Александр Гротендик. Конец истории
Начало тут:
http://traveller2.livejournal.com/391219.html
http://traveller2.livejournal.com/391542.html
http://traveller2.livejournal.com/392186.html
Гротендик конечно не был правоверным коммунистом в понимании, скажем, Мориса Тореза, но он несомненно был левых убеждений, что, впрочем, естественно, учитывая взгляды его отца и, особенно, матери, которая оказала на него большое влияние. Он ездил в Ханой в самый разгар экспансии северовьетнамских коммунистов в Южном Вьетнаме в 1967 году. В мае 1968 года он в Праге.* Не дождавшись советских танков на улицах Праги, Гротендик спешит в Париж помочь бушующим студентам-анархистам своей мудростью и советом. Пришел к ним с открытым сердцем, но кто же в 20 лет станет слушать 40-летнего старика?… По-видимому, Гротендик был по-настоящему огорчен.
Начала огорчать его и родная математика. Точнее, не сама математика, а математический истеблишмент, частью которого он сам до этого и являлся. В книге "Урожаи и посевы" десятки страниц посвящены ужасным порокам, которые вдруг открылись автору. Сколь-нибудь подробно пересказать претензии Гротендика нет возможности. Попробую суммировать их кратко.
Первый порок - меритократическая идеология. Гротендик пишет: "И я, и Дьедонне [и все остальные] были, конечно же, до мозга костей проникнуты пресловутой «меритократической» идеологией. " Напомню, что меритократия означает то, что наверх продвигаются лучшие, те кто обладают бóльшими достоинствами. В качестве страшного примера побеждающей меритократии Гротендик упоминает США, правда мимоходом.
Второй порок, согласно Гротендику, - это потеря этики в математическом сообществе. Вот, что он пишет: "Этики […], этики определенной научной среды, больше не существует. Точнее, утратив честность, как душу, сама среда рассыпалась в прах.
[…] Ученый, занимающий высокое положение в научном мире, получает столько информации, сколько сочтет нужным (а зачастую и сверх того). В его власти не пропустить в печать большую часть работ со словами: «неинтересно», «более или менее известно», «тривиально» и проч. - и, однако же, использовать приобретенные знания с выгодой для себя. "
В этом же аспекте Гротендик обсуждает еще две черты, вдруг обнаруженные им в математическом сообществе: высокомерное обращение мэтров со своими менее выдающимися коллегами, которых они (мэтры) считают не более чем массовкой на семинарах, и издевательское отношение к аспирантам. Вот, что он пишет: "Дьедонне едва только не называл их безнадежными болванами. Учение им и впрямь давалось нелегко; на лекции они приходили, как на барщину - и, очевидно, не понимали ни слова."
А ведь Дьедонне был его лучшим другом, они вместе пришли в IHES самыми первыми; "когда IHES еще только зарождался как научная организация, Дьедонне и я были единственными его членами. Мы вдвоем обеспечивали ему аудиторию в научном мире: Дьедонне издавал «Математические записки», а я проводил «Семинары по алгебраической геометрии»."
В итоге, Гротендик восстановил против себя всех своих коллег, даже ближайших друзей.
Я конечно не знаю, что происходило в французском математическом сообществе именно в конце 1960х годов. Но могу сравнить с нынешним сообществом физиков-теоретиков в США. Про меритократию нет смысла комментировать. Очевидно, что динамизм и сила сообщества именно в способных людях, которые и должны двигаться наверх.
Вопрос о том, что мэтры задерживают публикации молодых людей, чтобы втихаря воспользоваться их плодами, ныне отпал полностью и бесповоротно. В эпоху электронных архивов, отправить туда свою статью может любой, и на следующий день она доступна всем (другое дело, захотят ли ее читать…).
Студенты … Окидывая взглядом 24 года, проведенных в американском университете, я не могу вспомнить ни одного случая неуважительного поведения профессора по отношению к студенту. Да, иногда приходится сказать болезненную правду: "Я не могу вести вашу диссертацию, вы не готовы к самостоятельной научной работе." Причем, лучше это сделать как можно скорее после того как выясняется, что студент никак не "тянет". Но это только после того, как исчерпаны все возможности, и в максимально тактичной форме.
