(no subject)
Одно из самых острых, щемящих ощущений юности, которое, видимо, буду помнить всегда (буду ли еще чувствовать - не знаю) - это вот допустим ты проснулся как-то нелепо ранним совсем утром, не по будильнику а так, по внутреннему нечаянному соскоку сна, выползаешь на балкон, а там, скажем, начало лета, млечное марево, разбеленный рассветный свет, густо шелестят сады, нависающая над балконом ветка роняет тебе под ноги недозрелую сливину и тишина, тишина, город еще спит, еще первый трамвай не доехал до остановки - и вот ты стоишь такой, блаженно покрываясь гусиной кожей, и чуя перед собой этот еще непочатый день как гигантский радужный пузырь, и какое-то грядущее счастье, которое еще не случилось но непременно будет и оно тем прекраснее что еще не началось а значит целехонько и нетронуто. И неотвратимо обещано этим вот сияющим рассветным горизонтом.
И все это так прекрасно и так огромно, что ты не знаешь, как. Как, как, как, бля, кааак. Как это все употребить, чтобы оно не пропало, пока оно не развеялось. Как втянуть в себя, как успеть показать всем, как разделить этот восторг и увидеть его верный отблеск на лице друга. Как законсервировать, застеклить, заморозить, потому что успеть в реальном времени немыслимо, даже сам никак не успеешь обежать весь двор, весь сад, всю улицу, чтобы увидеть все блики, все проткнувшие листву косые лучи с плавающей в них мелкой звездной пылью мошкарой, поймать всех солнечных зайцев, услышать все шелесты и щебеты, понюхать все, что цветет и что преет - роса высохнет, солнце поднимется, выкатятся машины и соседи алкаши выйдут ругаться. Даже сам не успеешь, что уж говорить о том, чтобы взять кого-то за руку, чтобы он успел вместе с тобой.
И ты стоишь такой в проеме балконной двери, одновременно накрытый хрустальным колпаком прекрасного огромного утра и пронзенный экзистенциальной тоской невозможности быть в нем навсегда и оделять им всех.
И поэтому когда-нибудь, когда я стану именитым фотографом и буду давать интервью на своей очередной персональной выставке, на вопрос «как вы пришли в фотографию» я непременно буду отвечать «от тоски».
От тщетной тяги хоть как-то удержать льющееся сквозь пальцы время и хоть что-то сберечь из неудержимо меняющейся картинки.
Мечта семейного фотографа - не буду утверждать, что каждого, но моя так точно - стать забытым. В смысле - это модели, которые забыли про фотографа вообще.:) Я, собственно, это говорю практически перед каждой съемкой, на непременный вопрос «а что нам делать» - говорю «будьте собой, делайте то, что вы обычно делаете, забудьте про меня». По глазам вижу, что думают, что это я преувеличиваю. А я между тем - нет. Было бы совершенно идеально, если бы люди, ну, обозначив предварительный контур какой-то более-менее активной деятельности в течение съемки, после этого сразу забывали про то, что за ними следом таскается некто с камерой и не замечали, как этот некто назойливо лезет то через плечо, то из-за спины. То есть вот вообще. Тем более что при внезапной сценарной необходимости - фотограф оснащен ртом и, стало быть, всегда в состоянии напомнить о себе.
Это та же история о попытках поймать момент счастья. Поймать, присвоить, овеществить, приручить, сохранить в стеклянном ларце. Где оно, это счастье, залегающее пластом голубой глины где-то под поверхностью судьбы, в глубине жизни, где оно показывается, проступает на поверхности, где собрать эти янтарные крошки - в том, как он мимоходом гладит её по плечу, проходя мимо её стула; в том, как ловится в крошечную штанину крошечная дрыгающаяся пухлая ножка, ни черта еще не смыслящая в концепции штанов как таковой; в том, как сладко хнычется от пустяковой ссадины у мамы на руках; в том как мы дурачимся, смеемся, плачем, ссоримся и миримся, хмуримся, сутулимся, завязываем шнурки, роняем соус на свитер, в том как мы живем свою настоящую повседневную жизнь. И поэтому жанр парадного портрета, проглоченного аршина, степфордской семьи, все это позирование, вытянутые ножки, подхваченные юбочки, подложенные под щечку ладошки, а встань вот так, личико сюда и ручку в бок, весь этот затейливо выложенный гарнир реквизита вокруг замершего напряженно - взрослого ли, ребенка - тыковки, бля, снопики - это нет, спасибо. Пусть кто-нибудь другой. Через пять лет, когда ты захочешь потрогать то счастье, которое было, свежее и зеленое, ощутить его гладкость и звон, что скажет тебе снимок с тыквой? Что у твоей дочери была голубая шапочка с помпоном и в положении сидя она была примерно на голову выше тыкв?
