Лето 1984-го. Приезд дяди Саши в Добрянку. Немножко воспоминаний
8 мая, в канун Дня Победы, в газете "Зори Плюс" вышла статья Михаила Калинина "О добрянском Герое Советского Союза рассказывают его родные", посвященная моему родственнику, Александру Петровичу. Или дяде Саше, как я его называла, когда говорила о нем в кругу семьи. А к нему лично я так совсем мало обращалась... Так сложилось. Времени не оказалось достаточно.
Сейчас захотелось описать свои воспоминания, впечатления о встрече с дядей Сашей. Их немного. Но они яркие.
Не помню я точно тот момент, когда впервые в своей жизни, именно впервые, я услышала о дяде Саше. Детские воспоминания они напоминают какое-то лоскутное одеяло. Тут - "помню", тут - "не помню", тут - "бледные воспоминания", тут - "черно-белые, с ускользающими тенями", тут - "яркие, цветные, даже с цветами, запахами, осязательной памятью пальцев, а не только сотканные из образов, которые запомнили глаза". Вот эти, последние они, конечно, наиболее сильные.
Именно по этой причине, возможно, я не помню, когда впервые услышала, что один из моих родственников - военный летчик, Герой Советского Союза. Вероятно, я видела эту фотографию в альбомах у тети, подписанную Александром Петровичем: "Нина, на память от Саши и всех нас. Вот такие мы есть. Аленке 9 месяцев. Май 1960г.". На фотографии Александр Петрович с женой Альбиной Петровной и дочерью Леной.
Но, видимо, мне эта фотография тогда мало что говорила.Голова детская была занята чем-то другим. Зато помню приезд Александра Петровича в Добрянку. Даже не первый день, не первая встреча мне запомнилась. А один вечер...
Дядя Саша остановился в этот свой приезд в Добрянку, летом 1984-го года, в тетиной квартире. Квартира эта хотя и однокомнатная, маленькая хрущевка, но очень уютная, украшенная вещами ручной работы - наша тетя (папина сестра, то есть ей Александр Петрович тоже приходился двоюродным братом) была удивительной рукодельницей - салфетки крючком и на спицах вязала, макраме плела, ковры ткала, нам наряды шила-вязала, в магазинах родители мало что нам покупали из одежды. У тети был второй диван, который она и предоставила двоюродному брату. Мы жили в более стесненных условиях, чтобы гостей принимать. Стелить на полу дорогому гостю, которому уже тогда было почти 70 лет? Нет, так мы не хотели. В тот день, наверное это был выходной день, у тети на квартире собирались родственники. Сидели за большим столом, разговаривали, если домашние рыбные, капустные и морковные пироги. Морковные дядя Леня Крапивин все время называл почему-то курниками. Почему - меня и тогда мучила эта загадка, и сейчас. Наверное, опять какая-то смешная история связана была с этим. Дядя Леня и дядя Коля Крапивины - были веселыми братьями, "приколистами", как бы сейчас могли сказать, об их проделках и о случаях, куда они вечно "влипали" ходили байки-легенды по всей Добрянке. В то же время они могли быть серьезными, конечно, и жизнь их была тоже полна трагизма.
Да, стол в праздники всегда был уставлен домашними яствами. У нас тогда в Добрянке и майонез даже не продавался, из колбасы один сорт был - докторская, и то не всегда. Да и мороженое в магазинах водилось не часто. Изредка все эти "деликатесы" можно было купить, а точнее "достать" (слово "достать" несло особый смысл в советские времена). Майонез, купив раз в году пару стеклянных баночек, обычно хранили для заправки праздничных салатов. Зато квасили капусту, мариновали и солили огурцы, грибы, помидоры. Ловили рыбу камскую. Готовили салаты из своих овощей - моркови, свеклы, огурцов, помидор, лука, чеснока, это все свое было, с огорода. И пироги пекли. И сладости.
Итак, тогда был какой-то праздник. Наверное, по поводу приезда дяди Саши и собирались. Я любила очень подобные праздники, сборища всех родственников. Было всегда интересно послушать воспоминания. Взрослые, пожилые уже люди, вспоминали о своем детстве, молодости, вспоминали дедов, прадедо, прапрапрабабушек и прапрапрадедушек, травили добрянские байки тех далеких времен, шутили, смеялись. О, я просто обожала такие встречи с родными. Что не любила - так это когда обращались ко мне. Почему-то я была очень стеснительной. И когда кто-нибудь из взрослых улыбался, говорил какую-нибудь добрую шутку, что-нибудь спрашивал у меня за общим столом, то я отвечала односложно, при этом еще густо покраснев. Прямо раздражало это даже меня - когда мне такое внимание уделяли. Послушать же старших, "преданья старины глубокой", я очень любила.
