Галицько-буковинський хронограф VIІ
М. В.Теплинский
Фольклор интеллигенции
Тексты и размышленияНесколько вводных замечаний
В последние десятилетия достаточно часто возникали споры о судьбах фольклора в современную эпоху. Сохраняется ли фольклор в эпоху радио и телевидения? Какие жанры исчезли, а какие продолжают свое существование? Каковы особенности функционирования устного поэтического творчества в новых условиях?
То, что традиционный фольклор претерпел в XX веке весьма существенные изменения, не вызывает сомнений. Попытки искусственно реанимировать, например, былины ни к чему хорошему не приводили. Правда, стремление найти во всех областях жизни (хозяйственных и идеологических) признаки расцвета и невиданных достижений приводили к весьма комичным ситуациям. Так, в книге "Фольклор советской Карелии" (Петрозаводск, 1947) довелось читать строки, которые меня, тогда, начинающего вузовского преподавателя, поверглив немалое смущение:
Как во той ли то в деревне позаброшенной
Нарождалося там чадо, чадо милое,
чадо милое, да ведь любимое
Молодой Иосиф Висарьонович.
(Цитирую по памяти, но за близость с оригиналом ручаюсь). Пародия? Ничего подобного. Написано (и напечатано) было со¬вершенно серьезно, с соответствующими научными примечания¬ми относительно места записи и т.д.
Итак, целый ряд фольклорных жанров исчез безвозвратно. Что же осталось? На память приходят прежде всего анекдоты, полностью отвечающие «основным условиям существования фольклора как особого вида словесного искусства: устное бытование, анонимность (т.е. отсутствие автора), вариативность или, иными словами, изменчивость в процессе функционирования.
Что осталось кроме анекдотов? Полагаю, что это песни-пародии и устные рассказы, возникающие в первую очередь в среде интеллигенции. А в связи с этим необходимы существенные коррекции в наше понимание самого понятия "устное народно¬поэтическое творчество". Традиционно считается, что фольклор есть достояние трудового народа - и прежде всего крестьянства. В одном из вузовских пособий ("Русское народное поэтическое творчество". Под ред. Н.И.Кравцова. М., 1971) прямо было сказано, что подавляющее большинство фольклорных произведений принадлежит крестьянству, так как именно крестьянство на протяжении столетий было главным производителем всех ценностей в стране, а в том числе и духовных. Меньшее внимание уделяется так называемому рабочему фольклору. Что же касается интеллигенции, то она, являясь, как неоднократно утверждалось в марксистской литературе, всего-навсего "прослойкой", к созда¬нию художественных произведений в устной форме, очевидно; оказывалась неспособной. Во всяком случае, фольклористы обыч¬но этой областью устного творчества почти не интересуются. Между тем, в 20-70-е годы нашего века, в условиях подавления любого свободомыслия и жесточайшей цензуры, именно интел¬лигенция в первую очередь начала использовать некоторые фольклорные жанры как едва ли не единственную возможность для выражения оппозиционных настроений, как способ само¬утверждения, как спасение от унылой казенщины и всеобщей регламентированности, от недоевших литературных штампов. При этом чисто политические мотивы вовсе не являлись доми¬нирующими. И дело здесь не просто в боязни репрессий. Просто фольклорные жанры (как и вообще настоящее искусство) прежде всего выполняли присущие им функции, противопоставляя офи-циальной пропаганде свой собственный мир, неподвластный при¬казу, принуждению я идеологическому насилию. И не случайно главным оружием фольклора интеллигенции стал смех, "карнавальное мироощущение", по словам М.М.Бахтин, ибо глубинный смысл карнавального действа заключается в жизнерадостном {"смеховом") неприятии застывшей, мертвенной "официальной правды", всего, что противно живому человеческому мироощущению. (Из произведений последнего времени можно вспомнить в этой связи, например, Ивана Чонкина, героя романа В.Войновича). С этим же явлением связана и пародия, высмеивающая не только отжившие явления в области поэзии, но и пошлые, недостойные высокой литературы явления действительности.
Именно поэтому есть смысл обратиться к песням-пародиям, являющимся одним из наиболее распространенных жанров фольклора интеллигенции.
