Анго Сакагути - Особняк масок (глава 2)
Нет, я же сказал, что переведу всю новеллу? Пацан сказал - пацан сделал. Завтра, может, ещё и третью выдам.
Кадзуэ была младшей дочерью Мидзухико после сына Кигихико и старшей сестры, вышедшей замуж за члена другого клана. Они с Мицуко были одного возраста и учились вместе в одном классе. Когда Кигихико лишился шанса стать наследником, Мидзухико не увидел смысла больше жить на фамильных землях и переехал с родными в Токио даже раньше членов основной ветви рода. Его имение располагалось там же - в Исикава, но на приличном расстоянии от имения Комамори.
Кигихико не любил учёбу. Он немного поучился пению и танцам, но даже ими занимался без особого энтузиазма и к 26 годам не имел никаких навыков. Работать его не тянуло, да и сам он был никому не нужен, так что дни он проводил в походах по театрам и публичным домам.
Уважаемый клан Таку, однако, являлся таковым только в провинции - в Токио о них никто и слыхом не слыхивал. К тому же, у сторонней ветви рода денег было куда меньше - не такое состояние, на которое можно было бы всю жизнь прохлаждаться. Мидзухико, впрочем, не отличался сообразительностью - он свято верил в авторитет своего семейства даже в столице. Никто, конечно, не воспринимал его всерьёз, но это лишь заставляло его с ещё большим рвением строить из себя знатного и могущественного владыку. Именно поэтому он прощал сыну, что тот не работает - ведь дворянскому дитятю праздность только к лицу. Подобные обстоятельства делали Мидзухико крайне алчным человеком - он всегда искал денег, старался на чём-нибудь нажиться, так как знал, что рискует рано или поздно остаться нищим.
Источников дохода у Мидзухико, впрочем, особенно не было. Изо дня в день он досадовал о том, что Кигихико не стал наследником, о том, что семейство брата теперь жило в роскошном имении, объединившись с главной ветвью рода. Эти чувства нередко проскакивали и в его речи - когда-то он любил всем говорить, что болезнь Кадзамори - это божественная кара. Сейчас же он нашёл новую тему - стал рассказывать, что Кадзамори просто держат взаперти, хотя он никакой не сумасшедший, и что всё это - коварные интриги Кунихико и его новой жены, у которых родился сын. Во всякой шутке, впрочем, есть доля правды, и Мицуко сейчас очень остро ощутила сей факт. Натолкнуло её на это, скажем, божественное провидение. Чуткая интуиция человека, чистого сердцем и не познавшего светские нравы. Проще говоря, ей пришла в голову одна мысль.
Прошлым летом, в каникулы, она ездила в родную провинцию и впервые в жизни смогла обойти всё имение, не боясь ничьих запретов. Решившись наконец заглянуть в жилище брата, она ахнула от удивления. Коридор, соединявший комнату с Кадзамори с остальным домом, был перегорожен толстой дубовой решёткой, словно отрезавшей его от остального мира. Наследник семейства жил практически в тюрьме - со всех сторон его окружали толстые стены, а за ними - такие же дубовые решётки.
Тюрьма, однако, была обычной комнатой с токонома и всей нужной мебелью. На месте были и игрушки, которые покупали Кадзамори, и книги, по которым он учился. Учителями его были сам дед и отец Хидэнобу - Хидэхиро. Кроме них в местном захолустье учёных людей и не было.
Учебники Кадзамори, от начальных до тех, по которым он занимался перед самым отъездом, все остались в его комнате. Было видно, что ими действительно пользовались. Кадзамори должен был быть одного возраста с Мицуко, то есть, когда они уезжали в Токио, ему было 18 лет, но книги, которые он читал в этом возрасте, были так сложны, что ей так и не удалось ни в одной из них разобраться. Не меньше поражали и его собственные произведения - в комнате обнаружилось несколько бережно перевязанных бумажными шнурками книг, подписанных Кадзамори. Они оказались сборниками его стихов. Местами в них попадались комментарии красными чернилами, написанные, похоже, рукой деда. Судя по датировкам, писать юный наследник начал лет в одиннадцать и не прекращал вплоть до отъезда. Мицуко, однако, не смогла прочесть даже самые ранние произведения, но и те отрывки, что дались ей, раскрывали в авторе незаурядного, даже гениального человека.