Открытая эмпатия нон-стоп. Как нажать на кнопку в нужный момент, как поймать эмоцию - чувствовать её вместе с человеком в кадре. Я думаю, что человек неспособный на эмпатию, скорее всего вообще не способен не то что сделать - а и оценить фотографию, ну вот в том виде и жанре, про который я говорю. Как это так вышло, что фотография оказалась вещью не то чтобы совсем не - но далеко не только и не столько про все эти ГРИП и точки фокусировки - а в основном про разговоры, контакт, сопереживание, общение, про людей, про симпатию, про аниматорство даже, прости господи. И как это так вышло что я, крупный социофоб со стажем, я вот это вот все. Разговариваю, общаюсь, знакомлюсь с незнакомыми людьми. Как это так вышло, что это абсолютный кайф. Когда сьемка перевалила за половину и вот маленькая девочка Соня целеустремленно лезет на меня как на дерево, а побольше девочка Света перестает стесняться и берет меня за руку, а мальчик Миша приносит букет и дарит шишку, а мамы этих мальчиков и девочек совершенно отчетливо расслабляются, перестают считать меня подозрительным чужаком и начинают абсолютно светло хохотать, а мужья и папы перестают хмуриться, начинают шутить и где-то теряют с лица выражение, с которым приходят все как один: «да, я тут, ладно, но это она меня затащила». Я никак не могу привыкнуть к тому, что я это могу. Двадцать лет назад я боялась спросить на улице время или как пройти, пять лет назад я не могла как-то развернуто разговаривать с незнакомыми людьми, даже по телефону, скажем, при необходимость позвонить по объявлению на форуме. Фотография делает меня пока что больше, чем я делаю её, я в ней пока еще ничего не изменила, а вот она во мне - да:) Я не разучилась конечно волноваться перед каждой съемкой, перед каждым, то есть, новым знакомством, но радости от того количества взаимной симпатии, которая стремительно взрастает в процессе съемок - в разы, в порядки больше, чем тревоги.
Дома - говорят - дома у нас бардак и неустроенность, давайте дома не снимать, нет, нет, ни за что. Нет, дорогие мои. За что. Возвращаясь, опять же, к идее забытого фотографа - нигде не получить большей естественности от человека, кроме как в его собственном обжитом, утоптанном гнезде. Здесь все свое родное, все тропинки исхожены, все уголки примяты как надо, фотограф оказывается единственным чужеродным инклюзом и единственная его задача - хорошенько мимикрировать под окружающую среду, слиться с рисунком на обоях, тихо сидеть за креслом, высунув один глаз, один палец и один объектив, пока домочадцы кладут ноги на стол и скачут на матрасе. Ну, то есть, ни у кого нет проблем с внедрением в среду кроме фотографа, а его проблемы - это его собачье дело. В отличие от ситуации, скажем, со студией, где наоборот, модель оказывается в положении чужака и имеет по этому поводу стресс и панику в большей или меньшей степени, не знает, куда ей деть руки и можно ли сесть на тыкву. Добудь тут естественность, ага. Также тем, кто сильно тревожится о какой-то якобы непарадности своего жилища следут помнить, что а) весь бардак сразу в кадр не попадет, в лучшем случае часть б) то что попадет в кадр скорее всего размоется расфокусом в неопределимый и живописный фон в) бытовое окружение, жилая вот эта среда - есть самостоятельная ценность. Пройдут годы, эта чашка с зайчиком разобьется, слюнявчик выйдет из употребления, ряды цветных носочков не будут висеть на сушилке - а в этом и есть биение сегодняшнего момента, в носочках, да, в разбросанных игрушках, в трещине на сахарнице, давно потерявшей крышечку, в сверкании воды, когда моешь грязную, да-да, грязную! посуду, или в том, как кот вылизывает ногу, усевшись, конечно же, на забытый на диване пакетик.