Вот уже несколько лет на Радио России существует особая передача, получившая название "В нашу гавань заходили корабли". Передача пользуется несомненной популярностью: радиослушатели присылают тексты песен, которые запомнились, быть может, с детства, образцы городского фольклора. Лучшие песни были собраны в одноименный сборник, который почти одновре¬менно был выпущен тремя изданиями (М., 1995, 1996, Пермь, 1995). Сборник не остался незамеченным. Ему были посвящены две статьи в московских журналах. Чрезвычайно показательно, что они были названы одинаково: "Интеллигенция поет блатные песни" (Л.Бахнов в "Новом мире", 1996, М 5 и Б.Сарнов в "Воп¬росах литературы", 1996, вып.5). Критиков, очевидно, прежде всего заинтересовали "блатные мотивы", которые, действительно, достаточно широко представлены в упомянутом сборнике. Однако мотивы эти никак не исчерпывают всего содержания опублико¬ванных песен. Не менее заметное место там занимают и песни-пародии.
"Маруся отравилась... "Среди "жестоких романсов" в свое время особой популяр¬ностью пользовалась песня "Маруся отравилась'', известная во многих вариантах:
Вот солнце закатилось,
Замолк шум городской,
Маруся отравилась,
Вернувшися домой.
Не случайно именно эта песня послужила основой для остроумной пародии, которую я впервые услышал в середине 1940-х годов в студенческой среде. В сборнике она тоже представлена, но тот текст, который сохранился в моей памяти, кажется более удачным и художественно совершенным. Произведение это, несомненно, литературного происхождения (обратите внимание хотя бы на довольно изысканные рифмы). Автор мне неизвестен, но не сомневаюсь, что это был одаренный человек. Пародию отличает "кольцевая композиция" (чего НРТ в опубликованном варианте): в качестве обрамления использованы строки еще из одной популярной песни.
"И клянусь, я тебя до могилы
Не забуду никогда".
А через две недели
Он говорил ей так:
"Напрасно в самом деле
Рассчитываете на брак"
Маруся возопила:
"Мне жисть всего хужей"
И в грудь себе вонзим
Двенадцать столовых ножей.
Мотор колеса крутит,
Шумит-бежит Москва,
Маруся в институте
Скли-ифасо-о-вскова.
Марусю на стол ложат
Двенадцать штук врачей,
И каждый врач ей ножик
Вытягивает из грудей.
"Не трогайте руками,
Довольна я вполне!
Двенадцатый нож на память
Пущай остается во мне!"
Марусю в крематорий
И прямо в печь кладут,
И вот в тоске и в горе
Герой наш тут как тут.
"Я сам ей жисть всю спорт ил
И виноват я сам...
На память пеплу в портфель
Отсыпьте четыреста грамм...
И клянусь, я тебя до могилы
Не забуду никогда!"
Стиль "жестокого романса" строится на устойчивых формулах ("клише") и не допускает никаких конкретных деталей, предметной определенности, "местного колорита" и т.д. Так, если в народной балладе и упоминается об отравлении Маруси, то без каких бы то ни было подробностей: например, отравилась ли она ядом (и каким), уксусной эссенцией или газом. Пародийность приведенного выше текста и заключается прежде всего в смелом введении в повествовательную ткань таких реалий современ¬ности, которые в сочетании с традиционным сюжетом о коварном обманщике создают несомненный комический эффект: само¬убийство с помощью 12-ти (1) столовых ножей (что в дальнейшем ведет за собою появление двенадцати же врачей), институт Склифосовского, крематорий, портфель (точнее, пародийный "портфель") и даже точно отмеренный вес пепла (как будто дело происходит в магазине). Вариант из сборника "В нашу гавань заходили корабли" сюжетно не отличается от приведенного выше, но, видимо, в процессе бытования он понес несомненные утраты. Достаточно привести невыразительное начало:
Жила-была Маруся,
Марусе двадцать лет,
Марусю погубили,
Маруси больше нет.
Единственное, что мне там понравилось, это строчки: "Марусю в крематорий // На тракторе везут.." Трактор в данном контексте объясняется, видимо, условиями сельского быта, куда попала московская песня. Отсюда же и строчки:
Мотор колеса крутит,
Под ним. шуршит трава,
Маруся в институте Склифасовс кава.