«И это - сумасшедший?» - такой вопрос овладел умом Мицуко. Пускай у него случаются припадки, но в остальное время никаких трудностей Кадзамори не доставляет. Более того, он - человек, достойный быть наследником этого семейства, ведь даже болезнь не мешает ему проявлять выдающиеся таланты, которыми его наградила природа. Зачем же держать его взаперти в одной комнате? Ведь в доме есть и внутренний сад, где никогда не бывают чужие, и много комнат, где тоже никого не бывает.
-Зачем нужна эта тюрьма? - спросила она у Хидэхиро, настоятеля семейного храма. Старый монах какое-то время помолчал, пытаясь скрыть неловкость, но в конце концов без заминки ответил.
-Есть такая болезнь - её сейчас стали называть «лунатизм». Наш молодой господин ходит во сне и может натворить всё, что угодно, вот его и держат взаперти. В Токио у него такая же комната. Яркий свет, говорят, вреден ему - от него начинает сильно биться сердце, поэтому решётки вдобавок занавешены чёрной тканью. Даже днём в его жилище темно, будто ночью, и всё ему приходится делать лишь с тем светом, что попадает через мельчайшие щели. Ужасное несчастье! - чёрную ткань с решёток уже сняли, но Хидэхиро этого не знал и, решив, видимо, что Мицуко будет любопытно и это, рассказал о ней.
Вместо с основной ветвью семейства в Токио переехал Рёхаку Игава - врач, специалист по китайской медицине, который жил в их деревне. Все его предки были домашними врачами клана Таку, поэтому он и решил ехать вместе с хозяевами. В результате, даже в Токио, где было полно учившихся на западе врачей и профессоров, бедному Кадзамори приходилось полагаться на древние китайский традиции. Сейчас услугами Игавы пользовались только он и дед. И Мицуко, и Фумихико, и их отец ходили к докторам-западникам. Однажды, Мицуко спросила у Мита-сэнсэя, своего врача:
-А лунатизм - это очень страшная болезнь?
-Довольно неприятная. Сейчас в моде гипноз, так вот лунатизм - это как если бы человек сам по себе попал под гипноз.
-И он может сделать что-нибудь плохое?
-Каждый делает разные вещи, но, думаю, больной может сделать всё что угодно, что нормально для человека, когда он бодрствует.
-И никак нельзя его вылечить?
-Психические заболевания по большей части неизлечимы. Насколько я знаю, те, кто попадают в дома для умалишённых, остаются там на всю жизнь - эти слова не порадовали Мицуко. В Токио были дома для умалишённых - один находился в Комацугава, другой в Сугамо. Первый позднее переименовали в психиатрическую больницу Комацугава, а позже - в больницу Камэйдо. Больница в Сугамо была основана в 1880 году, а в 1887 в честь возвращения из Германии уважаемого профессора Сакакибары, Токийский медицинский университет открыл в этой больнице отделение психиатрии.
Теперь Мицуко понимала, почему Кадзамори не выпускают наружу. И всё же, кое-что никак не укладывалось у неё в голове, и именно поэтому от брошенных Кадзуэ слов шёл такой холодок по спине.
Вскоре после рождения Фумихико, родители позвали Мицуко к себе и строго наказали ей никогда не думать о брате, как о младшем, ведь он - наследник, ему предстоит возглавить семью, а она всего лишь женщина, чьё предназачение - выйти замуж и стать дочерью другого рода. Ей было строго настрого запрещено относиться к «старшему сыну», как к младшему брату, а называть его полагалось исключительно «господином». С детства Мицуко успела привыкнуть к такому порядку и не чувствовала никакой неловкости, но в чужих глазах несомненно иногда выглядела чудачкой. Впрочем, переведясь в токийскую школу она обнаружила, что многим девушкам приходится ничуть не легче.