Ну и последняя претензия Гротендика, где, пожалуй, отчасти можно с ним согласиться. Существует ли высокомерное отношение обитателей научного Олимпа по отношению к коллегам следующего уровня? В определенной степени, и лишь у некоторых небожителей, некоторый снобизм действительно имеет место.
Так уж сложилось, в силу той самой меритократии, что самые лучшие собираются в университетах типа Принстона, Гарварда, Стэнфорда, MIT, и Калтеха в Штатах, Оксфорда или Кэмбриджа в Англии, Эколь Нормаль Суперьëр и IHES во Франции. Разумеется, это не абсолютное утверждение, бывают и другие ситуации, но основная тенденция такова. Если у человека есть предрасположенность к тщеславию, попадание на "Олимп" дает ему основание возгордиться этим фактом как таковым. Не думаю, что это специфика научного сообщества. А, скажем, у музыкантов что, по-другому? Очень правильно американцы говорят: "Life is unfair", большую роль в жизни играет случай, удача или наоборот злой рок. И никуда от этого не деться, ни сейчас, и никогда…
У небожительства есть свои минусы. Предположим, Х был блестящим мыслителем в молодости, а к 40-45 годам выгорел, либо полностью или частично потерял интерес к науке. Такое бывает и нередко. Представляете какому невероятному (пусть даже неумышленному) моральному давлению Х подвергается со стороны ближайших коллег там, на Олимпе? Как ему холодно и неуютно?…
Но вернемся к нашим баранам. В 1970 году Гротендик случайно узнал, что Мочан получает финансовую поддержку от французских военных. Это было последней каплей. Он покидает IHES, всех своих коллег-друзей, и после эпизодического пребывание в Коллеж де Франс в Париже переезжает в город своей юности, Монпелье, в обычный провинциальный университет, где читает лекции и ведет аспирантов, но научными исследованиями не занимается.
✷ Начало 1980х
В 1984 году, новый поворот. Те самые студенты, об уважительном отношении к которым он сетовал, стали его яростно, безмерно раздражать. Гродендик пишет 200-страничную заявку на грант в CNRS (позднее заявка была переработана им в книгу) и грант получает. В последующие 4 года, будучи в CNRS, он работает над книгой Recoltes et Semailles, которую лишь условно можно назвать математической. Вообще, с 1980 по 1990 год Гротендик написал тысячи страниц математических и так наз. "философких" текстов (часть из которых потом сам же и уничтожил), например, La longue marche à travers la théorie de Galois, (1981), A la poursuite des champs (1983), Les dérivateurs (1987), La clef des songes (1986). В 1988 году ему присуждают престижную премию Крафоорда, от которой он с негодованием отказывается, примерно по тем же причинам, что и Григорий Перельман от Филдсовской премии.
✷ Конец 1980х
В 1991 году Гротендик внезапно уходит из дома, порвав все связи с семьей (помним, что у него 5 детей) и цивилизацией и спрятавшись в какой-то деревушке в Пиренеях. Никто не знает, в какой именно. За все истекшие 23 года только пару раз его видели в пиренейских городках. Журналисты из бульварных изданий готовы заплатить большие деньги за то, чтобы взять у него интервью. До сих пор это никому не удавалось.
Но точно известно, что Гротендик еще жив. В "его" деревушке побывал сотрудник IHES Лоран Л. Ему удалось переговорить с соседом Гротендикa.
From Bures-Paris-June-2014
Если вы приглядитесь, на экране его компьютера вы увидите фотографию глубокого старика (ближе снять он мне не разрешил). Вот тут видно чуть лучше.
From Bures-Paris-June-2014
Гротендику сейчас 86 лет. На фото он в темно-коричневом длинном пиджаке, на фоне стены дома, увитого розами, выглядит абсолютно скрученным (не знаю, что это за болезнь позвоночника…) с длинной седой бородой и палкой-тростью в правой руке.
