Сегодня День Восстания Декабристов...
Мы могли бы жить совершенно в другом мире, если бы аристократы совершили Переворот Системы в 1825 году вместо переворота черни в 1917.
"две головы орла, которые означали деспотизм и суеверие, были отрублены"
Я увидел себя во сне на улицах хорошо знакомого Петербурга, но вокруг все до того изменилось, что трудно было поверить, что я нахожусь в знакомом городе. Новые прекрасные общественные здания возвышались на каждом шагу, а старые, хорошо знакомые дворцы и казармы имели совершенно новое назначение, до странности не похожее на первоначальное. Раньше город был наполнен бесчисленными казармами, - теперь они были заняты общественными школами, академиями и библиотеками всех видов. Вот мрачный Михайловский замок, в котором задушили Павла I, - теперь на нем надпись большими золотыми буквами: «Дворец Государственного Собрания». Вот Аничкин дворец, через большие стеклянные окна которого видно множество прекрасных статуй из мрамора и бронзы. Это Русский Пантеон, собрание статуй и бюстов людей, прославившихся своими талантами или заслугами перед Отечеством.
На Невском картина тоже переменилась. Ранее вдали рисовался силуэт монастыря, а теперь вместо него возвышалась триумфальная арка, как бы воздвигнутая на развалинах фанатизма. В этот момент музыка необычайной гармонии и силы достигла моего слуха. Бесчисленное множество народа вливалось во врата гигантского круглого здания, увенчанного куполом, - именно оттуда слышались потрясшие меня звуки. Размеры и великолепие здания превосходили не только все то, что существовало в то время на земле, но и огромные памятники римского величия. Бронзовые двери необычайной величины открывались, чтобы впустить народ, и я вошел вместе с толпою.
Изнутри купол, поддерживаемый тройным рядом колонн, представлял небо, покрытое звездами. Белый мраморный алтарь возвышался посреди залы, на нем горел неугасимый огонь. Нет ни икон, ни священников, только в глубоком молчании стоящий народ слушает изумительную музыку. Минутное молчание воцарилось в храме, после чего несколько превосходных по правильности и звучности голосов стали петь гимн созданию под музыку Гайдна. Я думал, что действительно внимаю хору ангелов.
Я приблизился к старцу, только что перед тем обращавшемуся к толпе со ступеней алтаря: «Сударь, извините любопытство иностранца, который, не зная, должно ли верить глазам своим, осмеливается спросить у вас объяснения стольким чудесам. Разве ваши сограждане не принадлежат к греко-кафолическому вероисповеданию? Но величественное собрание, которого я только что был свидетелем, равно не похоже на обедню греческую и латинскую и даже не носит следов христианства».
«Откуда же вы явились? - ответил мне старец. - Или изучение истории до того поглотило вас, что прошедшее для нас воскресло, а настоящее исчезло из ваших глаз? Вот уже около трех веков, как среди нас установлена истинная религия, т.е. культ единого и всемогущего бога, основанный на догме бессмертия души, страдания и наград после смерти и очищенный от всяких связей с человеческими суевериями. Мы не обращаем наших молитв ни к пшеничному хлебу, ни к омеле с дуба, ни к святому миру, - но к тому, кого величайший поэт одной нации, давней нашей учительницы, определил одним стихом: «Вечность имя ему, и его создание - мир». Среди простого народа еще существуют старухи и ханжи, которые жалеют о прежних обрядах. Ничего не может быть прекраснее, говорят они, как видеть архиерейскую службу и дюжину священников и дьяконов, обращенных в лакеев, которые заняты его облачением, коленопреклоняются и поминутно целуют его руку, пока он сидит, а все верующие стоят. Скажите, разве это не было настоящим идолопоклонством, менее пышным, чем у греков, но более нелепым, потому что священнослужители отождествлялись с идолом? Ныне у нас нет священников и тем менее - монахов. Всякий верховный чиновник по очереди несет обязанности, которые я исполнял сегодня. Выйдя из храма, я займусь правосудием. Тот, кто стоит на страже порядка земного, не есть ли достойнейший представитель бога, источника порядка во вселенной? Ничего нет проще нашего культа. Музыка - единственное искусство, допускаемое при новом богослужении: «она - естественный язык между человеком и божеством».
