Потусторонняя мудрость
Однажды хорёк пришел к мудрому ослу. Тот сидел под дубом и смотрел на желуди, то изредка падающие с веток по одному, то сыплющиеся горстями. Осёл словно не замечал ничего вокруг, а его морда явно свидетельствовала о глубиоко погружении в нирвану.
"Вот это настоящая гармония!..." - подумал хорёк и устроился рядом. В начале он терпеливо сидел на одном месте. Потом затекла нога, но он мужественно терпел, лишь изредка позволяя вырваться натужному кряхтению.
Хорёк лёг и прислонился к дубу.
А желуди все сыпались и сыпались, мерно отбивая ритм о спекшуюся летнюю землю. Иногда эти глухие звуки прерывались недовольным сопением Хорька. Как мал он ни был, не все снаряды могли его миновать. В такие моменты он думал: "Наверняка мудрый осёл сел сюда не просто так." С десяток желудей спустя он думал так: "Смирение плоти, не иначе как этот урок я должен вынести из происходящего." А еще через тридцать он даже благодарно вздыхал и..., да, снова думал: "Какой же мудрый у нас осёл! Что, как не самоотречение - первый шаг к самопознанию. А ведь именно к этому большниство из нас стремится.."
Когда хорёк решил, что достаточно очистил свой разум и теперь сможет говорить с ослом на одном языке, он сказал: "Эгей." Да-да, просто "Эгей.", и даже не "Эгей!". Но осёл молчал. Хорёк подождал. Потом подождал ещё. Потом еще чуть-чуть. Осёл продолжал созерцать желуди. Или себя (никогда нельзя быть уверенным, что именно созерцают мудрецы).
Хорёк подумал: "Не стоило так начинать. Если уж пришел к мудрому ослу, нечего тратить попусту его время, а тем более пытаться завязать разговор с какого-нибудь "Эгей".
Потом он подумал ещё и ещё и произнес: "Знаешь, осёл, в последнее время я много думал..."
Осёл молчал. Но его вид явно означала: "Да, хорёк, конечно. Я знаю." Это не могло не приободрить хорька, который на время перестал даже покряхтывать под тяжестью желудей, и он продолжил: "Я думал так много ,что не придумал ничего конкретного."
И вновь понимающая поза мудрого осла была ему ответом.
Хорёк вновь помедлил и, не желая нагнетать обстановку, но чувствуя недосказанность, осторожно подытожил: "Ну вот." А сам подумал: "Хорошо, что я не выпалил все сразу. Иначе бы у нас не завязался диалог - осёл бы наверняка меня и слушать не стал." И хорёк посмотрел на мудрого осла. Потом - на желуди. Потом - снова на мудрого осла. И вновь на желуди. Они падали и падали, а мудрый осёл сидел и сидел.
Тогда хорёк подумал:" Зачем я отвлекаю осла? Он наверняка постигает какую-то очередную мудрость, и, может быть, уже успел постичь даже парочку, пока я тут вьюсь, как назойливая муха." Судя по всему. осёл был явно не против таких мыслей хорька, потому что не подал никаких знаков несогласия.
Тогда хорёк ужаснулся: "Как же смею я, со своими простейшими и обыденными проблемами вторгаться в мир мудрейшего из живых существ?!" И, ощутив стыд и смирение перед масштабностью и непостижимостью материй, которые мог объять ум его молчаливого собеседника, хорёк ощутил теплую негу умиротворяющего спокойствия, заполняющего всего его, от холки до кончика хвоста. А все его вопросы уже не казались такими важными, перестав терзать ум в один момент.
Хорёк с трудом поднял затекшее тело, благоговейно отряхнул несколько впившихся желудей и, с благодарностью окинув взглядом идиллическую картину мудреца у дуба, с пустой головой и радостью в сердце заспешил по своим хорьковским делам.
Так хорёк и не узнал, что мудрый осёл умер.
"Вот это настоящая гармония!..." - подумал хорёк и устроился рядом. В начале он терпеливо сидел на одном месте. Потом затекла нога, но он мужественно терпел, лишь изредка позволяя вырваться натужному кряхтению.
Хорёк лёг и прислонился к дубу.
А желуди все сыпались и сыпались, мерно отбивая ритм о спекшуюся летнюю землю. Иногда эти глухие звуки прерывались недовольным сопением Хорька. Как мал он ни был, не все снаряды могли его миновать. В такие моменты он думал: "Наверняка мудрый осёл сел сюда не просто так." С десяток желудей спустя он думал так: "Смирение плоти, не иначе как этот урок я должен вынести из происходящего." А еще через тридцать он даже благодарно вздыхал и..., да, снова думал: "Какой же мудрый у нас осёл! Что, как не самоотречение - первый шаг к самопознанию. А ведь именно к этому большниство из нас стремится.."
Когда хорёк решил, что достаточно очистил свой разум и теперь сможет говорить с ослом на одном языке, он сказал: "Эгей." Да-да, просто "Эгей.", и даже не "Эгей!". Но осёл молчал. Хорёк подождал. Потом подождал ещё. Потом еще чуть-чуть. Осёл продолжал созерцать желуди. Или себя (никогда нельзя быть уверенным, что именно созерцают мудрецы).
Хорёк подумал: "Не стоило так начинать. Если уж пришел к мудрому ослу, нечего тратить попусту его время, а тем более пытаться завязать разговор с какого-нибудь "Эгей".
Потом он подумал ещё и ещё и произнес: "Знаешь, осёл, в последнее время я много думал..."
Осёл молчал. Но его вид явно означала: "Да, хорёк, конечно. Я знаю." Это не могло не приободрить хорька, который на время перестал даже покряхтывать под тяжестью желудей, и он продолжил: "Я думал так много ,что не придумал ничего конкретного."
И вновь понимающая поза мудрого осла была ему ответом.
Хорёк вновь помедлил и, не желая нагнетать обстановку, но чувствуя недосказанность, осторожно подытожил: "Ну вот." А сам подумал: "Хорошо, что я не выпалил все сразу. Иначе бы у нас не завязался диалог - осёл бы наверняка меня и слушать не стал." И хорёк посмотрел на мудрого осла. Потом - на желуди. Потом - снова на мудрого осла. И вновь на желуди. Они падали и падали, а мудрый осёл сидел и сидел.
Тогда хорёк подумал:" Зачем я отвлекаю осла? Он наверняка постигает какую-то очередную мудрость, и, может быть, уже успел постичь даже парочку, пока я тут вьюсь, как назойливая муха." Судя по всему. осёл был явно не против таких мыслей хорька, потому что не подал никаких знаков несогласия.
Тогда хорёк ужаснулся: "Как же смею я, со своими простейшими и обыденными проблемами вторгаться в мир мудрейшего из живых существ?!" И, ощутив стыд и смирение перед масштабностью и непостижимостью материй, которые мог объять ум его молчаливого собеседника, хорёк ощутил теплую негу умиротворяющего спокойствия, заполняющего всего его, от холки до кончика хвоста. А все его вопросы уже не казались такими важными, перестав терзать ум в один момент.
Хорёк с трудом поднял затекшее тело, благоговейно отряхнул несколько впившихся желудей и, с благодарностью окинув взглядом идиллическую картину мудреца у дуба, с пустой головой и радостью в сердце заспешил по своим хорьковским делам.
Так хорёк и не узнал, что мудрый осёл умер.