Откуда, спрашивается, взялась трава на московских улицах?!
Песня про Льва ТолстогоПриведенная выше пародия, как уже было сказано, несом¬ненно литературного происхождения. Однако, утратив автора и распространяясь устным путем, она уже приобретает черты фольклора. Если же будет найден литературный первоисточник и будет установлен автор (что, очевидно, не очень сложно, так как дело идет о песнях, созданных уже в наше время), то тем более интересно было бы сопоставить первоначальный текст и тот, который получился в процессе устного функционирования.
К счастью, в некоторых случаях талая возможность появилась. В упомянутой статье Б.Сардова ("Вопросы литературы") приве¬дены первоначальные, авторские тексты некоторых песен, а в том числе т. знаменитой песни о Льве Толстом. Я услышал ее от приятеля в начале 1950-х годов и с большим удовольствием про¬читал теперь ее исходный вариант (авторы: С.Кристи, В.Шрейберг и А.Охрименко). Но как же отличается от своего первоисточника фольклорная версия! Для удобства сопоставления печатаем авторский текст параллельно с фольклорным.
Жил-был великий писатель Раз жил знаменитый писатель
Лев Николаич Толстой Граф Лев Николаич Толстой.
Мяса и рыбы не кушал Он рыбу и мясо не кушал,
Ходил по именью босой. Ходил повсеместно босой.
Он очень удачно родился,
В деревне наследной своей,
Впоследствии мир удивился,
Узнав, что он барских кровей.
Граф юность провел очень бурно,
На фронте в Крыму воевал,
А в старости очень культурно
В именьи своем проживал.
В имении, в Ясной Поляне Жена его, Софья Андревна.
Любых принимал он гостей. Обратно ж, любила поесть,
К нему приезжали славяне Босой никогда не ходила,
И негры различных мастей. Хранила супружеску честь.
Вступал он с правительством в тренья Писатель с войны возвратился,
Он много медалей принес,
Зато был народа кумир, Ах, роман его "Воскресенье"
Закончил граф "Анну Каренину" Читать невозможно без слез.
А также "Войну и мир".
Но Софья Андревна Толстая С правительством был он во треньях,
Напротив, любила поесть, Народа ж свово был кумир,
Она не ходила босая За роман за свой "Воскресенье"
Спасая дворянскую честь. За повесть "Война ой да мир".
Великие потрясенья
Писатель в быту перенес,
И роман его "Воскресенье"
Читать невозможно без слез.
Легко нам понять-догадаться,
Ведь все мы живем на земле,
Что так не могло продолжаться
В старинной дворянской семье.
Наскучило графу все это! Моя как-то бедная мама .
Решившись душой отдохнуть. На графский пришла сеновал,
Велел заложить он карету Случилась ужасная драма,
И в дальний отправился путь. Граф маму изнасиловал.
В дороге, увы, простудился Вот так разлагалось дворянство,
И на станционном одре Вот так разрушалась семья,
Со всеми беззлобно простился И в результате такого разложенья
И милостью Божьей помре. Появился на свет божий я.
На этом примере учиться Я родственник графа Толстого,
Мы все, его дети, должны - Его незаконнорожденный внук,
Не надо поспешно жениться. Подайте же кто сколько может
Не выбрав хорошей жены. Из ваших мозолистых рук.
Сравнение двух текстов дает возможность рассмотреть неко¬торые характерные особенности изменения литературного про¬изведения в процессе его устного бытования. Разумеется, суть изменений могла быть различной, не исключено, например, разрушение художественной целостности перво¬начального текс¬те. Однако, в данном случае есть все основания говорить о шли¬фовке и явном улучшении содержания и стиля. Основываясь на варианте, опубликованном в сборнике "В нашу гавань заходили корабли", Б.Сарнов обратил уже внимание на значительное сокра-щение текста (вместо 44 строк - 28), что придало песне большую лаконичность, выразительность и энергию в развитии повество¬вания. Исчезли необязательные строфы, которые только мешали слушателям воспринимать трагикомическую историю "незакон¬норожденного внука" гениального писателя.
