Анна Каренина
Последние «толстовские» посты юзера demetrius1208 вдохновили меня на попытку описать мои впечатления от осеннего посещения Упсальского городского театра. В октябре мы с приятельницей решили - «была-не была!» и купили билеты на премьеру «Анны Карениной». Наш изначальный скепсис был вызван тем обстоятельством, что как правило премьеры Упсальского театра не вызывали в нас ни малейшего желания приобщиться к высокому. В случае с «Анной Карениной», появившиеся за несколько месяцев до премьеры афиши тоже внушали некоторые подозрения. На афишах красовалась полураздетая сексапильная дама восточной наружности, с длинными развевающимися черными волосами, и испуганным выражением на смуглом лице. А может быть, это был не страх, а мучительная страсть, определить по фотографии было сложно. Дама позировала на фоне зеленой листвы в довольно-таки странной позе, видимо, призванной символизировать порывистое движение таинственной русской души. Афиша обещала почти три часа удовольствия, и завлекала словосочетаниями «агрессивная инсценировка», «запретная страсть» и «джунгли чувств».
Мы все равно решили пойти - приятельница уговорила, да и мужу было интересно. Зал был полон, мы сидели в третьем ряду, и нам очень хорошо было видно и сцену, и актеров. Начался спектакль своеобразно - женскими стонами за сценой (как выяснилось позднее, исторгаемыми Вронским у Китти). Затем актеры выстроились цепочкой у края сцены, и каждый проговаривал краткое «резюме» своего героя. Левин, громадного роста блондин с волосами до плеч, во время своего выступления зачем-то надел на голову бумажный пакет. В первом акте персонажи катались на роликах, говорили по мобильным телефонам, колбасились под металлику на дискотеке, и, разумеется, занимались сексом.
Внешность актеров не оставила нас равнодушными. Долли и Китти, пергидрольные блондинки с жилистыми ногами и голубыми кукольными глазами, грубо подведенными черным, напоминали близнецов-трансвеститов. Молодой человек, исполняющий Вронского, мог бы стать прекрасным кандидатом для вручения премии за худший кастинг в истории театра. Глядя на него, невозможно было представить, что из любви к этому нагловатому юноше с впалой грудью, огромным несуразным носом, бегающими глазками, тараканьими усиками и замашками шпаны, кто-то мог лишить себя жизни. Приятельница, у которой на некоторое время пропал дар речи после появления Вронского на сцене, через полчаса молчаливого осуждения выпалила: «Я поняла, кто он! Он - сморчок!» Когда беременную Анну после поцелуев взасос с Вронским начинало тошнить, зрителю в эту ее реакцию охотно верилось. Вообще чувствовалось, что Вронский по мнению постановщика был этаким сексуально озабоченным «падонком», тем и пленял окружавших его дам.
Во время первого акта у нас троих разболелась голова, поскольку актеры все свои реплики не произносили, а выкрикивали. Особенно долго и истошно кричала Долли, истерикам которой в спектакле почему-то уделили больше внимания, чем многим ключевым сценам.
В антракте мы решили, что так больше продолжаться не может, и после паломничества в бар театра происходящее на сцене наконец-то начало доставлять нам некоторое извращенное удовольствие. Во втором акте прыгали с трамплина, дрались, много шутили с залом (как выяснилось, Толстой был тот еще комедиант), и, разумеется, занимались сексом.
В этой связи мне вспомнился Василий Бархатов в Школе Злословия: «Люди какое-то время ждут, что вот их где-то обманут, ну сейчас уже вот, голый зад должен появиться где-то, ну хотя бы проскочить из левой в правую кулису. Ну где же эта радикальная режиссура, почему все так мило, черт побери?!»
Так вот, шведы не подвели! И продемонстрировали эту самую радикальную режиссуру, не ограничиваясь каким-то стыдливым проскоком за кулисы. Левин и Китти «тусили» на сцене в чем мать родила как минимум полчаса - несомненно, доставив много приятных минут даме в первом ряду, увлеченно разглядывавшей пару в бинокль. Периодически Левин прятался за одинокое дерево, а Китти - в какие-то тропические пальмовые кусты, из которых ритмично появлялась ее большая обнаженная грудь. Сексапильная Анна тоже не отказала зрителю в удовольствии лицезреть ее пышные формы. Но разделась она очень неожиданно и только до нижнего белья, чем вызвала у части аудитории разочарованные вздохи. (Позднее выяснилось, что исполнявшая главную роль актриса иранского происхождения приходится режиссеру невестой.)
Труппу вызывали на бис четыре раза. Посовещавшись, мы решили, что это, скорее всего, дань уважения к чужому труду, а не признак того, что спектакль понравился. Все-таки аудитория на 90 процентов состояла из людей пожилых и среднего возраста, которые, хотелось надеяться, читали книгу. Молодежи было немного, хотя постановка, как мне кажется, была рассчитана именно на молодого зрителя, незнакомого с оригиналом.
Рецензенты спектакля в мнениях разошлись. Одни сокрушались, что "Анна Каренина" в современной интерпретации оставляет странное послевкусие. Другие восхваляли режиссера Линуса Тунстрема (по совместительству жудожественного руководителя и директора театра) за «игривый тон» и легкость инсценировки, «не умалившие ощущения грандиозной трагедии». Некоторым спектакль настолько пришелся по вкусу, что они сочли его достойным путешествия в Упсалу из других шведских городов.