Праздник закончился. Все гости ушли. Поздний вечер. Мы остались в узком семейном кругу. Не припоминаю, сидели ли за столом тогда мама и сестра Наташа. Точно оставались папа, я, ну и тетя и, собственно, дядя Саша. Мы пили чай. Александр Петрович сидел на стуле, спиной к окну. Китель его висел на спинке стула. Этот китель почему-то постоянно притягивал мой взгляд. Даже не Звезда Героя, не другие награды и медали, блестевшие на кителе. А именно сам китель.
В квартире было тепло у ютно. Даже наверное слишком тепло. Разомлелась я и, помнится, что хотела уже жутко спать. И хотела, и не хотела. Детский организм уже чувствовал усталость, что подошло время отправляться в кровать. Я сидела у стенки, на которой висел ковер, вытканный руками тети и, тогда уже покойной, бабушки, с яркими алыми розами на фоне сочной зеленой травы. От ковра всегда ощущалась мягкость и теплота. Смотря на мой сонный вид папа спросил меня, хочу ли я домой. Но я ответила твердым "нет". Потому что интерес, любопытство подстегивали остаться, было огромное желание послушать дядю Сашу. Потому что я почувствовала тот момент, то его настроение что-то рассказать, поведать нам что-то. А такое болтливое настроение находило на него нечасто. Так я помню. Я запомнила его человеком немногословным, особенно в больших компаниях. Он больше слушал других. Как и я любила.
Но ведь Александру Петровичу, в отличие от меня, было что рассказать! Дальше не помню все четко, не воссоздать стройную нить повествования. Помню что потом разговорилась и я, не только папа и тетя общались с дядей Сашей, я тоже уточняла какие-то детали, переспрашивала. А сама уже видела картины далекой страны Монголии... Он рассказывал. Он рассказывал много, но в моей памяти-решете осталось совсем мало, увы. Например, сцены одного боя. Вероятно это был его первый бой, произошедший 27 мая 1939 года и вошедший в историю Халхин-Гола как наглядно показавший, насколько неравные на тот момент были силы с японцами. Тактика ведения боя у наших слабее оказалась, сказалось, в первую очередь, отсутствие опыта сражаться в подобных условиях, чем у воевавших уже давно в степях Манчьжурии японцев. Но еще большей проблемой была техника - сами самолеты советские, называемые летчиками "Ишаками" (И-15), коих было в большинстве, существенно уступали куда более подготовленным к таким боям японским "Накадзима" Ki-27. В самом начале того боя Александр Петрович был ранен в руку. Самолет тоже подбит японцами, но, при этом, дядя Саша все же пытается пытается посадить поврежденный самолет. Каким-то образом ему это это удается.Из самолета он выскакивает и бежит. Японские самолеты обрушили прицельный огонь вначале на самолет, затем кружатся над ним как стервятники, в попытках добить свою добычу. Вначале он мечется, пытаясь убежать от длинных очередей с самурайских самолетов. Но силы на исходе. И, возможно, это его и спасло, он упал и остался лежать без движения на какое-то время. Решив, что он уже "готов", японцы улетели. А потом по рассказам дяди Саши мне рисовались картины.. монгольских пустынь-степей, сильные ветра с песком, он бредет-падает-ползет три дня, умирающий от жажды, сильного голода, кроточащей раны (на перемотку которой он разорвал часть рубашки), ночью он ориентируется по звездам, знает, что лучше ползти в сторону юга, т.е. в противоположную сторону от Полярной звезды. Сцена, поразившая больше всего мое детское воображение: Как-то он увидел змею. Он понимает, что она его спасение. Змея пытается ускользнуть. Потом наоборот атаковать. Но дядя Саша оказался проворнее. Выпустив из змеи яд он выпил кровь из нее. Это и спасло его. Все-таки три дня в пустыне без жидкости, еще и ослабленному ранами человеку... На третий день он выползает к колонне бронемашин. Он выжил.
