📖 44 📖
- Знаете, - говорила я Вам, - если выбирать, чего мне больше всего не хватало, то это даже не любви, а чтобы со мной разговаривали. Просто разговаривали, о чем угодно. О погоде, природе, о кино, книгах, комнатных растениях, узорах на клеенчатой скатерти. Просто обменивались со мной мыслями, задавали вопросы, слушали.
Вы спросили меня, будь Вы в моей жизни тогда, о чем бы мне хотелось с Вами поговорить. Я представила и заулыбалась: мне бы хотелось сходить с Вами в картинную галерею и обмениваться впечатлениями о картинах. Мне было бы очень интересно послушать, как Вы видите картину, и поделиться своим углом зрения, сравнивать и удивляться, как по-разному мы воспринимаем, и получать от этого большое удовольствие. Это стало одной из моих самых любимый фантазий о Вас.
Родители же общались со мной преимущественно только по делу, о школе и жизни не спрашивали. Предполагалось, что как с уроками, так и с проблемами в школе и жизни я должна разбираться сама, никого этим не нагружать и ни на что не жаловаться. Все заняты, им некогда, они устали, у них свой груз проблем, и им не до меня. В доме всегда висела невидимая, темная, тяжелая туча, о которой не говорили, которую не называли, но давила она на всех. Прорывалась она, в основном, через бесконечное бурчание отца, его длинные, критикующие все и вся монологи и периодические скандалы. Во время скандалов он орал на мать, а она молчала и жалась по углам. Иногда пряталась в моей комнате, жалуясь мне на его жестокое обращение и его проблемы в интимной жизни. Гладила меня по голове и хныкала «А папочка-то твой импотент с тридцатилетнего возраста!». До рукоприкладства у них никогда не доходило, да это и не было нужно - отец умел словами избить тебя так, что ты не встанешь. Он долго, подробно, не стесняясь в выражениях распекал и унижал за малейший промах, и говорил об этом по несколько дней подряд, а потом начинал также подробно и во всех красках воспоминать все твои предыдущие ошибки. Он считал, такие разносы - это самый действенный способ исправить недостатки в другом человеке. Лучшее, что можно было сделать живя с ним в одном доме, это поменьше попадаться на глаза, да и вообще поменьше жить. А то ведь когда живешь - неизбежно совершаешь ошибки, а тебя потом за каждую из них будут методично топтать, сдабривая это грязными ругательствами, до конца твоей жизни.
[читать дальше]При скандалах он поминал матери какое-то прошлое, из-за которого, в том числе, по его словам, я родилась хилой и больной. И хотя орал он не на меня, а на нее, я чувствовала себя виноватой, что доставляю ей своей бракованностью такие тяжелые страдания. Даже если быть живой и радоваться жизни не было бы так страшно, я бы все равно не смогла бы себе этого позволить - как же можно вообще чувствовать право жить, когда сама твоя жизнь стала причиной мучений самого важного человека в твоей жизни? Я и не жила, и даже осознавала этого. Я была просто выцветшими обоями на стене, которые не радуют, периодически раздражают, и глаза бы мамины их не видели, но они прикрывают стены и без них никак.
- Это сколько же сил вам нужно было, чтобы такую масштабную личность, как вы, сжать до такого маленького размера! - в сердцах как-то воскликнули Вы, слушая про мое детство.
Однажды эта сжатая пружина попыталась развернуться. Со средней школы я стала время от времени записываться в спортивные секции, потому что начала набирать вес. Я не знала, почему это происходит и что с этим делать. До культа диет оставалось еще много лет. Информации, как снизить вес, кроме как «больше двигаться» вокруг меня не существовало. О правильном питании никто и не слышал, а тех, кто вел физически активный образ жизни, считали чокнутыми. Оба родителя страдали лишним весом, в доме была преимущественно тяжелая и сладкая пища, как любил папа. За моим питанием никто не следил - что нашла в холодильнике и в шкафчиках, то и ешь, и я ела то же, что и родители. Однажды под книжку я не глядя съела 30 конфет. Отец нашел фантики в мусорном ведре, пересчитал их, сложил в целлофановый пакетик и тряс им перед лицом матери, обвиняя ее в моем ожирении. Мать молчала и поджимала губы, а я едва дышала от ужаса и стыда, что снова делаю жизнь моей несчастной матери невыносимой. Мне он ничего не сказал. Она тоже. И ничего не сделала, только смотрела на меня с еще большими обидой и разочарованием. В попытках «больше двигаться» я записывалась то на волейбол, то на баскетбол, то на плавание. Меня даже отдали в спортивную школу по плаванию на год и на лето в спортивный лагерь. Дольше я не продержалась - не смогла долго выдержать изнурительные тренировки и оскорбления с унижениями от тренеров. Тогда считалось, именно так, пинками и ругательствами, и надо воспитывать спортивные кадры. Я говорила родителям, что не хочу больше туда ходить, но меня не слушали. Я стала прогуливать тренировки и врать о болезнях, пока тренерам это не надоело и меня не выгнали. Мама была мной очень разочарована.
