В пятницу я разбирал завал бумаг на письменном столе у себя в офисе. В одной из стопок мелькнула пожелтевшая страничка из университетской многотиражки Minnesota Daily за март 2011 года. Как она туда попала и зачем, непонятно. Я уже собрался ее выбросить, как вдруг мой взгляд выхватил знакомое имя, Наум Мейман. "Не может быть" - подумал я, закрыл глаза и в памяти всплыло, как моментальный снимок, причем цветной, лицо этого человека, старое и мудрое.
1974 год, я в начале аспирантуры, рассказываю на семинаре работу о пингвинном механизме слабых нелептонных распадов. Участники семинара драконят меня в пух и прах, уже и живого места не осталось. За меня заступился Владимир Борисович Берестецкий. "Послушайте, - сказал он, - дайте же молодому и, как видно, изобретательному человеку спокойно поговорить хотя бы 10-15 минут, чтобы стала понятна суть работы. Завалить его мы всегда сможем позже." Во втором ряду одобрительно качая головой и улыбаясь мне сидел Наум Натанович Мейман.
Слева жена Инна.
В то время ему было 63 года (Какой старый, подумал я тогда... ха-ха-ха!). Позднее Иоффе, хорошо знавший Меймана, рассказал мне, что он учился на мехмате Казанского университета, был учеником Чеботарева и другом Ландау, в начале 50х годов, в расцвете научной карьеры, участвовал в атомном проекте, и в 1953 году получил Сталинскую премию. Премия была закрытой, тема засекреченной, в детали я не влезал, стараясь держаться от этого подальше.
Мейман вышел на пенсию в 1971 году, вскоре подал заявление на выезд в Израиль, и попал под колесо КГБ. Наряду с академиком Сахаровым, Мейман был организатором Московской хельсинской группы. Вскоре после смерти Берестецкого, он перестал приходить на семинары, и исчез из моего поля зрения на многие годы.
Мейман крайний слева, Сахаров справа.
В середине 90х, я вдруг столкнулся с ним, нос к носу, в коридоре Тель-Авивского университета. Тогда ему уже было за 80, но он остался живчиком, затащил меня в свой кабинет, и долго расспрашивал о моей работе. Умер Наум Натанович в 2001 году в Тель-Авиве в возрасте 90 лет. Некролог в "Успехах математических наук" подписали такие титаны как Виталий Гинзбург (по-видимому, они вместе работали в Арзамасе), Сергей Новиков и Яков Синай.
Вопрос: как имя Меймана вдруг всплыло в университетской многотиражке в Миннесоте в 2011 году?
В малюсеньком городишке Эпплтон в Висконсине жила девушка по имени Лиза Пол. Она родилась и росла в глубоко религиозной католической семье. Почему-то у Лизы вдруг прорезался интерес к русскому языку и культуре. В это время она училась в университете Миннесоты. После третьего (?) курса, она решила поехать в Москву, чтобы получить знания из первых рук. Для этого нанялась няней к американскому бизнесмену, который надолго ехал в Москву с женой и ребенком. Было это в конце 1983 года.
Лиза в Москве.
В Москве она решила брать уроки русского у профессионального педагога, и ей посоветовали Инну Мейман, жену Наума Натановича. Инна была на 20 с чем-то лет моложе мужа; к этому времени и он и она были долголетними отказниками и диссидентами. Так Лиза познакомилась с семьей Мейманов. Американцы наивны. Узнав историю жизни Мейманов, Лиза никак не могла понять, что за проблемы у них с КГБ. Вскоре у Инны диагностировали рак. Одна за другой последовали три операции, все неудачные. Московские хирурги опустили руки. Ей сказали: "Нужную вам операцию делают в Америке. Попробуйте…"
Разумеется, в выездной визе ей отказали. Раз, второй, …
Лиза возвратилась в Висконсин (с целью продолжить образование на юрфаке). В 1985 году, после очередного отказа Мейманам, она объявила голодовку, продолжавшуюся 25 дней, пока на нее не обратила внимание американская пресса. После этого Лизу пригласили в Вашингтон, на слушания в конгресс. Позднее она еще несколько раз приезжала в Вашингтон, организовала пресс-конференцию, встречалась с сенаторами. В конце концов, кто-то из них поднял вопрос об Инне Мейман во время беседы с Горбачевым. 19 января 1987 года Инна прилетела в аэропорт Вашингтона, где ее встречала Лиза Пол (самого Меймана не выпустили), и сразу повезла ее в больницу. Через три недели Инна умерла.
Теперь я возвращаюсь к пожелтевшей страничке из газеты на моем столе. Лиза Пол стала адвокатам по гражданским делам, по-видимому, успешным. Она учредила ежегодную премию присуждаемую двум студентам активистам в области прав человека.
Lisa Paul, Esq. сейчас.
В 2011 году эту премию получили Морли Спенсер и Нора Радтке, за работу в группе по защите прав детей в Южном Судане.
В принципе, я очень отрицательно отношусь к международной бюрократии, которые год за годом' профессионально борются' за права человека. Они как присосавшиеся пиявки, только усугубляют проблемы. В настоящем решении проблем они никак не заинтересованы, поскольку пока есть проблемы, им платят зарплаты и нехилые. Об этом хорошо пишет Юлия Латынина. Да достаточно в Женеве подойти ко Дворцу Наций, где они заседают, и посмотреть на каких машинах они подъезжают/отъезжают, и в каких ресторанах едят, чтобы все стало понятно.
Но в случае с Лизой Пол, Морли Спенсер и Норы Радтке, речь идет о людях, которые занимаются добрыми делами добровольно и бесплатно. Хотя зачастую они бывают наивны, идут не той дорогой, но именно такой активизм (grass root, как говорят американцы) - осознание того, что от каждого человека может что-то зависеть - превращает общество баранов в гражданское общество.
И да, я идеалист, я в это верю.