Проходя по Дворцовой площади, я видел, что старый русский флаг вьется над черными от ветхости» стенами Зимнего дворца,однако вместо двуглавого орла с молниями в когтях было изображение парящего в облаках феникса, который держит в клюве венок из оливковых ветвей и бессмертника. «Как видите, мы изменили герб империи, - сказал старец: - Две головы орла, которые означали деспотизм и суеверие, были отрублены, и из пролившейся крови возник феникс свободы и истинной веры. Великие события, разбив наши оковы, вознесли нас на первое место среди народов Европы».
Кругом царили изобилие и довольство; какой-то новый общественный строй, согласующийся с законами человечности, обеспечивал общее благосостояние, и если кто впадал в бедность, то лишь от чисто случайных несчастных обстоятельств. Они немедленно получали самую щедрую помощь от своих сограждан и выходят из бедности. Все граждане равны перед законом - как то следовало из надписи на новом великолепном дворце: «Святилище правосудия, открытое для каждого гражданина, где во всякий час он может требовать защиты законов». Здесь собирается верховный трибунал, состоящий из старейшин нации.
Великие события, разбив оковы народа, вдохнули новую жизнь в литературное творчество, стали вскрывать плодоносную и почти нетронутую жилу нашей древней народной словесности, и вскоре из нее вспыхнул поэтический огонь, который и теперь с таким блеском горит в наших эпопеях и трагедиях. С установлением новых нравов возникла и хорошая комедия, комедия самобытная.
Проходя по городу, я был поражен костюмами жителей. Они соединяли европейское изящество с азиатским величием, и при внимательном рассмотрении я узнал русский кафтан с некоторыми изменениями.
«Мне кажется, - сказал я своему руководителю, - что Петр Великий велел высшему классу русского общества носить немецкое платье, - с каких пор вы его сняли?»
«С тех пор, как мы стали нацией, - ответил он, - с тех пор, как, перестав быть рабами, мы более не носим ливреи господина. Петр Великий, несмотря на исключительные таланты, обладал скорее гением подражательным, нежели творческим.»
Тут мы готовились пройти во Дворец правосудия - он помещался на другом берегу Невы, и к нему вел великолепный мост, наполовину мраморный, наполовину гранитный. Такого еще не было в Петербурге...
Если кто еще не догадался, мы отмечаем годовщину 14 декабря - годовщину восстания 1825 года на Сенатской площади.
Первая из сегодняшних публикаций - статья
Милицы Васильевны Нечкиной «ДЕКАБРИСТСКАЯ ”УТОПИЯ”»
Декабристы, разумеется, не были утопистами в привычном для историка значении этого слова. Они не оставили после себя утопий, - историк изучает их реальные конституционные проекты, а не фантастические учения об идеальном общественном строе. Но среди идеологических документов раннего декабризма есть один, к которому подходит это слово, несмотря на все сделанные оговорки. Интересующий нас документ разыскан Б.Л.Модзалевским и впервые опубликован в 1927 г. в составе найденных им остатков архива «Зеленой Лампы». В составе архива «Зеленой Лампы» и находится интересующее нас произведение. Озаглавлено оно одним словом «Сон». Рукопись на французском языке занимает шесть листов и содержит авторские поправки. На основе анализа почерка и сопоставления ряда биографических данных Л.Б.Модзалевский пришел к убедительному выводу, что автором ее является Александр Дмитриевич Улыбышев (моцартоведы и моцартопоклонники - улыбнулись :) ).
*
Сообщения о внезапной смерти Александра I были встречены в Англии с недоверием. В самой смерти, конечно, никто не сомневался; одновременно пять курьеров сообщили о ней Ротшильду; так хорошо был поставлен осведомительный аппарат биржи. Не было, однако, уверенности в достоверности сообщений о естественной смерти императора. «Лаконизм «Санкт-Петербургской Газеты», - писала «Morning Post», - очень показателен. Несколько строчек о болезни, точно не указанной, может быть является достаточным для жителей Севера, которым даются лишь краткие объяснения, но это не может удовлетворить любознательных и рассудительных обитателей Запада».