Когда мне исполнилось 15, в страну потекли первые ручейки похудательного культа, и из рук в руки начали передаваться диеты в стиле «похудей на 10 кг за две недели: яйцо утром, стакан бульона в обед и корочка хлеба на ужин». Я почувствовала надежду - наконец-то я смогу взять ситуацию с лишним весом в свои руки и решить эту проблему. В начале учебного года я села на одну из таких диет и записалась на занятия танцами для взрослых, где преподавали простенькие движения для дискотек. В отличие от всех остальных видов физической активности, танцы мне зашли. Я с ходу ловила движения, могла их легко повторить и тихонечко получала себе от этого удовольствие, слушая современную танцевальную музыку и выражая ее в теле.
Однажды, когда я шла к раздевалке перед занятием, я заглянула в щелочку двустворчатой двери в танцевальный зал. Там заканчивалась тренировка концертного коллектива школы по бальным танцам. От увиденного у меня дух захватило. Стройные, грациозные молодые люди с идеальной осанкой изящно кружили в вальсе под красивую, классическую музыку. Приподнятые подбородки, ровные спины, отточенные движения. Они показались мне небожителями, а увиденное - кусочном другого, далекого мира, который не понятно как затесался в нашем темном, холодном, маленьком рабоче-крестьянском городишке с зоновскими понятиями. Я по сравнению с ними почувствовала себя пыльным мешком картошки. Но каждый раз перед занятиями с надеждой снова заглядывала в щелочку, не получится ли еще раз подсмотреть за недоступной мне жизнью. Однажды за этим меня заметил преподаватель танцев, я чуть не провалилась от стыда сквозь землю и, опустив голову, быстро пробежала мимо него в сторону раздевалки.
Вы спросили меня, будь Вы в моей жизни тогда, о чем бы мне хотелось с Вами поговорить. Я представила и заулыбалась: мне бы хотелось сходить с Вами в картинную галерею и обмениваться впечатлениями о картинах. Мне было бы очень интересно послушать, как Вы видите картину, и поделиться своим углом зрения, сравнивать и удивляться, как по-разному мы воспринимаем, и получать от этого большое удовольствие. Это стало одной из моих самых любимый фантазий о Вас.
Родители же общались со мной преимущественно только по делу, о школе и жизни не спрашивали. Предполагалось, что как с уроками, так и с проблемами в школе и жизни я должна разбираться сама, никого этим не нагружать и ни на что не жаловаться. Все заняты, им некогда, они устали, у них свой груз проблем, и им не до меня. В доме всегда висела невидимая, темная, тяжелая туча, о которой не говорили, которую не называли, но давила она на всех. Прорывалась она, в основном, через бесконечное бурчание отца, его длинные, критикующие все и вся монологи и периодические скандалы. Во время скандалов он орал на мать, а она молчала и жалась по углам. Иногда пряталась в моей комнате, жалуясь мне на его жестокое обращение и его проблемы в интимной жизни. Гладила меня по голове и хныкала «А папочка-то твой импотент с тридцатилетнего возраста!». До рукоприкладства у них никогда не доходило, да это и не было нужно - отец умел словами избить тебя так, что ты не встанешь. Он долго, подробно, не стесняясь в выражениях распекал и унижал за малейший промах, и говорил об этом по несколько дней подряд, а потом начинал также подробно и во всех красках воспоминать все твои предыдущие ошибки. Он считал, такие разносы - это самый действенный способ исправить недостатки в другом человеке. Лучшее, что можно было сделать живя с ним в одном доме, это поменьше попадаться на глаза, да и вообще поменьше жить. А то ведь когда живешь - неизбежно совершаешь ошибки, а тебя потом за каждую из них будут методично топтать, сдабривая это грязными ругательствами, до конца твоей жизни.