Совершенно неожиданное и внешне необъяснимое появление этого внука составляет особую прелесть народного варианта. Правда, в сборнике, на который я уже неоднократно ссылался, есть сходный эпизод, но связан он с сыном писателя: "Подайте, подайте ж славяне, // Я сын незаконный его" (что несколько напоминает сюжет о сыновьях лейтенанта Шмидта в романе "Золотой теленок" И.Ильфа и Е.Петрова). Однако в моем тексте именно незаконный внук при всей его логической бессмыслен-ности придает повествованию несомненный комический эффект - значительно больший, нежели появление незаконного сына.
Бросается в глаза и перестановка эпизодов, но и она худо¬жественно оправдана. Понятно, например, что строфа о Софье Андреевне, которая "босой никогда не ходила", должна стоять рядом с известием о том, что сам Лев Николаевич "ходил повсеместно босой".
Наконец, народный вариант прямо рассчитан на пение, чего нельзя сказать о первоисточнике. Невозможно спеть: "Закончил граф "Анну Каренину", // А также "Войну и мир". Зато для поддержания мелодической основы в народном тексте исполь-зуется типично фольклорный прием приращения слогов: "За по¬весть "Война ой да мир", что тоже звучит пародийно - так же, как и довольно экзотическая рифма: сеновал - изнасиловал (чувствуется, что в процессе изменения текста принимал участие человек с немалым литературным даром).
Однако, как уже было отмечено Б.Сарновым, пародийное на¬чало, столь характерное для песни о Льве Толстом, чаще всего не воспринималось бесчисленными ее исполнителями. Песню пели обычно в подмосковных электричках, собирая милостыню, и пели всерьез, имея целью прежде всего разжалобить слушате¬лей, а не рассмешить или позабавить их. Не исключено, что в данном случае замена "сына" "внуком" была вызвана просто стремлением к бытовому правдоподобию: по возрасту певец никак не мог быть "сыном" гениального писателя, "внук" же выглядел более натурально.
Между тем, художественный эффект песни основывается прежде всего на восприятии ее пародийной основы. Основа же пародии заключается в насмешке над надоевшими штампами вульгарно-социологического объяснения жизни и творчества великих писателей (не случайно, например, упоминание о "раз¬лагающемся дворянстве"), а также в своеобразной классовой ориентированности исполнителя: он обращается за помощью к простым труженикам, ибо только они способны воспринять бед¬ственное положение "незаконного внука" Льва Толстого: отсюда и апелляция к "мозолистым рукам"
Беседа И. В. Сталина с А.С.ПушкинымИнтеллигентский фольклор существует не только в виде песен. Кроме уже упомянутых анекдотов можно отметить также особый жанр, который получил в науке название "устный рассказ". Обычно в таких случаях упоминают "рабочий фольклор". Однако в фольклоре интеллигенции устный рассказ занимает не менее важное место, достигая в ряде случаев высокого художественного совершенства. Это относится не только к содержанию, но и к форме. Так, сколько мне известно, еще не было зафиксировано существование устных рассказов в драматической форме. Один из вариантов такого необычного жанра я решаюсь предложить вниманию читателей. Это "Беседа Сталина с Пушкиным", автор которого мне неизвестен. Им мог бы быть, например. Михаил Булгаков - судя по тому, что ему принадлежит колоритная сценка, живописующая пребывание Сталина в Большом театра - и сопутствующие этому событию разговоры (см. книгу М.Чудаковой о Булгакове). Впервые беседу эту я услыхал в начале 1960-х годов от давнего приятеля, кандидата юридических наук. Однако совсем недавно, в 1995 г., мне совершенно неожиданно довелось ее услышать в больничной палате от работника ивано-франковского радиосервиса - причем в искаженном и даже лишенном смысле вида. Так или иначе, оказывается, что давно уже заинтересовавший меня сюжет функционирует в устном бытовании, что само по себе дает основание отнестись к беседе с должным вниманием. Итак...
После долгих хлопот, просьб, согласований и переговоров А.С.Пушкин получил аудиенцию у И.В.Сталина. Кабинет. Сталин приподнимается и идет навстречу Пушкину.