К началу января переход власти к Константину казался совершившимся фактом. «Подобно его отцу Павлу, Константин всегда был и поныне остался сторонником самой суровой дисциплины, и считается большим военным авторитетом. Было бы неправильным считать Константина абсолютным невеждой. Если он и варвар, то варвар цивилизованный…» Оценка Константина, данная в указанной нами выше статье, дает нам ключ к пониманию отношения английского общественного мнения к перспективе его воцарения на русском престоле. Появление на престоле Константина, не связанного узами Священного Союза, и по своему характеру склонного к военной авантюре, немедленно вызвало беспокойство в английской печати и отразилось на настроении биржи. В Сити определенно высказывалось мнение, что «Константин должен будет найти занятие для армии, и так как эта необходимость вполне соответствует личным стремлениям императора, следует ожидать крупных событий. Фонды понижаются под угрозой русско-турецкой войны».
Известие о восстании 14/26 декабря прибыло в Лондон в такой форме, которая не оставляла сомнений о результатах восстания и в успехе нового императора. Схема событий, вырисовывающаяся из сообщений английской печати 11-16 января, примерно такова: отречение Константина явилось вынужденным актом со стороны последнего ввиду враждебного отношения к нему императрицы-матери и других членов императорской семьи. Законный наследник престола - Константин - отказывается от власти; новый император Николай в то же время является в известном смысле узурпатором престола. На защиту Константина выступает часть армии, верная прежней присяге. Восставшие являются, таким образом, защитниками и приверженцами законного императора. Восставшие разбиты, и с вопросом о воцарении Константина временно покончено. О подлинных целях восстания еще ничего неизвестно.
«Принципы легитимизма безнадежно поколеблены... Для нас, англичан, подданных ограниченной монархии, самая вера в легитимизм представляется детской нелепостью. Для других народов, однако, будет полезно это новое доказательство фактического расхождения последователей легитимизма с основными его принципами».
«Сообщения из Петербурга от 26 декабря повествуют об из ряда вон выходящих событиях, происшедших через несколько часов после объявления Николая императором и обагривших кровью русских солдат трон нового императора. Императрица Мария Федоровна обратилась ко всем офицерам петербургского гарнизона с призывом способствовать принесению присяги Николаю полками гарнизона. Все полки изъявили свое согласие, за исключением Московского полка, находившегося в подчинении у самого Константина... Императрица-мать, возмущенная открытым сопротивлением выраженной ею воле и сознавая опасность какой-либо задержки в повиновении армии, отдала приказание начать немедленно стрельбу по восставшему полку. Есть что-то ужасное в мысли, что эти несчастные погибли только потому, что они изъявили нежелание отойти от присяги, которую они принесли лишь несколько дней тому назад».
[MORE=Петербургское правительство было, таким образом, поставлено перед необходимостью не только найти иное объяснение восстанию, но и снабдить это объяснение достаточными доказательствами, которые произвели бы в Англии и других частях Западной Европы должное впечатление. Этим на наш взгляд объясняется и стремление петербургского правительства дать возможно широкую огласку всем официальным русским документам о событиях 14/26 декабря.]
Лишь только истинный характер восстания начинает определяться, мы встречаем в английской прессе указания на «геройское» поведение Николая. 15-19 января газеты полны перепечаток из «Etoile» о «возвышенной душе» императора Николая, его «непреклонности» и доброте, мягкости характера и т.п. 7 февраля княгиня Ливен писала из Лондона своему брату: «Николай показал себя вторым Петром Великим; я рада, что мы уже ранее предвидели в нем великого человека... Я полна жалости к несчастным государям Европы, - как велик наш государь, какой контраст по сравнению с ними». Впоследствии, в начале 1827 года княгиня Ливен пишет Бенкендорфу об установившемся в Европе мнении об «уме, твердости и прямоте характера» русского императора».
Вступление на престол Николая считалось благоприятным событием с точки зрения британской внешней политики. Еще более благоприятным фактом могла представляться война между Николаем и Константином, началом которой казалось в первый момент декабрьское восстание. Такая война являлась залогом внешнего ослабления русской монархии и давала возможность рассчитывать на ее распадение. С чувством некоторого разочарования и изумления встречает поэтому английская печать сообщения о добровольном отречении Константина, каждый раз сомневаясь в истинном характере этого события. Почти все газеты в начале января обсуждают возможность отделения от России Польши, как самостоятельного государства под скипетром Константина.
В двадцатых числах января характер восстания выяснился окончательно; сообщения «Etoile», инспирированные русским правительством, и официальные сообщения последнего стали предметом всеобщего обсуждения.
