видом тирании. Содержание политики - удерживать в игре многочисленные и автономные представления, а не поддаваться мечтам о тотальности и всеединстве, на нацистской или иной основе.
Густав Герлинг-Грудзинський, который находился в сталинском ГУЛАГе в то время, как его брат предоставлял убежище евреям, писал, что "человек может быть человечным только в человечных условиях". Цель государства - сохранять эти условия, чтобы личное выживание не стало единственной целью его граждан.
Государство существует ради признания, внедрение и защиты прав, ради создания условий, при которых права могут быть признаны, внедрены и защищены. Государство существует, чтобы создавать ощущение прочности.
Когда нам не хватает ощущения прошлого или будущего, настоящее представляется шатким. Невозможно защищать государство и права людей, если никто не учитывает уроков прошлого и не верит в будущее. Работа историка позволяет распознать идеологические ловушки и порождает скептицизм относительно потребности в немедленных действиях вследствие масштабных внезапных изменений. Благодаря времени, четвертому измерению, три пространственные измерения уже не кажутся такими пугающе замкнутыми. Уверенность в преемственности - это противоядие от паники и тонизирующее средство от демагогии. Ощущение будущего творится в настоящем из того, что мы уже знаем о прошлом: это четвертое измерение.
В случае климатических изменений мы знаем, что могут сделать государства, чтобы сбить накал и подружиться со временем. Мы знаем, что легче и дешевле получать растительную, а не животную пищу. Мы знаем, что производительность сельского хозяйства все растет и опреснение морской воды возможно. Мы знаем, что энергоэффективность - это самый простой способ сократить выбросы парниковых газов. Мы знаем, что правительства могут установить плату за углеродное загрязнение и взять на себя взаимные обязательства сократить выбросы в будущем, а также проверять выполнение этих обязательств. Мы также знаем, что правительства могут стимулировать разработку соответствующих энергетических технологий. Солнечная и ветровая энергия все дешевеют. Термоядерная энергия, прогрессивная атомная энергетика, энергия приливных волн и биотоплива, изготовленного из незерновых культур, дают настоящую надежду на экономику, основанную на новой энергии. В долгосрочной перспективе нам понадобятся технологии улавливания двуокиси углерода из атмосферы и ее хранения. Все это не только мыслимые, но и достижимые вещи.
Государства должны инвестировать в науку, чтобы можно было спокойно размышлять о будущем. Исследование прошлого предлагает объяснение, почему такой курс является мудрым. Время поддерживает мнение, мнение поддерживает время; структура поддерживает множественность, а множественность - структуру. Эта цепочка мыслей менее волшебных, чем ожидания всеобщей катастрофы и мечта о личном спасении. Эффективное предотвращение массовых убийств постепенное, а его герои - невидимые. Ни одна концепция устойчивого государства не может соперничать с образами тотальности. "Зеленая" политика никогда не будет столь же увлекательной, как красная кровь на черной земле. Но для противостояния злу нужно уметь вдохновляться разумом, а не громыханием и воплями. Идея множественности природы и политики, порядка и свободы, прошлого и будущего не есть и никогда не будет столь пьянящей, как тоталитарные утопии прошлого века.
Образ всеединства всегда прекрасен, но его логика порочна, а политика тиранична. Разумным и адекватным ответом сторонникам тотальности не может быть анархия: она является не врагом тотальности, а ее служанкой.
Рациональным ответом на вызов тотальности является создание продуманных и разнообразных институтов: никогда не завершенная работа по творению разнообразия. Этот вопрос воображения, зрелости и выживания.
Нас объединяет с Гитлером планета, на которой мы живем, и некоторые из его тревог: мы изменились меньше, чем думаем. Нам нравится наше жизненное пространство, мы фантазируем об уничтожении государств, черним науку и бредим катастрофами. Если мы представляем себя жертвами глобального заговора, то приближаемся к Гитлеру. Если мы верим, что Холокост - результат врожденных черт евреев, немцев, поляков, литовцев, украинцев или еще кого-то, мы находимся в мире Гитлера. Понимание Холокоста - наш шанс сохранить человечность, возможно, последний.
Тимоти Снайдер. Холокост как история и предостережения
Даже у самых сложных проблем
всегда есть простые, понятные и непрофессионалу
неправильные решения.
Этот текст мне представляется весьма ценным и важным, ибо направлен против расплространившихся как эпидемия заблуждений постмодернизма.
О том, что вся наука всего лишь служанка политики.
О том, что всю политику решает бабло.
О том, что и по мышлению и по ценностям ученые и политики ничем не отличаются от рыночной торговки или шофера продуктовой развозки, попивающего пиво перед телевизором после утомительного дня: я не говорю, что они лучше, но они иные.
О том, что стоит уничтожить "всех этих козлов, которые мешают нам жить"/Янукович/, как жизнь тотчас волшебно изменится к лучшему.
Т.е. она направлена против примитивизации представлений о мире и о том, что есть примитивные и однотактные способы решения сложных проблем. Потому что мир сложен, а многие связи проявляются лишь в четвертом измерении - во времени.
Она напоминает истину, прекрасно известную экологам: чем разнообразнее экосистема и чем сложнее и богаче ее внутренние взаимосвязи, тем она устойчивее к внешним воздействиям. А как раз единые монокультурные системы вообще не могут существовать без внешней поддержки.
И что примитивные однолинейные представления, искажающие реальную сложность мира, очень часто являются источником катастрофических ошибок, роковых решений, которые очень трудно исправить.
И потому мне кажется, что ее читать современному "читателю газет" (в смысле Цветаевой) не то что полезно, а просто таки необходимо. Несмотря даже на непростоту мысли и недостатки перевода.