Одно из малочисленных фото того времени:
Как ни обидно, но больше мне ничего не запомнилось из того приезда Александра Петровича в Добрянку. Ни других разговоров с ним, ни прогулок по Добрянке. Помню, что меня как-то слишком гладко причесали тогда "на пробор" для фотографирования напамять.Впрочем, возможно это уже не воспоминание, а вот он, фотофакт из лета 1984-го года:
Еще помню момент, когда никого не было в комнате, а китель, снятый дядей Сашей, так и висел на стуле. Мне очень хотелось к нему прикоснуться, что я и сделала, ощутив ладошкой ворсинки сукна, какие-то жесткие и теплые одновременно... И даже запах этого кителя я помню. До сих пор. Но это уж мне не описать, как и попытка выше описать мои тактильно-осязательные ощущения от прикосновения к кителю с треском провалилась. Не умею.
Позже я чувствовала себя разведчиком, пытаясь "раскрутить" Александра Петровича на рассказы в письменном виде. По-моему я даже не признавалась в этом родителям. Дело было так... Наш пионерский отряд носил его имя. Тогда было так надо. Пионерское движение. Каждый отряд носит чье-то имя, какого-нибудь героя. Я вела тогда переписку "от имени отряда" с дядей Сашей, писала ему письма в Москву, специально меняла для этих писем почерк, чтобы он, ни дай бог, не узнал. Потому что он был действительно очень скромным, не кичившимся своими заслугами, человеком. Я боялась "проговориться" в письмах, не написать ничего лишнего, чтобы не показать свою родственную связь. Только "от имени нашего пионерского отряда", без права личной подписи. Александр Петрович неизменно отвечал. Письма его не были моей собственностью. Они хранились где-то в кабинете класса. Где теперь эти письма? Где мои рассказы, переписанные с его писем, в какие-то толстые альбомы нашего отряда - 4 "А" класса, 2-ой школы г. Добрянка Пермской области, 1984-1985-ый гг.? В лучшем случае, они в музее. В худшем - уже давно сданы на макулатуру... Самое обидное, что и в моей голове словно все переработалась в макулатуру. Какие-то обрывки воспоминаний, описание какого-то боя - где вначале боя был существенный перевес в силах у противника, но победа, нелегкой ценой, была одержана... Он что-то писал, отвечая на мои вопросы, о своих любимых книгах и фильмах, о поездках в Монголию, уже после 1939-го года, о конкретных людях из Монголии, которые спасли ему жизнь, о сослуживцах... Ничего не помню!..
P.S. Война 1939г. Халхин-Гол. Что известно о ней?
Сейчас захотелось описать свои воспоминания, впечатления о встрече с дядей Сашей. Их немного. Но они яркие.
Не помню я точно тот момент, когда впервые в своей жизни, именно впервые, я услышала о дяде Саше. Детские воспоминания они напоминают какое-то лоскутное одеяло. Тут - "помню", тут - "не помню", тут - "бледные воспоминания", тут - "черно-белые, с ускользающими тенями", тут - "яркие, цветные, даже с цветами, запахами, осязательной памятью пальцев, а не только сотканные из образов, которые запомнили глаза". Вот эти, последние они, конечно, наиболее сильные.
Именно по этой причине, возможно, я не помню, когда впервые услышала, что один из моих родственников - военный летчик, Герой Советского Союза. Вероятно, я видела эту фотографию в альбомах у тети, подписанную Александром Петровичем: "Нина, на память от Саши и всех нас. Вот такие мы есть. Аленке 9 месяцев. Май 1960г.". На фотографии Александр Петрович с женой Альбиной Петровной и дочерью Леной.
Но, видимо, мне эта фотография тогда мало что говорила.Голова детская была занята чем-то другим. Зато помню приезд Александра Петровича в Добрянку. Даже не первый день, не первая встреча мне запомнилась. А один вечер...