«Судя по выражениям сочувствия со стороны низших классов народа, - писал «Morning Chronicle», - восставшие солдаты были далеко не одиноки... Парижские либеральные газеты пытаются на примере русского восстания показать преимущества конституционного правления над деспотизмом. Мы полагаем, что форма правления в данном случае имеет меньшее значение, чем уровень культуры. У народа, находящегося лишь на первых ступенях цивилизации, узы закона по необходимости слабы. В большой стране, где культура еще не подвинулась далеко вперед, порядок может поддерживаться лишь с помощью постоянной армии. Только овладев последней, можно рассчитывать на верховенство».
В Лондоне долго не хотели верить в возможность выступления русского дворянства против установленного в России монархического строя. Комментируя сообщение «Etoile» о революционных замыслах декабристов, составленное по официальным сведениям из «Санкт-Петербургской газеты», «Times» с особенной силой нападает на русское правительство: «Его императорское величество стремится уверить всех, что восстание, происшедшее в день принятия присяги новому императору петербургским гарнизоном, было вызвано распространением революционных теорий - враждой к самодержавию и желанием добиться якобинской конституции для финнов, самоедов и казаков. Император увидел зародыши карбонарских организаций даже в библейских обществах...».
Мы видим, как быстро пришло разочарование. Восстание не явилось серьезным ударом для русской монархии, не давало повода надеяться на развитие гражданской войны, как то можно было полагать еще 15-20 дней тому назад. Отношение же русского правительства к восстанию грозило новым усилением реакции в Европе, новым усилением Меттерниха.
Необычный характер декабрьского восстания для английского общественного мнения осложнялся также тем обстоятельством, что во главе восстания находились представители русского дворянства, «лучших аристократических семей», которые должны были быть лучшей опорой трона. Интерес к участникам восстания в Англии наблюдался именно в связи с наличием в среде декабристов представителей русской аристократии. «Morning Post» считала совершенно невероятным, чтобы «князь Трубецкой, генерал Ермолов и другие офицера» потребовали от императора конституционных гарантий.[/MORE]
В своей книге «Россия и русские» Николай Тургенев указывает, что отношение английской и французской прессы к участникам декабрьского восстания было в общем и целом довольно беспристрастным. Английская и французская печать ограничивалась последующей регистрацией фактов и в своих комментариях, по указанию Тургенева, не высказывалась ни за, ни против восстания.
URL записи
"две головы орла, которые означали деспотизм и суеверие, были отрублены"
Я увидел себя во сне на улицах хорошо знакомого Петербурга, но вокруг все до того изменилось, что трудно было поверить, что я нахожусь в знакомом городе. Новые прекрасные общественные здания возвышались на каждом шагу, а старые, хорошо знакомые дворцы и казармы имели совершенно новое назначение, до странности не похожее на первоначальное. Раньше город был наполнен бесчисленными казармами, - теперь они были заняты общественными школами, академиями и библиотеками всех видов. Вот мрачный Михайловский замок, в котором задушили Павла I, - теперь на нем надпись большими золотыми буквами: «Дворец Государственного Собрания». Вот Аничкин дворец, через большие стеклянные окна которого видно множество прекрасных статуй из мрамора и бронзы. Это Русский Пантеон, собрание статуй и бюстов людей, прославившихся своими талантами или заслугами перед Отечеством.
На Невском картина тоже переменилась. Ранее вдали рисовался силуэт монастыря, а теперь вместо него возвышалась триумфальная арка, как бы воздвигнутая на развалинах фанатизма. В этот момент музыка необычайной гармонии и силы достигла моего слуха. Бесчисленное множество народа вливалось во врата гигантского круглого здания, увенчанного куполом, - именно оттуда слышались потрясшие меня звуки. Размеры и великолепие здания превосходили не только все то, что существовало в то время на земле, но и огромные памятники римского величия. Бронзовые двери необычайной величины открывались, чтобы впустить народ, и я вошел вместе с толпою.
Изнутри купол, поддерживаемый тройным рядом колонн, представлял небо, покрытое звездами. Белый мраморный алтарь возвышался посреди залы, на нем горел неугасимый огонь. Нет ни икон, ни священников, только в глубоком молчании стоящий народ слушает изумительную музыку. Минутное молчание воцарилось в храме, после чего несколько превосходных по правильности и звучности голосов стали петь гимн созданию под музыку Гайдна. Я думал, что действительно внимаю хору ангелов.
