Ответ на замечания Евгения Абдуллаева
Евгений Абдуллаев в новой статье об учебнике «Поэзия» много цитирует мой текст об этом учебнике на «Кольте» и задает к этому тексту вопросы. В частности, цитируя мои слова о том, что принцип выстраивания «хрестоматийной» части учебника «позволяет отойти от до сих пор превалирующей в образовании концепции литературы как истории гениев», он пишет: «Все это звучало бы убедительно, если бы названным принципом авторы „Поэзии“ руководствовались не только при представлении современной поэзии, но и поэзии двух предшествующих столетий. <...> Если бы из русской поэзии первой половины XIX века цитировался не только Крылов, Батюшков, Пушкин, Лермонтов, Баратынский, Дельвиг, Языков... а наравне с ними - Сомов, Бороздна, Подолинский, Розен, Бенедиктов».
Это соображение я почти готов принять: мне было бы очень симпатично присутствие в учебнике стихотворений Розена и Бенедиктова - хотя в нем вообще-то есть Федор Туманский. Но дело в том, что эти «малые», ныне прочно забытые поэты XIX века, за исключением, может быть, Бенедиктова, легко относимы к поэтическим течениям этого века; они не сделали в нем находок, повлиявших на развитие поэзии. В каком-то смысле это вина канона: говоря о прошлом, большинство из нас мыслит каноном, движется по тем руслам, которые он проложил. В ситуации с современностью у нас есть счастливая возможность этого не делать. Больше того, ситуация современной поэзии - экстенсивна. Это постоянный поиск обновления языка и смысла. Большинство поэтов XIX века не мыслили в этих категориях. Те, которые мыслили, остались в памяти. Сейчас этими категориями мыслят почти все, возможна даже сознательная работа с архаикой как новаторство. Это не значит, что все они равновелики Пушкину, Тютчеву и Блоку: это значит, что мир усложнился, в нем работает множество людей, результаты их работы различны и достойны внимания. В учебнике нигде не сказано, что его задача - сформировать новый канон: тот канон, который сложится «для широкого читателя», все равно оставит за бортом множество имен. Выбранная форма хрестоматии действительно может произвести подобное впечатление - но, по-моему, чтобы оно у кого-то возникло, этот кто-то должен быть заранее убежден в том, что цель составителей - пропихнуть своих друзей и знакомых в ряды гениев. Такая предубежденность у Абдуллаева есть.
«Снова думаешь - неужели талантливый критик (а Оборин - критик талантливый и думающий) не видит, что как раз присутствие „героев безусловного русского поэтического пантеона“ бок о бок с „актуальщиками“ и служит легитимизации последних?», - пишет Абдуллаев. На добром слове спасибо, но нет, не вижу. Точнее - да, вижу, но не в том смысле, в каком это представляется Абдуллаеву. Перед нами не разговоры о новых гениях, а примеры того, как существуют в современной поэзии те или иные жанры, формальные приемы, мотивы, авторские позиции, политическая/социальная ангажированность, нарративность и т.д. Все эти проблемы современны, и учебник легитимизирует разговор о них. Читатели учебника ведь читают его сейчас, правда? Задача ведь не в том, чтобы научить их писать «под XIX век» (учебник вообще не учит писать) и не в том, чтобы научить не читать дальше XIX века?
Абдуллаев пишет о текстах-примерах презрительно: «все эти опусы Рымбу, Скандиаки, Сафонова, Бородина, Чарыевой», а то и «Гатины и Барсковы», вот так, во множественном числе. Спасибо, что с прописной буквы. «Многие имена из авторов, печатающихся в „Воздухе“, мне вполне симпатичны - Херсонский, Фанайлова, Ровинский, Симонова, Порвин, Банников», - примирительно сообщает Абдуллаев. Если честно, я сомневаюсь, что он смог бы убедительно показать, чем Бородин и Чарыева хуже Порвина и Банникова. Но дело не в этом, а в том, что эта самая симпатия противоречит абдуллаевскому посылу: все заполонил «Воздух», деваться от него некуда. Абдуллаев убежден, что весь учебник затеян с целью легитимации авторов круга «Воздуха» - его удивляет только то, что «Воздух» отказывается в этом признаваться. Такое впечатление, что авторы журнала «Воздух» только в этом журнале и печатаются. В «Октябрь» или «Знамя», в зарубежные журналы и издательства Дмитрий Кузьмин, надо думать, кооптирует их по квоте. Отличный пример демонизации.