===================================================
* В мае же 1968 года в Париже разгорелись студенческие волнения и шли уличные бои в Латинском квартале. Кстати, до сих пор не понимаю, чего новые левые требовали и чего добивались. Вот, скажем один из их лозунгов: "Мы не хотим жить в мире, где за уверенность в том, что не помрёшь с голоду, платят риском помереть со скуки." Почему из-за этого надо было громить все вокруг, как это сейчас делают столь же бессмысленные так наз. "антиглобалисты"?
http://traveller2.livejournal.com/391219.html
http://traveller2.livejournal.com/391542.html
http://traveller2.livejournal.com/392186.html
Гротендик конечно не был правоверным коммунистом в понимании, скажем, Мориса Тореза, но он несомненно был левых убеждений, что, впрочем, естественно, учитывая взгляды его отца и, особенно, матери, которая оказала на него большое влияние. Он ездил в Ханой в самый разгар экспансии северовьетнамских коммунистов в Южном Вьетнаме в 1967 году. В мае 1968 года он в Праге.* Не дождавшись советских танков на улицах Праги, Гротендик спешит в Париж помочь бушующим студентам-анархистам своей мудростью и советом. Пришел к ним с открытым сердцем, но кто же в 20 лет станет слушать 40-летнего старика?… По-видимому, Гротендик был по-настоящему огорчен.
Начала огорчать его и родная математика. Точнее, не сама математика, а математический истеблишмент, частью которого он сам до этого и являлся. В книге "Урожаи и посевы" десятки страниц посвящены ужасным порокам, которые вдруг открылись автору. Сколь-нибудь подробно пересказать претензии Гротендика нет возможности. Попробую суммировать их кратко.
Первый порок - меритократическая идеология. Гротендик пишет: "И я, и Дьедонне [и все остальные] были, конечно же, до мозга костей проникнуты пресловутой «меритократической» идеологией. " Напомню, что меритократия означает то, что наверх продвигаются лучшие, те кто обладают бóльшими достоинствами. В качестве страшного примера побеждающей меритократии Гротендик упоминает США, правда мимоходом.
Второй порок, согласно Гротендику, - это потеря этики в математическом сообществе. Вот, что он пишет: "Этики […], этики определенной научной среды, больше не существует. Точнее, утратив честность, как душу, сама среда рассыпалась в прах.
[…] Ученый, занимающий высокое положение в научном мире, получает столько информации, сколько сочтет нужным (а зачастую и сверх того). В его власти не пропустить в печать большую часть работ со словами: «неинтересно», «более или менее известно», «тривиально» и проч. - и, однако же, использовать приобретенные знания с выгодой для себя. "
В этом же аспекте Гротендик обсуждает еще две черты, вдруг обнаруженные им в математическом сообществе: высокомерное обращение мэтров со своими менее выдающимися коллегами, которых они (мэтры) считают не более чем массовкой на семинарах, и издевательское отношение к аспирантам. Вот, что он пишет: "Дьедонне едва только не называл их безнадежными болванами. Учение им и впрямь давалось нелегко; на лекции они приходили, как на барщину - и, очевидно, не понимали ни слова."
А ведь Дьедонне был его лучшим другом, они вместе пришли в IHES самыми первыми; "когда IHES еще только зарождался как научная организация, Дьедонне и я были единственными его членами. Мы вдвоем обеспечивали ему аудиторию в научном мире: Дьедонне издавал «Математические записки», а я проводил «Семинары по алгебраической геометрии»."
В итоге, Гротендик восстановил против себя всех своих коллег, даже ближайших друзей.
Я конечно не знаю, что происходило в французском математическом сообществе именно в конце 1960х годов. Но могу сравнить с нынешним сообществом физиков-теоретиков в США. Про меритократию нет смысла комментировать. Очевидно, что динамизм и сила сообщества именно в способных людях, которые и должны двигаться наверх.
Вопрос о том, что мэтры задерживают публикации молодых людей, чтобы втихаря воспользоваться их плодами, ныне отпал полностью и бесповоротно. В эпоху электронных архивов, отправить туда свою статью может любой, и на следующий день она доступна всем (другое дело, захотят ли ее читать…).
Студенты … Окидывая взглядом 24 года, проведенных в американском университете, я не могу вспомнить ни одного случая неуважительного поведения профессора по отношению к студенту. Да, иногда приходится сказать болезненную правду: "Я не могу вести вашу диссертацию, вы не готовы к самостоятельной научной работе." Причем, лучше это сделать как можно скорее после того как выясняется, что студент никак не "тянет". Но это только после того, как исчерпаны все возможности, и в максимально тактичной форме.