Я приблизился к старцу, только что перед тем обращавшемуся к толпе со ступеней алтаря: «Сударь, извините любопытство иностранца, который, не зная, должно ли верить глазам своим, осмеливается спросить у вас объяснения стольким чудесам. Разве ваши сограждане не принадлежат к греко-кафолическому вероисповеданию? Но величественное собрание, которого я только что был свидетелем, равно не похоже на обедню греческую и латинскую и даже не носит следов христианства».
«Откуда же вы явились? - ответил мне старец. - Или изучение истории до того поглотило вас, что прошедшее для нас воскресло, а настоящее исчезло из ваших глаз? Вот уже около трех веков, как среди нас установлена истинная религия, т.е. культ единого и всемогущего бога, основанный на догме бессмертия души, страдания и наград после смерти и очищенный от всяких связей с человеческими суевериями. Мы не обращаем наших молитв ни к пшеничному хлебу, ни к омеле с дуба, ни к святому миру, - но к тому, кого величайший поэт одной нации, давней нашей учительницы, определил одним стихом: «Вечность имя ему, и его создание - мир». Среди простого народа еще существуют старухи и ханжи, которые жалеют о прежних обрядах. Ничего не может быть прекраснее, говорят они, как видеть архиерейскую службу и дюжину священников и дьяконов, обращенных в лакеев, которые заняты его облачением, коленопреклоняются и поминутно целуют его руку, пока он сидит, а все верующие стоят. Скажите, разве это не было настоящим идолопоклонством, менее пышным, чем у греков, но более нелепым, потому что священнослужители отождествлялись с идолом? Ныне у нас нет священников и тем менее - монахов. Всякий верховный чиновник по очереди несет обязанности, которые я исполнял сегодня. Выйдя из храма, я займусь правосудием. Тот, кто стоит на страже порядка земного, не есть ли достойнейший представитель бога, источника порядка во вселенной? Ничего нет проще нашего культа. Музыка - единственное искусство, допускаемое при новом богослужении: «она - естественный язык между человеком и божеством».
Проходя по Дворцовой площади, я видел, что старый русский флаг вьется над черными от ветхости» стенами Зимнего дворца,однако вместо двуглавого орла с молниями в когтях было изображение парящего в облаках феникса, который держит в клюве венок из оливковых ветвей и бессмертника. «Как видите, мы изменили герб империи, - сказал старец: - Две головы орла, которые означали деспотизм и суеверие, были отрублены, и из пролившейся крови возник феникс свободы и истинной веры. Великие события, разбив наши оковы, вознесли нас на первое место среди народов Европы».
Кругом царили изобилие и довольство; какой-то новый общественный строй, согласующийся с законами человечности, обеспечивал общее благосостояние, и если кто впадал в бедность, то лишь от чисто случайных несчастных обстоятельств. Они немедленно получали самую щедрую помощь от своих сограждан и выходят из бедности. Все граждане равны перед законом - как то следовало из надписи на новом великолепном дворце: «Святилище правосудия, открытое для каждого гражданина, где во всякий час он может требовать защиты законов». Здесь собирается верховный трибунал, состоящий из старейшин нации.
Великие события, разбив оковы народа, вдохнули новую жизнь в литературное творчество, стали вскрывать плодоносную и почти нетронутую жилу нашей древней народной словесности, и вскоре из нее вспыхнул поэтический огонь, который и теперь с таким блеском горит в наших эпопеях и трагедиях. С установлением новых нравов возникла и хорошая комедия, комедия самобытная.
Проходя по городу, я был поражен костюмами жителей. Они соединяли европейское изящество с азиатским величием, и при внимательном рассмотрении я узнал русский кафтан с некоторыми изменениями.
«Мне кажется, - сказал я своему руководителю, - что Петр Великий велел высшему классу русского общества носить немецкое платье, - с каких пор вы его сняли?»
«С тех пор, как мы стали нацией, - ответил он, - с тех пор, как, перестав быть рабами, мы более не носим ливреи господина. Петр Великий, несмотря на исключительные таланты, обладал скорее гением подражательным, нежели творческим.»
Тут мы готовились пройти во Дворец правосудия - он помещался на другом берегу Невы, и к нему вел великолепный мост, наполовину мраморный, наполовину гранитный. Такого еще не было в Петербурге...
Если кто еще не догадался, мы отмечаем годовщину 14 декабря - годовщину восстания 1825 года на Сенатской площади.