Отсекать в современном учебнике современную поэзию из тех соображений, что перед нами учебник, - примерно то же самое, что отсекать в учебнике по медицине или астрономии новейшие достижения в этих дисциплинах: дескать, генетическая инженерия - это все еще не проверенные финтифлюшки, а что Вселенная расширяется с ускорением, это еще бабушка надвое сказала. Во время обсуждения учебника на телеканале «Культура» Алексей Алехин вообще сообщил, что, по его мнению, вхождения в канон достойны авторы, со смерти которых прошло 50 лет. Если так, то мы только в этом году наконец узнали, что Анна Ахматова великий поэт и достойна быть «включенной в канон», а Бродскому придется еще тридцать лет подождать. Непонятно только, зачем с такой позицией вообще издавать журнал современной поэзии.
Впрочем, основная претензия Абдуллаева выявляется в конце его текста: «Круг „Воздуха“, точнее, его постоянные авторы, на мой взгляд, не модернисты и не наследники модернистов. Наследуют они совершенно иной традиции в русской литературе. Тоже, правда, достаточно почтенной. Это линия ученой поэзии, возникающей на стыке между стихотворством и научными - чаще всего филологическими - занятиями. <...> Востребован был другой тип поэзии, менее изощренный, более „демократичный“... Его „первые поэты“ и составляли национальный канон поэзии».
Иными словами: больно много умничают, слишком сложно пишут, а нужно по-простому. Непонятно, кого тут больше обижает Абдуллаев. Так и не названный круг «постоянных авторов»? (Это кто - Гали-Дана Зингер? Айзенберг, может быть, или Андрей Родионов? Или Полина Барскова, которая, да, ученый-филолог, но странно не видеть, что ее тексты - это не крючкотворство схолий, а попытка дать голос тем, у кого его отняли?) А может быть, тех самых классиков из национального канона? Большинство из них вообще-то были прекрасно образованными людьми - да-да, и Есенин тоже. То, что у них не было кандидатских корочек, не значит, что они не были филологами. Ахматовская пушкинистика занимает целый том собрания сочинений. Мандельштамовская критика устроена посложнее 90% сегодняшних эссе о литературе. Таким образом, претензия Абдуллаева тут - даже не в том, что напихали черт-те кого, а в том, что не напихали кого надо. Ну и где тогда имена этих современных демократов, претендующих на национальный канон? И почему в сложное время (слово «сложное» здесь безоценочно) канон должен быть упрощенным? И почему бы не поговорить о том, возможен ли такой канон вообще? Это вопрос, который учебник «Поэзия» предполагает, а Евгений Абдуллаев - кажется, нет.
Это соображение я почти готов принять: мне было бы очень симпатично присутствие в учебнике стихотворений Розена и Бенедиктова - хотя в нем вообще-то есть Федор Туманский. Но дело в том, что эти «малые», ныне прочно забытые поэты XIX века, за исключением, может быть, Бенедиктова, легко относимы к поэтическим течениям этого века; они не сделали в нем находок, повлиявших на развитие поэзии. В каком-то смысле это вина канона: говоря о прошлом, большинство из нас мыслит каноном, движется по тем руслам, которые он проложил. В ситуации с современностью у нас есть счастливая возможность этого не делать. Больше того, ситуация современной поэзии - экстенсивна. Это постоянный поиск обновления языка и смысла. Большинство поэтов XIX века не мыслили в этих категориях. Те, которые мыслили, остались в памяти. Сейчас этими категориями мыслят почти все, возможна даже сознательная работа с архаикой как новаторство. Это не значит, что все они равновелики Пушкину, Тютчеву и Блоку: это значит, что мир усложнился, в нем работает множество людей, результаты их работы различны и достойны внимания. В учебнике нигде не сказано, что его задача - сформировать новый канон: тот канон, который сложится «для широкого читателя», все равно оставит за бортом множество имен. Выбранная форма хрестоматии действительно может произвести подобное впечатление - но, по-моему, чтобы оно у кого-то возникло, этот кто-то должен быть заранее убежден в том, что цель составителей - пропихнуть своих друзей и знакомых в ряды гениев. Такая предубежденность у Абдуллаева есть.
