Поход к мысу Горн мог бы и не состояться, если бы не 19 ноября 2015. В тот день я побывал в мастерской Фёдора Конюхова. Атмосфера спокойствия и морских приключений, иконы, книги, картины, от которых веяло романтикой, и карта, подписанная на память о встрече.
«Владислав! Желаю тебе пройти свой мыс Горн! Фёдор Конюхов. 19.11.2015»
Потом были пески Ленсойс-Мараньенсес, джунгли Амазонки, тепуи Венесуэлы, высокогорья Перу и Боливии. За это время я успел порядком подзабыть про мыс Горн, а когда и вспоминал, то он казался мне чем-то недоступным и отдалённым, абстрактным географическим названием. Пройти возле него, а уж тем более ступить на его берег - об этом и мечтать не мог. И, признаюсь, не мечтал.
Впервые мысль, что это - возможно, посетила меня в Ушуайе. Здесь на краю земли Аргентинской, откуда даже до Антарктиды тысяча миль, мыс стал для меня реальным, почти осязаемым. Всё, что оставалось - найти яхту, паром, сейнер, в общем, любую посудину, держащуюся на плаву, договориться о цене и отправиться на край земли, теперь уже настоящий.
Навигация яхт заканчивалась, те же капитаны, которые соглашались отправиться к мысу, ломили такие цены, что предложение таксиста подкинуть из Сочи в Питер во время олимпиады показалось бы наивной попыткой водителя заработать. Так что пришлось купить пару последних дешёвых билетов на уходящий чилийский пароход. Если уж не с ветерком, так хоть с дымком.
Из большой советской энциклопедии:
«(Cabo de Hornos, Hoorn), мыс, крайний южный пункт Южной Америки на о. Горн, к Ю. от Огненной Земли (50° 59' южной широты и 67° 16' западной долготы). Открыт в 1616 голландцами Я. Лемером и В. Схаутеном. Назван по имени родины Схаутена - города Горн».
21 марта. День первый.
В 18:00 мы прошли по причалу к нашему пароходу, приютившемуся среди других экспедиционных судов, и через два часа отчалили тихо, незаметно. Как только отдали швартовые, наше судно стало на всех парах выходить из порта,
Click to view
и вскоре огоньки Ушуайи прощально подмигивали нам издалека среди тёмных глыб горных хребтов. Такая же картина, должно быть, открылась и Фернану Магеллану в 1520 году, когда он впервые увидел берег архипелага, освещаемый кострами индейцев. Мы взяли курс на Пуэрто-Наварино, до которого было 20 морских миль по каналу Бигль. Дальше через пролив Мюррея и бухту Нассау наш курс лежал к острову Горн. Ещё 100 миль.
Пароход был выдраен и покрашен, будто военный корабль перед визитом адмирала, от сумеречных пейзажей глаз не оторвать, но крепчающий с каждой минутой ветер согнал нас с верхней палубы в кают-компанию, где пассажиры и офицеры закусывали и поднимали тосты за Чили, за дружбу и за тех, кто в море. Вскоре судно вошло в чилийские территориальные воды.
Нашими соседями по столику оказалась пожилая французская пара, Филипп и его супруга Клод. Филипп когда-то учил русский язык и рассказывал о своей жизни в Советском Союзе, а Клод, начав разговор с «Надеюсь, ты согласен, что социалисты и американцы - свиньи», вскоре предалась воспоминаниям о том, как она в начале 70-х познакомилась с Филиппом в Египте, и они отправились в большое путешествие по странам восточной Африки, включая Мадагаскар. Я слушал, и перед моим внутренним взором проплывали красочные картины странствий в те благословенные времена, когда у путешественников не было ни мобильных телефонов, ни компьютеров, ни доступа к интернету, ни банковских карточек, ни Lonely Planet, ни бутилированной воды.
Сейчас я пишу, сидя в каюте. За окном проплывают огни Пуэрто-Наварино. Дальше населённых пунктов уже не будет. Дальше будет только вода, серебрящаяся в свете луны, чёрные скалы чужих берегов и ветер.
22 марта. День второй.
06:00 Наконец, заветные 50° 59' южной широты и 67° 16' западной долготы. В предрассветных сумерках справа по борту вырисовываются контуры острова Горн.
Мы почти у цели. Выпив стакан горячей воды, и подкрепившись галетами, я вышел на палубу, там как раз начинали спуск ботов на воду. Погода благоволила, и капитан разрешил высадку на остров. Тем не менее, ветер разгонял волны по проливу Дрейка, и те со звериным остервенением бросались на судно и на скалистый берег легендарного острова.
Высадка прошла успешно, никто в воду не упал, даже волной никого не окатило. Мы ступили на легендарный клочок суши - остров Горн.
