Джен Хэдфилд
(перевел во время русско-шотландского семинара в Москве)
ГУЛКАЯ ЛОДКА
Темень уже под стать
настоящей ночи. Дети
играют на Гулкой Лодке -
ксилофоне, в который
был превращен старый йол -
вертко ходивший в суровом
море, он оперился
с легкостью, в одночасье
стал инструментом,
ночью сочащим
эти сырые ноты.
Его медные трубки
подогнаны точно по
ширине: в середине
ноты глуше, и два ручейка,
повышаясь в тоне, взбегают
к корме и носу, к высшей
ноте брештука -
точки, в которой борта
вливаются в штевень.
Что такое живет в этом месте,
что вещи мгновенно
доцветаются до своей
подлинной сути?
Инструмент - это лодка,
ноты незвонки,
неяркие диски
детских налобных фонариков
вьются над медью трубок.
Может, мы слышали, как
в бухте плескались тюлени,
отвечая на хлоп-
ки ладоней девчонок.
Вряд ли они ревели
на свой заунывный манер -
это "здесь" было миром -
не даются в руки слова,
их эхо расходится
йодлем сквозь время.
Можно было бы не писать,
но пора было ехать.
(оригинал здесь.)
ГУЛКАЯ ЛОДКА
Темень уже под стать
настоящей ночи. Дети
играют на Гулкой Лодке -
ксилофоне, в который
был превращен старый йол -
вертко ходивший в суровом
море, он оперился
с легкостью, в одночасье
стал инструментом,
ночью сочащим
эти сырые ноты.
Его медные трубки
подогнаны точно по
ширине: в середине
ноты глуше, и два ручейка,
повышаясь в тоне, взбегают
к корме и носу, к высшей
ноте брештука -
точки, в которой борта
вливаются в штевень.
Что такое живет в этом месте,
что вещи мгновенно
доцветаются до своей
подлинной сути?
Инструмент - это лодка,
ноты незвонки,
неяркие диски
детских налобных фонариков
вьются над медью трубок.
Может, мы слышали, как
в бухте плескались тюлени,
отвечая на хлоп-
ки ладоней девчонок.
Вряд ли они ревели
на свой заунывный манер -
это "здесь" было миром -
не даются в руки слова,
их эхо расходится
йодлем сквозь время.
Можно было бы не писать,
но пора было ехать.
(оригинал здесь.)