Первая из сегодняшних публикаций - статья
Милицы Васильевны Нечкиной «ДЕКАБРИСТСКАЯ ”УТОПИЯ”»
Декабристы, разумеется, не были утопистами в привычном для историка значении этого слова. Они не оставили после себя утопий, - историк изучает их реальные конституционные проекты, а не фантастические учения об идеальном общественном строе. Но среди идеологических документов раннего декабризма есть один, к которому подходит это слово, несмотря на все сделанные оговорки. Интересующий нас документ разыскан Б.Л.Модзалевским и впервые опубликован в 1927 г. в составе найденных им остатков архива «Зеленой Лампы». В составе архива «Зеленой Лампы» и находится интересующее нас произведение. Озаглавлено оно одним словом «Сон». Рукопись на французском языке занимает шесть листов и содержит авторские поправки. На основе анализа почерка и сопоставления ряда биографических данных Л.Б.Модзалевский пришел к убедительному выводу, что автором ее является Александр Дмитриевич Улыбышев (моцартоведы и моцартопоклонники - улыбнулись :) ).
*
Сообщения о внезапной смерти Александра I были встречены в Англии с недоверием. В самой смерти, конечно, никто не сомневался; одновременно пять курьеров сообщили о ней Ротшильду; так хорошо был поставлен осведомительный аппарат биржи. Не было, однако, уверенности в достоверности сообщений о естественной смерти императора. «Лаконизм «Санкт-Петербургской Газеты», - писала «Morning Post», - очень показателен. Несколько строчек о болезни, точно не указанной, может быть является достаточным для жителей Севера, которым даются лишь краткие объяснения, но это не может удовлетворить любознательных и рассудительных обитателей Запада».
К началу января переход власти к Константину казался совершившимся фактом. «Подобно его отцу Павлу, Константин всегда был и поныне остался сторонником самой суровой дисциплины, и считается большим военным авторитетом. Было бы неправильным считать Константина абсолютным невеждой. Если он и варвар, то варвар цивилизованный…» Оценка Константина, данная в указанной нами выше статье, дает нам ключ к пониманию отношения английского общественного мнения к перспективе его воцарения на русском престоле. Появление на престоле Константина, не связанного узами Священного Союза, и по своему характеру склонного к военной авантюре, немедленно вызвало беспокойство в английской печати и отразилось на настроении биржи. В Сити определенно высказывалось мнение, что «Константин должен будет найти занятие для армии, и так как эта необходимость вполне соответствует личным стремлениям императора, следует ожидать крупных событий. Фонды понижаются под угрозой русско-турецкой войны».
Известие о восстании 14/26 декабря прибыло в Лондон в такой форме, которая не оставляла сомнений о результатах восстания и в успехе нового императора. Схема событий, вырисовывающаяся из сообщений английской печати 11-16 января, примерно такова: отречение Константина явилось вынужденным актом со стороны последнего ввиду враждебного отношения к нему императрицы-матери и других членов императорской семьи. Законный наследник престола - Константин - отказывается от власти; новый император Николай в то же время является в известном смысле узурпатором престола. На защиту Константина выступает часть армии, верная прежней присяге. Восставшие являются, таким образом, защитниками и приверженцами законного императора. Восставшие разбиты, и с вопросом о воцарении Константина временно покончено. О подлинных целях восстания еще ничего неизвестно.
«Принципы легитимизма безнадежно поколеблены... Для нас, англичан, подданных ограниченной монархии, самая вера в легитимизм представляется детской нелепостью. Для других народов, однако, будет полезно это новое доказательство фактического расхождения последователей легитимизма с основными его принципами».
«Сообщения из Петербурга от 26 декабря повествуют об из ряда вон выходящих событиях, происшедших через несколько часов после объявления Николая императором и обагривших кровью русских солдат трон нового императора. Императрица Мария Федоровна обратилась ко всем офицерам петербургского гарнизона с призывом способствовать принесению присяги Николаю полками гарнизона. Все полки изъявили свое согласие, за исключением Московского полка, находившегося в подчинении у самого Константина... Императрица-мать, возмущенная открытым сопротивлением выраженной ею воле и сознавая опасность какой-либо задержки в повиновении армии, отдала приказание начать немедленно стрельбу по восставшему полку. Есть что-то ужасное в мысли, что эти несчастные погибли только потому, что они изъявили нежелание отойти от присяги, которую они принесли лишь несколько дней тому назад».