[читать дальше]При скандалах он поминал матери какое-то прошлое, из-за которого, в том числе, по его словам, я родилась хилой и больной. И хотя орал он не на меня, а на нее, я чувствовала себя виноватой, что доставляю ей своей бракованностью такие тяжелые страдания. Даже если быть живой и радоваться жизни не было бы так страшно, я бы все равно не смогла бы себе этого позволить - как же можно вообще чувствовать право жить, когда сама твоя жизнь стала причиной мучений самого важного человека в твоей жизни? Я и не жила, и даже осознавала этого. Я была просто выцветшими обоями на стене, которые не радуют, периодически раздражают, и глаза бы мамины их не видели, но они прикрывают стены и без них никак.
- Это сколько же сил вам нужно было, чтобы такую масштабную личность, как вы, сжать до такого маленького размера! - в сердцах как-то воскликнули Вы, слушая про мое детство.
Однажды эта сжатая пружина попыталась развернуться. Со средней школы я стала время от времени записываться в спортивные секции, потому что начала набирать вес. Я не знала, почему это происходит и что с этим делать. До культа диет оставалось еще много лет. Информации, как снизить вес, кроме как «больше двигаться» вокруг меня не существовало. О правильном питании никто и не слышал, а тех, кто вел физически активный образ жизни, считали чокнутыми. Оба родителя страдали лишним весом, в доме была преимущественно тяжелая и сладкая пища, как любил папа. За моим питанием никто не следил - что нашла в холодильнике и в шкафчиках, то и ешь, и я ела то же, что и родители. Однажды под книжку я не глядя съела 30 конфет. Отец нашел фантики в мусорном ведре, пересчитал их, сложил в целлофановый пакетик и тряс им перед лицом матери, обвиняя ее в моем ожирении. Мать молчала и поджимала губы, а я едва дышала от ужаса и стыда, что снова делаю жизнь моей несчастной матери невыносимой. Мне он ничего не сказал. Она тоже. И ничего не сделала, только смотрела на меня с еще большими обидой и разочарованием. В попытках «больше двигаться» я записывалась то на волейбол, то на баскетбол, то на плавание. Меня даже отдали в спортивную школу по плаванию на год и на лето в спортивный лагерь. Дольше я не продержалась - не смогла долго выдержать изнурительные тренировки и оскорбления с унижениями от тренеров. Тогда считалось, именно так, пинками и ругательствами, и надо воспитывать спортивные кадры. Я говорила родителям, что не хочу больше туда ходить, но меня не слушали. Я стала прогуливать тренировки и врать о болезнях, пока тренерам это не надоело и меня не выгнали. Мама была мной очень разочарована.
Когда мне исполнилось 15, в страну потекли первые ручейки похудательного культа, и из рук в руки начали передаваться диеты в стиле «похудей на 10 кг за две недели: яйцо утром, стакан бульона в обед и корочка хлеба на ужин». Я почувствовала надежду - наконец-то я смогу взять ситуацию с лишним весом в свои руки и решить эту проблему. В начале учебного года я села на одну из таких диет и записалась на занятия танцами для взрослых, где преподавали простенькие движения для дискотек. В отличие от всех остальных видов физической активности, танцы мне зашли. Я с ходу ловила движения, могла их легко повторить и тихонечко получала себе от этого удовольствие, слушая современную танцевальную музыку и выражая ее в теле.
Однажды, когда я шла к раздевалке перед занятием, я заглянула в щелочку двустворчатой двери в танцевальный зал. Там заканчивалась тренировка концертного коллектива школы по бальным танцам. От увиденного у меня дух захватило. Стройные, грациозные молодые люди с идеальной осанкой изящно кружили в вальсе под красивую, классическую музыку. Приподнятые подбородки, ровные спины, отточенные движения. Они показались мне небожителями, а увиденное - кусочном другого, далекого мира, который не понятно как затесался в нашем темном, холодном, маленьком рабоче-крестьянском городишке с зоновскими понятиями. Я по сравнению с ними почувствовала себя пыльным мешком картошки. Но каждый раз перед занятиями с надеждой снова заглядывала в щелочку, не получится ли еще раз подсмотреть за недоступной мне жизнью. Однажды за этим меня заметил преподаватель танцев, я чуть не провалилась от стыда сквозь землю и, опустив голову, быстро пробежала мимо него в сторону раздевалки.