Дядя Саша остановился в этот свой приезд в Добрянку, летом 1984-го года, в тетиной квартире. Квартира эта хотя и однокомнатная, маленькая хрущевка, но очень уютная, украшенная вещами ручной работы - наша тетя (папина сестра, то есть ей Александр Петрович тоже приходился двоюродным братом) была удивительной рукодельницей - салфетки крючком и на спицах вязала, макраме плела, ковры ткала, нам наряды шила-вязала, в магазинах родители мало что нам покупали из одежды. У тети был второй диван, который она и предоставила двоюродному брату. Мы жили в более стесненных условиях, чтобы гостей принимать. Стелить на полу дорогому гостю, которому уже тогда было почти 70 лет? Нет, так мы не хотели. В тот день, наверное это был выходной день, у тети на квартире собирались родственники. Сидели за большим столом, разговаривали, если домашние рыбные, капустные и морковные пироги. Морковные дядя Леня Крапивин все время называл почему-то курниками. Почему - меня и тогда мучила эта загадка, и сейчас. Наверное, опять какая-то смешная история связана была с этим. Дядя Леня и дядя Коля Крапивины - были веселыми братьями, "приколистами", как бы сейчас могли сказать, об их проделках и о случаях, куда они вечно "влипали" ходили байки-легенды по всей Добрянке. В то же время они могли быть серьезными, конечно, и жизнь их была тоже полна трагизма.
Да, стол в праздники всегда был уставлен домашними яствами. У нас тогда в Добрянке и майонез даже не продавался, из колбасы один сорт был - докторская, и то не всегда. Да и мороженое в магазинах водилось не часто. Изредка все эти "деликатесы" можно было купить, а точнее "достать" (слово "достать" несло особый смысл в советские времена). Майонез, купив раз в году пару стеклянных баночек, обычно хранили для заправки праздничных салатов. Зато квасили капусту, мариновали и солили огурцы, грибы, помидоры. Ловили рыбу камскую. Готовили салаты из своих овощей - моркови, свеклы, огурцов, помидор, лука, чеснока, это все свое было, с огорода. И пироги пекли. И сладости.
Итак, тогда был какой-то праздник. Наверное, по поводу приезда дяди Саши и собирались. Я любила очень подобные праздники, сборища всех родственников. Было всегда интересно послушать воспоминания. Взрослые, пожилые уже люди, вспоминали о своем детстве, молодости, вспоминали дедов, прадедо, прапрапрабабушек и прапрапрадедушек, травили добрянские байки тех далеких времен, шутили, смеялись. О, я просто обожала такие встречи с родными. Что не любила - так это когда обращались ко мне. Почему-то я была очень стеснительной. И когда кто-нибудь из взрослых улыбался, говорил какую-нибудь добрую шутку, что-нибудь спрашивал у меня за общим столом, то я отвечала односложно, при этом еще густо покраснев. Прямо раздражало это даже меня - когда мне такое внимание уделяли. Послушать же старших, "преданья старины глубокой", я очень любила.
Праздник закончился. Все гости ушли. Поздний вечер. Мы остались в узком семейном кругу. Не припоминаю, сидели ли за столом тогда мама и сестра Наташа. Точно оставались папа, я, ну и тетя и, собственно, дядя Саша. Мы пили чай. Александр Петрович сидел на стуле, спиной к окну. Китель его висел на спинке стула. Этот китель почему-то постоянно притягивал мой взгляд. Даже не Звезда Героя, не другие награды и медали, блестевшие на кителе. А именно сам китель.
В квартире было тепло у ютно. Даже наверное слишком тепло. Разомлелась я и, помнится, что хотела уже жутко спать. И хотела, и не хотела. Детский организм уже чувствовал усталость, что подошло время отправляться в кровать. Я сидела у стенки, на которой висел ковер, вытканный руками тети и, тогда уже покойной, бабушки, с яркими алыми розами на фоне сочной зеленой травы. От ковра всегда ощущалась мягкость и теплота. Смотря на мой сонный вид папа спросил меня, хочу ли я домой. Но я ответила твердым "нет". Потому что интерес, любопытство подстегивали остаться, было огромное желание послушать дядю Сашу. Потому что я почувствовала тот момент, то его настроение что-то рассказать, поведать нам что-то. А такое болтливое настроение находило на него нечасто. Так я помню. Я запомнила его человеком немногословным, особенно в больших компаниях. Он больше слушал других. Как и я любила.