Ну и последняя претензия Гротендика, где, пожалуй, отчасти можно с ним согласиться. Существует ли высокомерное отношение обитателей научного Олимпа по отношению к коллегам следующего уровня? В определенной степени, и лишь у некоторых небожителей, некоторый снобизм действительно имеет место.
Так уж сложилось, в силу той самой меритократии, что самые лучшие собираются в университетах типа Принстона, Гарварда, Стэнфорда, MIT, и Калтеха в Штатах, Оксфорда или Кэмбриджа в Англии, Эколь Нормаль Суперьëр и IHES во Франции. Разумеется, это не абсолютное утверждение, бывают и другие ситуации, но основная тенденция такова. Если у человека есть предрасположенность к тщеславию, попадание на "Олимп" дает ему основание возгордиться этим фактом как таковым. Не думаю, что это специфика научного сообщества. А, скажем, у музыкантов что, по-другому? Очень правильно американцы говорят: "Life is unfair", большую роль в жизни играет случай, удача или наоборот злой рок. И никуда от этого не деться, ни сейчас, и никогда…
У небожительства есть свои минусы. Предположим, Х был блестящим мыслителем в молодости, а к 40-45 годам выгорел, либо полностью или частично потерял интерес к науке. Такое бывает и нередко. Представляете какому невероятному (пусть даже неумышленному) моральному давлению Х подвергается со стороны ближайших коллег там, на Олимпе? Как ему холодно и неуютно?…
Но вернемся к нашим баранам. В 1970 году Гротендик случайно узнал, что Мочан получает финансовую поддержку от французских военных. Это было последней каплей. Он покидает IHES, всех своих коллег-друзей, и после эпизодического пребывание в Коллеж де Франс в Париже переезжает в город своей юности, Монпелье, в обычный провинциальный университет, где читает лекции и ведет аспирантов, но научными исследованиями не занимается.
✷ Начало 1980х
В 1984 году, новый поворот. Те самые студенты, об уважительном отношении к которым он сетовал, стали его яростно, безмерно раздражать. Гродендик пишет 200-страничную заявку на грант в CNRS (позднее заявка была переработана им в книгу) и грант получает. В последующие 4 года, будучи в CNRS, он работает над книгой Recoltes et Semailles, которую лишь условно можно назвать математической. Вообще, с 1980 по 1990 год Гротендик написал тысячи страниц математических и так наз. "философких" текстов (часть из которых потом сам же и уничтожил), например, La longue marche à travers la théorie de Galois, (1981), A la poursuite des champs (1983), Les dérivateurs (1987), La clef des songes (1986). В 1988 году ему присуждают престижную премию Крафоорда, от которой он с негодованием отказывается, примерно по тем же причинам, что и Григорий Перельман от Филдсовской премии.
✷ Конец 1980х
В 1991 году Гротендик внезапно уходит из дома, порвав все связи с семьей (помним, что у него 5 детей) и цивилизацией и спрятавшись в какой-то деревушке в Пиренеях. Никто не знает, в какой именно. За все истекшие 23 года только пару раз его видели в пиренейских городках. Журналисты из бульварных изданий готовы заплатить большие деньги за то, чтобы взять у него интервью. До сих пор это никому не удавалось.
Но точно известно, что Гротендик еще жив. В "его" деревушке побывал сотрудник IHES Лоран Л. Ему удалось переговорить с соседом Гротендикa.
From Bures-Paris-June-2014
Если вы приглядитесь, на экране его компьютера вы увидите фотографию глубокого старика (ближе снять он мне не разрешил). Вот тут видно чуть лучше.
From Bures-Paris-June-2014
Гротендику сейчас 86 лет. На фото он в темно-коричневом длинном пиджаке, на фоне стены дома, увитого розами, выглядит абсолютно скрученным (не знаю, что это за болезнь позвоночника…) с длинной седой бородой и палкой-тростью в правой руке.
===================================================
* В мае же 1968 года в Париже разгорелись студенческие волнения и шли уличные бои в Латинском квартале. Кстати, до сих пор не понимаю, чего новые левые требовали и чего добивались. Вот, скажем один из их лозунгов: "Мы не хотим жить в мире, где за уверенность в том, что не помрёшь с голоду, платят риском помереть со скуки." Почему из-за этого надо было громить все вокруг, как это сейчас делают столь же бессмысленные так наз. "антиглобалисты"?