И все это так прекрасно и так огромно, что ты не знаешь, как. Как, как, как, бля, кааак. Как это все употребить, чтобы оно не пропало, пока оно не развеялось. Как втянуть в себя, как успеть показать всем, как разделить этот восторг и увидеть его верный отблеск на лице друга. Как законсервировать, застеклить, заморозить, потому что успеть в реальном времени немыслимо, даже сам никак не успеешь обежать весь двор, весь сад, всю улицу, чтобы увидеть все блики, все проткнувшие листву косые лучи с плавающей в них мелкой звездной пылью мошкарой, поймать всех солнечных зайцев, услышать все шелесты и щебеты, понюхать все, что цветет и что преет - роса высохнет, солнце поднимется, выкатятся машины и соседи алкаши выйдут ругаться. Даже сам не успеешь, что уж говорить о том, чтобы взять кого-то за руку, чтобы он успел вместе с тобой.
И ты стоишь такой в проеме балконной двери, одновременно накрытый хрустальным колпаком прекрасного огромного утра и пронзенный экзистенциальной тоской невозможности быть в нем навсегда и оделять им всех.
И поэтому когда-нибудь, когда я стану именитым фотографом и буду давать интервью на своей очередной персональной выставке, на вопрос «как вы пришли в фотографию» я непременно буду отвечать «от тоски».
От тщетной тяги хоть как-то удержать льющееся сквозь пальцы время и хоть что-то сберечь из неудержимо меняющейся картинки.
Мечта семейного фотографа - не буду утверждать, что каждого, но моя так точно - стать забытым. В смысле - это модели, которые забыли про фотографа вообще.:) Я, собственно, это говорю практически перед каждой съемкой, на непременный вопрос «а что нам делать» - говорю «будьте собой, делайте то, что вы обычно делаете, забудьте про меня». По глазам вижу, что думают, что это я преувеличиваю. А я между тем - нет. Было бы совершенно идеально, если бы люди, ну, обозначив предварительный контур какой-то более-менее активной деятельности в течение съемки, после этого сразу забывали про то, что за ними следом таскается некто с камерой и не замечали, как этот некто назойливо лезет то через плечо, то из-за спины. То есть вот вообще. Тем более что при внезапной сценарной необходимости - фотограф оснащен ртом и, стало быть, всегда в состоянии напомнить о себе.
Это та же история о попытках поймать момент счастья. Поймать, присвоить, овеществить, приручить, сохранить в стеклянном ларце. Где оно, это счастье, залегающее пластом голубой глины где-то под поверхностью судьбы, в глубине жизни, где оно показывается, проступает на поверхности, где собрать эти янтарные крошки - в том, как он мимоходом гладит её по плечу, проходя мимо её стула; в том, как ловится в крошечную штанину крошечная дрыгающаяся пухлая ножка, ни черта еще не смыслящая в концепции штанов как таковой; в том, как сладко хнычется от пустяковой ссадины у мамы на руках; в том как мы дурачимся, смеемся, плачем, ссоримся и миримся, хмуримся, сутулимся, завязываем шнурки, роняем соус на свитер, в том как мы живем свою настоящую повседневную жизнь. И поэтому жанр парадного портрета, проглоченного аршина, степфордской семьи, все это позирование, вытянутые ножки, подхваченные юбочки, подложенные под щечку ладошки, а встань вот так, личико сюда и ручку в бок, весь этот затейливо выложенный гарнир реквизита вокруг замершего напряженно - взрослого ли, ребенка - тыковки, бля, снопики - это нет, спасибо. Пусть кто-нибудь другой. Через пять лет, когда ты захочешь потрогать то счастье, которое было, свежее и зеленое, ощутить его гладкость и звон, что скажет тебе снимок с тыквой? Что у твоей дочери была голубая шапочка с помпоном и в положении сидя она была примерно на голову выше тыкв?
