Гудрун
Сначала я познакомился с Гюнтером. Было это еще в Москве, куда он однажды приехал на конференцию. Хотя в то время он уже был солидным немецким профессором, он заинтересовался моими работами и собирался заниматься близкой тематикой.
Потом настали перестроечные времена, и в конце концов я попал в Германию. Гюнтер пригласил меня к себе. Жил он в трехэтажном особняке, в самом центре небольшого университетского города, с видом на реку. Особняк достался Гюнтеру по наследству, а городок был даже еще более красивым, чем другие немецкие городки. Гюнтер любезно предоставил мне весь третий этаж.
Думаю, что на этом этаже никто не жил с довоенных времен. По крайней мере, там всюду попадались обрывки пожелтевших газет с портретом фюрера, какие-то почтовые конверты со штемпелем 1939, 1937, 1942, … старые детские игрушки, покрытые пылью. Вид в окно был изумительный.
Гюнтер был настоящим интеллигентом. Как почти все немецкие профессора, он музицировал на полупрофессиональном уровне, на стенах у него дома и в кабинете в университете были развешены картины, он тонко, до деталей, знал европейскую историю, свободно говорил по-итальянски и французски, и просто был очень обаятельным человеком. Про картины он сказал, что у них в городе сейчас не лучшие времена для художников, и он время от времени покупает их работы, чтобы как-то поддержать. Беседовать с ним по вечерам за бутылкой хорошего вина было истинным удовольствием, даже если наши взгляды в чем-то и не совпадали. Впрочем, такие несовпадения были нечастыми.
Гюнтер познакомил меня со своей женой, очаровательной женщиной, специалистом по шумерскому языку. Таких специалистов во всем мире может быть 5-6 человек. Гудрун - так ее звали - рассказывала всякие интересные факты о шумерском языке. Поскольку я, можно сказать, лингвист-любитель (с натяжкой, конечно), выслушивать ее истории мне было не просто интересно, а суперинтересно.
Гудрун едва заметно прихрамывала. "Ерунда, - сказала она на мой немой вопрос, - наверное, ударилась где-то коленкой, через неделю пройдет."
В следующий раз я попал в Германию через пару лет: один немецкий фонд пригласил меня для сотрудничества с немецкими коллегами. Теперь уже я приехал к Гюнтеру с конкретным научным проектом. В первый же вечер он пригласим меня к себе на ужин. Гудрун уже сидела за столом, но когда она отлучилась на кухню, я заметил, что она прихрамывает гораздо сильнее. Убедившись, что она нас не слышит, Гюнтер, понизив голос, сказал: "У нее нашли рассеянный склероз."
Здесь я сделаю отступление. Рассеянный склероз, MS по-английски, это авто-имунная болезнь. Имунная система человека "сходит с ума" и атакует нервы, постепенно их разрушая. Лечить MS не умеют (по крайней мере, тогда не умели), но есть какие-то лекарства, которые иногда могут замедлить ход болезни.
Потом я приезжал в этот университетский городок каждое лето, на протяжении нескольких лет. Гудрун все еще рассказывала о шумерском языке с энтузиазмом. Сначала она стала ходить с палочкой, потом в инвалидном кресле,
потом у нее осталась активной только одна рука. Гюнтер за ней очень трогательно ухаживал. Голова у нее еще была ясной, хотя речь … Гудрун жаловалась, что сильные препараты, которые она принимает, действуют ей на память и речь.
Когда я приехал где-то в двухтысячном, Гюнтер сказал, что Гудрун больше на люди не выходит. Справляться с ней в одиночку он уже не мог, нанял сиделку, которая где-то обитала в глубине огромного особняка. Я ее не видел.
После этого несколько лет я в Германию не ездил, так получилось. От Гюнтера приходили редкие деловые письма-имейлы. Потом я попал в Берлин, на конференцию, и решил, что обязательно навещу Гюнтера, хотя путь от Берлина был неблизким. Поездка эта по разным причинам сложилась для меня неудачно, с самого начала, в аэропорту, все пошло наперекосяк, и так и продолжалось. В какой-то момент я решил, что бог хочет, чтобы я побыстрее убрался из Германии домой. И тем не менее, я заставил себя сесть на поезд.
В Институте Гюнтера не было. Оказывается, он вышел на пенсию и вместо физики занялся нейро-науками, совсем на другом факультете. Когда я его разыскал, он сказал мне: "Гудрун умерла. Совсем тяжелыми были последние 3-4 дня, а до этого она чувствовала себя довольно комфортабельно. Извини, я пожалуй пойду…"
Почему я об этом сейчас вспомнил? По воскресеньям я обычно просматриваю научный обзор БиБиСи, чтобы составить общее впечатление, и если что-то заинтересует, то почитать специалистов. Мое внимание привлекла заметка James Gallagher под названием "Рассеянный склероз: новое лекарство весьма эффективно". В ней написано: в Кэмбридже установили, что alemtuzumab
"eliminates the immune cells entirely, forcing a new immune system to be built from scratch which should not attack the nerves, and has better results than other options … although it is not a cure."
Разумеется, я не сильно доверяю (точнее, сильно не доверяю) журналистам, пишущим о науке для широкой ненаучной аудитории. В данном случае специалистов даже и почитать не могу: все равно ничего не пойму. Но все же, а вдруг?…
Скан мозга пациента больного MS.