«Снова думаешь - неужели талантливый критик (а Оборин - критик талантливый и думающий) не видит, что как раз присутствие „героев безусловного русского поэтического пантеона“ бок о бок с „актуальщиками“ и служит легитимизации последних?», - пишет Абдуллаев. На добром слове спасибо, но нет, не вижу. Точнее - да, вижу, но не в том смысле, в каком это представляется Абдуллаеву. Перед нами не разговоры о новых гениях, а примеры того, как существуют в современной поэзии те или иные жанры, формальные приемы, мотивы, авторские позиции, политическая/социальная ангажированность, нарративность и т.д. Все эти проблемы современны, и учебник легитимизирует разговор о них. Читатели учебника ведь читают его сейчас, правда? Задача ведь не в том, чтобы научить их писать «под XIX век» (учебник вообще не учит писать) и не в том, чтобы научить не читать дальше XIX века?
Абдуллаев пишет о текстах-примерах презрительно: «все эти опусы Рымбу, Скандиаки, Сафонова, Бородина, Чарыевой», а то и «Гатины и Барсковы», вот так, во множественном числе. Спасибо, что с прописной буквы. «Многие имена из авторов, печатающихся в „Воздухе“, мне вполне симпатичны - Херсонский, Фанайлова, Ровинский, Симонова, Порвин, Банников», - примирительно сообщает Абдуллаев. Если честно, я сомневаюсь, что он смог бы убедительно показать, чем Бородин и Чарыева хуже Порвина и Банникова. Но дело не в этом, а в том, что эта самая симпатия противоречит абдуллаевскому посылу: все заполонил «Воздух», деваться от него некуда. Абдуллаев убежден, что весь учебник затеян с целью легитимации авторов круга «Воздуха» - его удивляет только то, что «Воздух» отказывается в этом признаваться. Такое впечатление, что авторы журнала «Воздух» только в этом журнале и печатаются. В «Октябрь» или «Знамя», в зарубежные журналы и издательства Дмитрий Кузьмин, надо думать, кооптирует их по квоте. Отличный пример демонизации.
Отсекать в современном учебнике современную поэзию из тех соображений, что перед нами учебник, - примерно то же самое, что отсекать в учебнике по медицине или астрономии новейшие достижения в этих дисциплинах: дескать, генетическая инженерия - это все еще не проверенные финтифлюшки, а что Вселенная расширяется с ускорением, это еще бабушка надвое сказала. Во время обсуждения учебника на телеканале «Культура» Алексей Алехин вообще сообщил, что, по его мнению, вхождения в канон достойны авторы, со смерти которых прошло 50 лет. Если так, то мы только в этом году наконец узнали, что Анна Ахматова великий поэт и достойна быть «включенной в канон», а Бродскому придется еще тридцать лет подождать. Непонятно только, зачем с такой позицией вообще издавать журнал современной поэзии.
Впрочем, основная претензия Абдуллаева выявляется в конце его текста: «Круг „Воздуха“, точнее, его постоянные авторы, на мой взгляд, не модернисты и не наследники модернистов. Наследуют они совершенно иной традиции в русской литературе. Тоже, правда, достаточно почтенной. Это линия ученой поэзии, возникающей на стыке между стихотворством и научными - чаще всего филологическими - занятиями. <...> Востребован был другой тип поэзии, менее изощренный, более „демократичный“... Его „первые поэты“ и составляли национальный канон поэзии».
Иными словами: больно много умничают, слишком сложно пишут, а нужно по-простому. Непонятно, кого тут больше обижает Абдуллаев. Так и не названный круг «постоянных авторов»? (Это кто - Гали-Дана Зингер? Айзенберг, может быть, или Андрей Родионов? Или Полина Барскова, которая, да, ученый-филолог, но странно не видеть, что ее тексты - это не крючкотворство схолий, а попытка дать голос тем, у кого его отняли?) А может быть, тех самых классиков из национального канона? Большинство из них вообще-то были прекрасно образованными людьми - да-да, и Есенин тоже. То, что у них не было кандидатских корочек, не значит, что они не были филологами. Ахматовская пушкинистика занимает целый том собрания сочинений. Мандельштамовская критика устроена посложнее 90% сегодняшних эссе о литературе. Таким образом, претензия Абдуллаева тут - даже не в том, что напихали черт-те кого, а в том, что не напихали кого надо. Ну и где тогда имена этих современных демократов, претендующих на национальный канон? И почему в сложное время (слово «сложное» здесь безоценочно) канон должен быть упрощенным? И почему бы не поговорить о том, возможен ли такой канон вообще? Это вопрос, который учебник «Поэзия» предполагает, а Евгений Абдуллаев - кажется, нет.