Но ведь Александру Петровичу, в отличие от меня, было что рассказать! Дальше не помню все четко, не воссоздать стройную нить повествования. Помню что потом разговорилась и я, не только папа и тетя общались с дядей Сашей, я тоже уточняла какие-то детали, переспрашивала. А сама уже видела картины далекой страны Монголии... Он рассказывал. Он рассказывал много, но в моей памяти-решете осталось совсем мало, увы. Например, сцены одного боя. Вероятно это был его первый бой, произошедший 27 мая 1939 года и вошедший в историю Халхин-Гола как наглядно показавший, насколько неравные на тот момент были силы с японцами. Тактика ведения боя у наших слабее оказалась, сказалось, в первую очередь, отсутствие опыта сражаться в подобных условиях, чем у воевавших уже давно в степях Манчьжурии японцев. Но еще большей проблемой была техника - сами самолеты советские, называемые летчиками "Ишаками" (И-15), коих было в большинстве, существенно уступали куда более подготовленным к таким боям японским "Накадзима" Ki-27. В самом начале того боя Александр Петрович был ранен в руку. Самолет тоже подбит японцами, но, при этом, дядя Саша все же пытается пытается посадить поврежденный самолет. Каким-то образом ему это это удается.Из самолета он выскакивает и бежит. Японские самолеты обрушили прицельный огонь вначале на самолет, затем кружатся над ним как стервятники, в попытках добить свою добычу. Вначале он мечется, пытаясь убежать от длинных очередей с самурайских самолетов. Но силы на исходе. И, возможно, это его и спасло, он упал и остался лежать без движения на какое-то время. Решив, что он уже "готов", японцы улетели. А потом по рассказам дяди Саши мне рисовались картины.. монгольских пустынь-степей, сильные ветра с песком, он бредет-падает-ползет три дня, умирающий от жажды, сильного голода, кроточащей раны (на перемотку которой он разорвал часть рубашки), ночью он ориентируется по звездам, знает, что лучше ползти в сторону юга, т.е. в противоположную сторону от Полярной звезды. Сцена, поразившая больше всего мое детское воображение: Как-то он увидел змею. Он понимает, что она его спасение. Змея пытается ускользнуть. Потом наоборот атаковать. Но дядя Саша оказался проворнее. Выпустив из змеи яд он выпил кровь из нее. Это и спасло его. Все-таки три дня в пустыне без жидкости, еще и ослабленному ранами человеку... На третий день он выползает к колонне бронемашин. Он выжил.
Одно из малочисленных фото того времени:
Как ни обидно, но больше мне ничего не запомнилось из того приезда Александра Петровича в Добрянку. Ни других разговоров с ним, ни прогулок по Добрянке. Помню, что меня как-то слишком гладко причесали тогда "на пробор" для фотографирования напамять.Впрочем, возможно это уже не воспоминание, а вот он, фотофакт из лета 1984-го года:
Еще помню момент, когда никого не было в комнате, а китель, снятый дядей Сашей, так и висел на стуле. Мне очень хотелось к нему прикоснуться, что я и сделала, ощутив ладошкой ворсинки сукна, какие-то жесткие и теплые одновременно... И даже запах этого кителя я помню. До сих пор. Но это уж мне не описать, как и попытка выше описать мои тактильно-осязательные ощущения от прикосновения к кителю с треском провалилась. Не умею.
Позже я чувствовала себя разведчиком, пытаясь "раскрутить" Александра Петровича на рассказы в письменном виде. По-моему я даже не признавалась в этом родителям. Дело было так... Наш пионерский отряд носил его имя. Тогда было так надо. Пионерское движение. Каждый отряд носит чье-то имя, какого-нибудь героя. Я вела тогда переписку "от имени отряда" с дядей Сашей, писала ему письма в Москву, специально меняла для этих писем почерк, чтобы он, ни дай бог, не узнал. Потому что он был действительно очень скромным, не кичившимся своими заслугами, человеком. Я боялась "проговориться" в письмах, не написать ничего лишнего, чтобы не показать свою родственную связь. Только "от имени нашего пионерского отряда", без права личной подписи. Александр Петрович неизменно отвечал. Письма его не были моей собственностью. Они хранились где-то в кабинете класса. Где теперь эти письма? Где мои рассказы, переписанные с его писем, в какие-то толстые альбомы нашего отряда - 4 "А" класса, 2-ой школы г. Добрянка Пермской области, 1984-1985-ый гг.? В лучшем случае, они в музее. В худшем - уже давно сданы на макулатуру... Самое обидное, что и в моей голове словно все переработалась в макулатуру. Какие-то обрывки воспоминаний, описание какого-то боя - где вначале боя был существенный перевес в силах у противника, но победа, нелегкой ценой, была одержана... Он что-то писал, отвечая на мои вопросы, о своих любимых книгах и фильмах, о поездках в Монголию, уже после 1939-го года, о конкретных людях из Монголии, которые спасли ему жизнь, о сослуживцах... Ничего не помню!..
P.S. Война 1939г. Халхин-Гол. Что известно о ней?