С тех пор, как в 1616 году его открыли голландские мореплаватели, остров и его самый южный мыс - Горн стали культовым местом для моряков и до сих пор манят мореплавателей и странников.
Безлесный, холмистый, словно Командоры, со скалистыми берегами, продуваемый всеми ветрами, остров вздымается из бурлящих ледяных вод океана, как древний чудо-юдо-рыба-кит из русских сказаний.
Только вместо волшебного града на нём находятся памятник, скульптура вечно парящего альбатроса, как напоминание о тысячах моряков, погибших в попытках обогнуть мыс Горн,
деревянная католическая часовня
и маяк,
на котором служит офицер чилийского военно-морского флота.
Click to view
С ним на острове живёт жена и двое детей дошкольного возраста.
Именно такой состав считается идеальным с точки зрения поддержания благоприятного климата в семье. Офицер служит на острове в течение года, потом его сменяет другой. После службы в отдалённых точках военным полагаются льготы и жильё без очереди.
Остров Горн запомнился мне прозрачным воздухом, сюрреалистичным светом, разноцветными облаками, несущимися по небу, одиноким маяком, привкусом грусти и уединения.
Здесь властвует ветер. Это настоящий край земли. О нём нет смысла писать, здесь надо побыть хотя бы часок.
В 09:00 ветер стал крепчать, и мы вернулись на судно. Я поднялся на верхнюю палубу, и под Цоя в наушниках провожал взглядом остающийся позади остров Горн. Наш пароход взял курс на север в пролив Мюррея.
Через полчаса уже штормило вовсю. Свинцовое небо, свинцовые острова и свинцовые волны. Созерцая свинцовый мир, я думал о том, как индейцы племени ямана, населявшие даже архипелаг Горн, голыми сновали в лодках по лабиринтам проливов и каналов между островками, и мне становилось ещё холоднее. Маленькие люди в утлых судёнышках в вечном холоде и опасности.
В какой-то момент я заметил на западе белую точку. Она, то исчезала, то появлялась среди волн. Разглядев в бинокль идущую под парусом малютку, я представил себе бывалого яхтсмена-одиночку в рыбацком костюме с бородой и красными от хронического недосыпа глазами, сражающегося со стихией и уверенного, что после бури будет покой. Он замечает на горизонте наше судно, а уже в следующее мгновение окидывает взглядом такелаж и забывает про нас.
После обеда ветер начал стихать, и к 16 часам установился штиль. Мы стали на якорь у о. Наварино в бухте Вулайа и высадились на берег.
Кожа залива разгладилась, приобрела здоровый розовый оттенок. Ненадолго вышло солнце. После разыгравшийся стихии, его появление подействовало на меня так же, как и на жителей о. Беринга, которые, завидев выглянувший из-за туч солнечный диск, высыпают из домов и прогуливаются по улицам посёлка с видом на океан, пока солнце не исчезает за горизонтом. Погреться выходят все, кто не занят на работе, от стариков с палочками, до детишек с трёхколёсными велосипедами. Это настоящий праздник, но не тот, который всегда с тобой, а тот, который с нетерпением ждёшь.
Вообще, сколько я путешествую по Огненной земле, столько вспоминаю Командоры. И вот опять: тёплый осенний вечер в безлюдной бухте Вулайа напомнил мне редкие тихие вечера на юге о. Беринга, когда воздух не шелохнётся, кричат морские птицы, и в лучах заходящего солнца оживают далёкие скалистые берега о. Медного.
Бухта Вулайа - место историческое. Горы, поросшие первичными магеллановыми лесами, речки, прибрежные островки и скалы, богатые жизнью морские воды. Здесь располагалось самое большое поселение индейцев ямана. Будучи, как и алеуты, первоклассными морскими охотниками, они питались рыбой, морским зверем и моллюсками. Считалось, что морю можно отдавать или живое, или ничего. Поэтому раковины съеденных моллюсков индейцы оставляли прямо рядом с жилищами. И сегодня, если копнуть землю, можно найти раковины в золе: это всё, что осталось от некогда бесстрашного перед лицом суровой природы, и беззащитного перед нашествием европейцев маленького народа.
Ещё здесь же в 1833 году высадился Чарльз Дарвин во время своего знаменитого путешествия на корабле «Бигль». Об индейцах ямана он тогда отозвался, как о бедных, жалких созданиях с безобразными лицами, а их язык показался ему «клекотом и шумом, которые едва заслуживают называться членораздельной речью».
«Когда на твою стоянку придет много гостей и одарить всех ты не сможешь, подумай сперва о чужих; что останется, раздай родным и друзьям».
Это - одна из заповедей племени ямана. Сегодня вечером бухта Вулайа одарила нас самым главным: теплом и спокойствием.