[MORE=Петербургское правительство было, таким образом, поставлено перед необходимостью не только найти иное объяснение восстанию, но и снабдить это объяснение достаточными доказательствами, которые произвели бы в Англии и других частях Западной Европы должное впечатление. Этим на наш взгляд объясняется и стремление петербургского правительства дать возможно широкую огласку всем официальным русским документам о событиях 14/26 декабря.]
Лишь только истинный характер восстания начинает определяться, мы встречаем в английской прессе указания на «геройское» поведение Николая. 15-19 января газеты полны перепечаток из «Etoile» о «возвышенной душе» императора Николая, его «непреклонности» и доброте, мягкости характера и т.п. 7 февраля княгиня Ливен писала из Лондона своему брату: «Николай показал себя вторым Петром Великим; я рада, что мы уже ранее предвидели в нем великого человека... Я полна жалости к несчастным государям Европы, - как велик наш государь, какой контраст по сравнению с ними». Впоследствии, в начале 1827 года княгиня Ливен пишет Бенкендорфу об установившемся в Европе мнении об «уме, твердости и прямоте характера» русского императора».
Вступление на престол Николая считалось благоприятным событием с точки зрения британской внешней политики. Еще более благоприятным фактом могла представляться война между Николаем и Константином, началом которой казалось в первый момент декабрьское восстание. Такая война являлась залогом внешнего ослабления русской монархии и давала возможность рассчитывать на ее распадение. С чувством некоторого разочарования и изумления встречает поэтому английская печать сообщения о добровольном отречении Константина, каждый раз сомневаясь в истинном характере этого события. Почти все газеты в начале января обсуждают возможность отделения от России Польши, как самостоятельного государства под скипетром Константина.
В двадцатых числах января характер восстания выяснился окончательно; сообщения «Etoile», инспирированные русским правительством, и официальные сообщения последнего стали предметом всеобщего обсуждения.
«Судя по выражениям сочувствия со стороны низших классов народа, - писал «Morning Chronicle», - восставшие солдаты были далеко не одиноки... Парижские либеральные газеты пытаются на примере русского восстания показать преимущества конституционного правления над деспотизмом. Мы полагаем, что форма правления в данном случае имеет меньшее значение, чем уровень культуры. У народа, находящегося лишь на первых ступенях цивилизации, узы закона по необходимости слабы. В большой стране, где культура еще не подвинулась далеко вперед, порядок может поддерживаться лишь с помощью постоянной армии. Только овладев последней, можно рассчитывать на верховенство».
В Лондоне долго не хотели верить в возможность выступления русского дворянства против установленного в России монархического строя. Комментируя сообщение «Etoile» о революционных замыслах декабристов, составленное по официальным сведениям из «Санкт-Петербургской газеты», «Times» с особенной силой нападает на русское правительство: «Его императорское величество стремится уверить всех, что восстание, происшедшее в день принятия присяги новому императору петербургским гарнизоном, было вызвано распространением революционных теорий - враждой к самодержавию и желанием добиться якобинской конституции для финнов, самоедов и казаков. Император увидел зародыши карбонарских организаций даже в библейских обществах...».
Мы видим, как быстро пришло разочарование. Восстание не явилось серьезным ударом для русской монархии, не давало повода надеяться на развитие гражданской войны, как то можно было полагать еще 15-20 дней тому назад. Отношение же русского правительства к восстанию грозило новым усилением реакции в Европе, новым усилением Меттерниха.
Необычный характер декабрьского восстания для английского общественного мнения осложнялся также тем обстоятельством, что во главе восстания находились представители русского дворянства, «лучших аристократических семей», которые должны были быть лучшей опорой трона. Интерес к участникам восстания в Англии наблюдался именно в связи с наличием в среде декабристов представителей русской аристократии. «Morning Post» считала совершенно невероятным, чтобы «князь Трубецкой, генерал Ермолов и другие офицера» потребовали от императора конституционных гарантий.[/MORE]
В своей книге «Россия и русские» Николай Тургенев указывает, что отношение английской и французской прессы к участникам декабрьского восстания было в общем и целом довольно беспристрастным. Английская и французская печать ограничивалась последующей регистрацией фактов и в своих комментариях, по указанию Тургенева, не высказывалась ни за, ни против восстания.
URL записи