- А, товарищ Пушкин! Очень рад, очень рад! Давно, давно уже хотел познакомиться с вами; но, говорят, слишком уж вы занятой ЧЕЛОВЕК, трудно вам выкроить время для разговора со мною... Ну, не смущайтесь, это я так шучу. А если серьезно, те мы всегда высоко ценили и ценим всех работников литературы и искусства, которые верно служат родному народу. Все мы слуги народа, и если народ признает кого-либо любимым поэтом - это знак большого доверия, которое надо оправдать повседневным и неустанным трудом. Садитесь, товарищ Пушкин, рассказывайте, что привело вас ко мне, какие трудности,, какие предложения вы хотели бы высказать?
Пушкин: Товарищ Сталин, вы понимаете, я очень волнуюсь, боюсь, что не смогу изложить все внятно. Вот, например, странно, что плохо обстоит дело с изданием моих книг. Зайдите в любой книжный магазин, посмотрите на книжные киоски: уму не постижимо, какая макулатура там продается, а моих книг в продаже практически нет...
Сталин: Минуточку. (Берёт телефонную трубку и вызывает человека, который, по идее, должен был бы тогда заниматься вопросами книгоиздательской политики). Послушайте, вот тут у меня на приёме находится товарищ Пушкин, великий русский писатель, между прочим. Доводилось слышать? Нет? А в школе, в школе-то вы разве его не проходили? Ах, у вас нет даже школьного образования... Да... Но в любом случае надо Пушкина издавать. Безобразие это. Не надо мне говорить, что в стране не хватает бумаги. Я лучше вас знаю, чего у нас в стране хватает, а чего не хватает. Если вы внесете соответствующее предложение в Политбюро, мы вас поддержим. Вот так. Заранее благодарю. (Опускает трубку. Обращаясь к Пушкину:) Можем считать, что вопрос; решен. Что еще?
Пушкин: Товарищ Сталин, несправедливость получается. Почему меня невыездным сделали? Почитайте любой номер "Литературной газеты": каждый день какая-нибудь делегация куда-нибудь едет - то они там за мир борются, то экологию спасают, то проблемами деторождения занимаются. А я как какой-то прокаженный - никуда меня не берут, ни в какие списки не включают...
Сталин: Минуточку. (Берет трубку и звонит Молотову). Вячеслав Михайлович, у меня тут на приеме находятся товарищ Пушкин, великий русский писатель, между прочим. Жалуется: почему его за границу не выпускаем? Не надо мне говорить, что у него родственники в Африке остались. Я лучше вас знаю, у кого какие родственники остались и где они сейчас находятся. Думаю, что если вы внесете соответствующее предложение в Политбюро, то мы вас поддержим. Заранее благодарю. (Опускает трубку. К Пушкину:) Полагаю, что и этот вопрос можно считать решенным. Что еще?
Пушкин: Товарищ Сталин, я даже не знаю, как вас и благодарить... Я не смел и надеяться, что такие болезненные для меня вопросы могут быть решены так скоро и так благожелательно….
Сталин: Не надо меня благодарить. Партия и правительство делают всё, чтобы окружить ведущих работников идеологического фронта соответствующим вниманием Мы знаем и любим наших мастеров культуры и выращиваем их с таким вниманием, с каким садовник выращивает плодовое дерево: там ведь тоже - и удобрения надо внести, к лишних ветки удалить... Так что там у вас еще?
Пушкин: Всё, товарищ Сталин.
Сталин: Э, нет, не лукавьте. С пустяками ко мне не приходят. Говорите.
Пушкин: Вы правы, товарищ Сталин... Не знаю, право, как и объяснить... Но я чувствую, как вокруг меня возникают какие-то слухи, интриги...
Сталин: Интриги? Минуточку. ( Берет трубку). Лаврентий? Тут у меня на приеме товарищ Пушкин, Александр Сер¬геевич, великий поэт... Не знаешь? А жену его, Наталью Нико¬лаевну, знаешь? Я тебе говорю - кончай интриги! (С раздраже-нием бросает трубку).
Пушкин: Ну вот теперь действительно все, товарищ Сталин! Поистине нет слов, чтобы выразить мою благодарность!