Открытая эмпатия нон-стоп. Как нажать на кнопку в нужный момент, как поймать эмоцию - чувствовать её вместе с человеком в кадре. Я думаю, что человек неспособный на эмпатию, скорее всего вообще не способен не то что сделать - а и оценить фотографию, ну вот в том виде и жанре, про который я говорю. Как это так вышло, что фотография оказалась вещью не то чтобы совсем не - но далеко не только и не столько про все эти ГРИП и точки фокусировки - а в основном про разговоры, контакт, сопереживание, общение, про людей, про симпатию, про аниматорство даже, прости господи. И как это так вышло что я, крупный социофоб со стажем, я вот это вот все. Разговариваю, общаюсь, знакомлюсь с незнакомыми людьми. Как это так вышло, что это абсолютный кайф. Когда сьемка перевалила за половину и вот маленькая девочка Соня целеустремленно лезет на меня как на дерево, а побольше девочка Света перестает стесняться и берет меня за руку, а мальчик Миша приносит букет и дарит шишку, а мамы этих мальчиков и девочек совершенно отчетливо расслабляются, перестают считать меня подозрительным чужаком и начинают абсолютно светло хохотать, а мужья и папы перестают хмуриться, начинают шутить и где-то теряют с лица выражение, с которым приходят все как один: «да, я тут, ладно, но это она меня затащила». Я никак не могу привыкнуть к тому, что я это могу. Двадцать лет назад я боялась спросить на улице время или как пройти, пять лет назад я не могла как-то развернуто разговаривать с незнакомыми людьми, даже по телефону, скажем, при необходимость позвонить по объявлению на форуме. Фотография делает меня пока что больше, чем я делаю её, я в ней пока еще ничего не изменила, а вот она во мне - да:) Я не разучилась конечно волноваться перед каждой съемкой, перед каждым, то есть, новым знакомством, но радости от того количества взаимной симпатии, которая стремительно взрастает в процессе съемок - в разы, в порядки больше, чем тревоги.
Дома - говорят - дома у нас бардак и неустроенность, давайте дома не снимать, нет, нет, ни за что. Нет, дорогие мои. За что. Возвращаясь, опять же, к идее забытого фотографа - нигде не получить большей естественности от человека, кроме как в его собственном обжитом, утоптанном гнезде. Здесь все свое родное, все тропинки исхожены, все уголки примяты как надо, фотограф оказывается единственным чужеродным инклюзом и единственная его задача - хорошенько мимикрировать под окружающую среду, слиться с рисунком на обоях, тихо сидеть за креслом, высунув один глаз, один палец и один объектив, пока домочадцы кладут ноги на стол и скачут на матрасе. Ну, то есть, ни у кого нет проблем с внедрением в среду кроме фотографа, а его проблемы - это его собачье дело. В отличие от ситуации, скажем, со студией, где наоборот, модель оказывается в положении чужака и имеет по этому поводу стресс и панику в большей или меньшей степени, не знает, куда ей деть руки и можно ли сесть на тыкву. Добудь тут естественность, ага. Также тем, кто сильно тревожится о какой-то якобы непарадности своего жилища следут помнить, что а) весь бардак сразу в кадр не попадет, в лучшем случае часть б) то что попадет в кадр скорее всего размоется расфокусом в неопределимый и живописный фон в) бытовое окружение, жилая вот эта среда - есть самостоятельная ценность. Пройдут годы, эта чашка с зайчиком разобьется, слюнявчик выйдет из употребления, ряды цветных носочков не будут висеть на сушилке - а в этом и есть биение сегодняшнего момента, в носочках, да, в разбросанных игрушках, в трещине на сахарнице, давно потерявшей крышечку, в сверкании воды, когда моешь грязную, да-да, грязную! посуду, или в том, как кот вылизывает ногу, усевшись, конечно же, на забытый на диване пакетик.