Потом настали перестроечные времена, и в конце концов я попал в Германию. Гюнтер пригласил меня к себе. Жил он в трехэтажном особняке, в самом центре небольшого университетского города, с видом на реку. Особняк достался Гюнтеру по наследству, а городок был даже еще более красивым, чем другие немецкие городки. Гюнтер любезно предоставил мне весь третий этаж.
Думаю, что на этом этаже никто не жил с довоенных времен. По крайней мере, там всюду попадались обрывки пожелтевших газет с портретом фюрера, какие-то почтовые конверты со штемпелем 1939, 1937, 1942, … старые детские игрушки, покрытые пылью. Вид в окно был изумительный.
Гюнтер был настоящим интеллигентом. Как почти все немецкие профессора, он музицировал на полупрофессиональном уровне, на стенах у него дома и в кабинете в университете были развешены картины, он тонко, до деталей, знал европейскую историю, свободно говорил по-итальянски и французски, и просто был очень обаятельным человеком. Про картины он сказал, что у них в городе сейчас не лучшие времена для художников, и он время от времени покупает их работы, чтобы как-то поддержать. Беседовать с ним по вечерам за бутылкой хорошего вина было истинным удовольствием, даже если наши взгляды в чем-то и не совпадали. Впрочем, такие несовпадения были нечастыми.
Гюнтер познакомил меня со своей женой, очаровательной женщиной, специалистом по шумерскому языку. Таких специалистов во всем мире может быть 5-6 человек. Гудрун - так ее звали - рассказывала всякие интересные факты о шумерском языке. Поскольку я, можно сказать, лингвист-любитель (с натяжкой, конечно), выслушивать ее истории мне было не просто интересно, а суперинтересно.
Гудрун едва заметно прихрамывала. "Ерунда, - сказала она на мой немой вопрос, - наверное, ударилась где-то коленкой, через неделю пройдет."
В следующий раз я попал в Германию через пару лет: один немецкий фонд пригласил меня для сотрудничества с немецкими коллегами. Теперь уже я приехал к Гюнтеру с конкретным научным проектом. В первый же вечер он пригласим меня к себе на ужин. Гудрун уже сидела за столом, но когда она отлучилась на кухню, я заметил, что она прихрамывает гораздо сильнее. Убедившись, что она нас не слышит, Гюнтер, понизив голос, сказал: "У нее нашли рассеянный склероз."
Здесь я сделаю отступление. Рассеянный склероз, MS по-английски, это авто-имунная болезнь. Имунная система человека "сходит с ума" и атакует нервы, постепенно их разрушая. Лечить MS не умеют (по крайней мере, тогда не умели), но есть какие-то лекарства, которые иногда могут замедлить ход болезни.
Потом я приезжал в этот университетский городок каждое лето, на протяжении нескольких лет. Гудрун все еще рассказывала о шумерском языке с энтузиазмом. Сначала она стала ходить с палочкой, потом в инвалидном кресле,
потом у нее осталась активной только одна рука. Гюнтер за ней очень трогательно ухаживал. Голова у нее еще была ясной, хотя речь … Гудрун жаловалась, что сильные препараты, которые она принимает, действуют ей на память и речь.
Когда я приехал где-то в двухтысячном, Гюнтер сказал, что Гудрун больше на люди не выходит. Справляться с ней в одиночку он уже не мог, нанял сиделку, которая где-то обитала в глубине огромного особняка. Я ее не видел.
После этого несколько лет я в Германию не ездил, так получилось. От Гюнтера приходили редкие деловые письма-имейлы. Потом я попал в Берлин, на конференцию, и решил, что обязательно навещу Гюнтера, хотя путь от Берлина был неблизким. Поездка эта по разным причинам сложилась для меня неудачно, с самого начала, в аэропорту, все пошло наперекосяк, и так и продолжалось. В какой-то момент я решил, что бог хочет, чтобы я побыстрее убрался из Германии домой. И тем не менее, я заставил себя сесть на поезд.
В Институте Гюнтера не было. Оказывается, он вышел на пенсию и вместо физики занялся нейро-науками, совсем на другом факультете. Когда я его разыскал, он сказал мне: "Гудрун умерла. Совсем тяжелыми были последние 3-4 дня, а до этого она чувствовала себя довольно комфортабельно. Извини, я пожалуй пойду…"
Почему я об этом сейчас вспомнил? По воскресеньям я обычно просматриваю научный обзор БиБиСи, чтобы составить общее впечатление, и если что-то заинтересует, то почитать специалистов. Мое внимание привлекла заметка James Gallagher под названием "Рассеянный склероз: новое лекарство весьма эффективно". В ней написано: в Кэмбридже установили, что alemtuzumab
"eliminates the immune cells entirely, forcing a new immune system to be built from scratch which should not attack the nerves, and has better results than other options … although it is not a cure."
Разумеется, я не сильно доверяю (точнее, сильно не доверяю) журналистам, пишущим о науке для широкой ненаучной аудитории. В данном случае специалистов даже и почитать не могу: все равно ничего не пойму. Но все же, а вдруг?…
Скан мозга пациента больного MS.