Мне и моим спутникам спектакль, конечно, не понравился, как не может понравиться вульгарный бред, напичканный, по выражению моего знакомого театрала, «всеми штампами современного театра». Правда, приятельница поначалу все пыталась «вникнуть в концепцию", ей казалось, что за всеми этими буффонадой и дурновкусием можно было, постаравшись, разглядеть главное. Увы, мне этого так и не удалось. Впрочем, согласно афише, режиссер Линус Тунстрем обещал "создать физическую энергию, пробирающую публику до желудка". И в отношении желудка он обещание сдержал.
Мы все равно решили пойти - приятельница уговорила, да и мужу было интересно. Зал был полон, мы сидели в третьем ряду, и нам очень хорошо было видно и сцену, и актеров. Начался спектакль своеобразно - женскими стонами за сценой (как выяснилось позднее, исторгаемыми Вронским у Китти). Затем актеры выстроились цепочкой у края сцены, и каждый проговаривал краткое «резюме» своего героя. Левин, громадного роста блондин с волосами до плеч, во время своего выступления зачем-то надел на голову бумажный пакет. В первом акте персонажи катались на роликах, говорили по мобильным телефонам, колбасились под металлику на дискотеке, и, разумеется, занимались сексом.
Внешность актеров не оставила нас равнодушными. Долли и Китти, пергидрольные блондинки с жилистыми ногами и голубыми кукольными глазами, грубо подведенными черным, напоминали близнецов-трансвеститов. Молодой человек, исполняющий Вронского, мог бы стать прекрасным кандидатом для вручения премии за худший кастинг в истории театра. Глядя на него, невозможно было представить, что из любви к этому нагловатому юноше с впалой грудью, огромным несуразным носом, бегающими глазками, тараканьими усиками и замашками шпаны, кто-то мог лишить себя жизни. Приятельница, у которой на некоторое время пропал дар речи после появления Вронского на сцене, через полчаса молчаливого осуждения выпалила: «Я поняла, кто он! Он - сморчок!» Когда беременную Анну после поцелуев взасос с Вронским начинало тошнить, зрителю в эту ее реакцию охотно верилось. Вообще чувствовалось, что Вронский по мнению постановщика был этаким сексуально озабоченным «падонком», тем и пленял окружавших его дам.
Во время первого акта у нас троих разболелась голова, поскольку актеры все свои реплики не произносили, а выкрикивали. Особенно долго и истошно кричала Долли, истерикам которой в спектакле почему-то уделили больше внимания, чем многим ключевым сценам.
В антракте мы решили, что так больше продолжаться не может, и после паломничества в бар театра происходящее на сцене наконец-то начало доставлять нам некоторое извращенное удовольствие. Во втором акте прыгали с трамплина, дрались, много шутили с залом (как выяснилось, Толстой был тот еще комедиант), и, разумеется, занимались сексом.
В этой связи мне вспомнился Василий Бархатов в Школе Злословия: «Люди какое-то время ждут, что вот их где-то обманут, ну сейчас уже вот, голый зад должен появиться где-то, ну хотя бы проскочить из левой в правую кулису. Ну где же эта радикальная режиссура, почему все так мило, черт побери?!»
Так вот, шведы не подвели! И продемонстрировали эту самую радикальную режиссуру, не ограничиваясь каким-то стыдливым проскоком за кулисы. Левин и Китти «тусили» на сцене в чем мать родила как минимум полчаса - несомненно, доставив много приятных минут даме в первом ряду, увлеченно разглядывавшей пару в бинокль. Периодически Левин прятался за одинокое дерево, а Китти - в какие-то тропические пальмовые кусты, из которых ритмично появлялась ее большая обнаженная грудь. Сексапильная Анна тоже не отказала зрителю в удовольствии лицезреть ее пышные формы. Но разделась она очень неожиданно и только до нижнего белья, чем вызвала у части аудитории разочарованные вздохи. (Позднее выяснилось, что исполнявшая главную роль актриса иранского происхождения приходится режиссеру невестой.)
Труппу вызывали на бис четыре раза. Посовещавшись, мы решили, что это, скорее всего, дань уважения к чужому труду, а не признак того, что спектакль понравился. Все-таки аудитория на 90 процентов состояла из людей пожилых и среднего возраста, которые, хотелось надеяться, читали книгу. Молодежи было немного, хотя постановка, как мне кажется, была рассчитана именно на молодого зрителя, незнакомого с оригиналом.
Рецензенты спектакля в мнениях разошлись. Одни сокрушались, что "Анна Каренина" в современной интерпретации оставляет странное послевкусие. Другие восхваляли режиссера Линуса Тунстрема (по совместительству жудожественного руководителя и директора театра) за «игривый тон» и легкость инсценировки, «не умалившие ощущения грандиозной трагедии». Некоторым спектакль настолько пришелся по вкусу, что они сочли его достойным путешествия в Упсалу из других шведских городов.
Мне и моим спутникам спектакль, конечно, не понравился, как не может понравиться вульгарный бред, напичканный, по выражению моего знакомого театрала, «всеми штампами современного театра». Правда, приятельница поначалу все пыталась «вникнуть в концепцию", ей казалось, что за всеми этими буффонадой и дурновкусием можно было, постаравшись, разглядеть главное. Увы, мне этого так и не удалось. Впрочем, согласно афише, режиссер Линус Тунстрем обещал "создать физическую энергию, пробирающую публику до желудка". И в отношении желудка он обещание сдержал.