Сталин: Ну зачем же так... Наш долг - беречь и лелеять... Как садовник дерево... Высокое удовольствие получаю я, читая ваши бессмертные сочинения... Служение народу... Мы, партия и правительство... Если и впредь - то прошу без всякого стеснения... Для вас - всегда: там дача, что ли, или спецприкрепление... (Пушкин уходит. Сталин долго смотрит ему вслед, покачивая головой, что можно расценить и как вы¬ражение некоторого сочувствия. Медленно идёт к столу и поднимает телефонную трубку): Товарищ Дантес? Пушкин от меня уже вышел. Заранее благодарю...
Мне кажется, что комментарии, как принято говорить, здесь излишни. Остаётся только добавить, что совсем недавно было опубликовано стихотворение Булата Окуджавы, написанное ещё в 1977 году. Называется оно "Сталин Пушкина читал..." и имеет некоторое сходство с опубликованным выше устным рассказом. Вот его окончание:
Над Москвой висела полночь,
стыла узкая кровать,
но Иосиф Висарьоныч
не ложился почивать.
Всё он мог: и то и это,
расстрелять, загнать в тюрьму,
только вольный дух поэта
неподвластен был ему.
Он в загадках заблудится
так, чти тошно самому,
и тогда распорядился
Вызвать Берия к нему.
(Знамя. - 1995. - №2. - С.6).
Наличие в современном устном поэтическом творчестве особого раздела, который можно было бы назвать фольклором интелли¬генции, вызывает необходимость, во-первых, собирания соответ¬ствующих произведений, а во-вторых, их систематизации и изу¬чения. В этой связи следует заметить, что до сих пор не стали предметом специального анализа такие интересные явления, как студенческий фольклор, песни туристов, альпинистов и т.д. Надо полагать, что существует свой фольклор у артистов, равно как и представителей других профессий - например, геологов. Работы здесь - непочатый край.
От редколлегии. Редколлегия "Галицко-буковинского хронографа" была бы благодарна читателям за сообщение образ¬цов современного устного поэтического творчества (на любом языке). Наиболее интересные тексты будут опубликованы.
Марко Веніамінович Теплінський народився 14 вересня 1924 року в Полтаві. 1947 року закінчив з відзнакою філологічний факультет Ленінградського університету, де навчався у таких видатних російських філологів-літературознавців, як Г. О. Гуковський, В. О. Десніцький, Г. А. Бялий, Б. В. Томашевський, Б. М. Ейхенбаум та ін. Він вихованець відомої у літературознавстві історико-літературної школи, яку очолював В. Є. Євгеньєв-Максимов. Саме під керівництвом В. Є. Євгеньєва-Максимова написав і 1951 року захистив у Ленінградському (нині Санкт-Петербурзькому) університеті кандидатську дисертацію на тему: «Творческая история поэмы Н. Некрасова „Современники“». У 1966 році видав фундаментальну монографію «„Отечественные записки“ (1868-1884). История журнала. Литературная критика», яку наступного 1967 року захистив у Пушкінському Домі (Інституті російської літератури АН СРСР, м. Ленінград) як дисертацію на здобуття ученого ступеня доктора філологічних наук. З 1947 по 1953 роки працював спочатку асистентом, а пізніше старшим викладачем кафедри літератури Петрозаводського учительського інституту (Карелія), з 1953 по 1970 роки - завідувачем кафедри російської і зарубіжної літератури Южно-Сахалінського державного педагогічного інституту. На Прикарпаття приїхав 1970 року і з цього ж часу і до 1992 року займав посаду завідувача кафедри російської і зарубіжної літератури Івано-Франківського педагогічного інституту ім. В. С. Стефаника, будучи першим доктором наук в історії цього навчального закладу. З 1992 до 2012 року - професор кафедри світової літератури Прикарпатського університету ім. Василя Стефаника. Помер М. В. Теплінський 19 квітня 2012 року в Івано-Франківську. Похований на Чукалівському міському кладовищі.
Вперше надруковано в часописі "Галицько-буковинський хронограф. Гуманітарний альманах", Івано-Франківськ-Чернівці, №2, 1997 рік.