К тому же, и Кунихико, и Итодзи тоже всегда называли своего сына господином. В семье Мидзухико, которая была такой же сторонней ветвью рода, Кигихико был наследником, а значит старшим, но как минимум отец его господином не называл. Обращалась ли к нему с таким почтением старшая сестра - уже другой вопрос. Можно было списать это на то, что в ту эпоху все на разный лад пытались подражать западным манерам, но никаких других подобных черт в поведении Мидзухико не было. Всё указывало на то, что такое обращение со старшим сыном было не какой-то традицией их клана, а просто странностью родителей Фумихико. Привыкшая с детства Мицуко никогда раньше не обращала на неё внимания, но сразу вспомнила после слов Кадзуэ.
Повседневная жизнь Мицуко преисполнилась страшными мучениями. Каждый раз, слыша, как родители говорят «господин Фумихико», она вздрагивала, а слыша, как какой-нибудь прохожий на улице обращается к ребёнку просто по имени - краснела. Если бы ей довелось присутствовать при разговоре Мидзухико со своим сыном, она бы, наверное, упала в обморок. Вот как сильно запали ей в душу эти слова.
Что, если это Кунихико и Итодзи держат гениального Кадзамори взаперти и называют умалишённым, надеясь, что место главы семейства унаследует их сын? Нет, нет, этого не может быть, ведь Кадзамори посадили в его тюрьму ещё до рождения Фумихико. И говорят же в деревне, что мать наследника покончила с собой из-за его неизлечимой болезни, а строгий дед, глава клана, своим молчанием как будто признаёт правдивость этих слухов. Будь всё это заговором, он бы ни за что не остался в стороне. Держать Кадзамори в заточении могут только по личному желанию самого деда.
Сказав себе это, однако, Мицуко так и не смогла по-настоящему успокоиться. Её никак не покидало ощущение, что здесь скрыта какая-то тайна или интрига. Бедный, бедный Кадзамори! Она с сочувствием вспомнила его фигуру в маске, которую видела шесть лет назад по дороге в Токио, когда он выходил из своего паланкина на остановках. Кроме маски на Кадзамори был тогда длинный чёрный плащ, покрывавший всё тело и волочившийся по земле. Шёл юноша неверной походкой, покачиваясь, словно на него со всех сторон нависло несколько человек. Мицуко в очередной подумала о его тяжкой судьбе - конечно, запросто можно разучиться ходить, если тебя держат под домашним арестом и в постоянной темноте.
Неужели тот, у кого нет матери, действительно обречён на такое горе - быть практически мертвецом при жизни? В мыслях у Мицуко всё крутились слова Кадзуэ. Уверившись, что дело никакого заговора родителей нет, она всё же почему-то не могла вздохнуть с облегчением. И вскоре девушка узнала, что её подозрения действительно не были беспочвенными.
Кадзуэ была младшей дочерью Мидзухико после сына Кигихико и старшей сестры, вышедшей замуж за члена другого клана. Они с Мицуко были одного возраста и учились вместе в одном классе. Когда Кигихико лишился шанса стать наследником, Мидзухико не увидел смысла больше жить на фамильных землях и переехал с родными в Токио даже раньше членов основной ветви рода. Его имение располагалось там же - в Исикава, но на приличном расстоянии от имения Комамори.
Кигихико не любил учёбу. Он немного поучился пению и танцам, но даже ими занимался без особого энтузиазма и к 26 годам не имел никаких навыков. Работать его не тянуло, да и сам он был никому не нужен, так что дни он проводил в походах по театрам и публичным домам.
Уважаемый клан Таку, однако, являлся таковым только в провинции - в Токио о них никто и слыхом не слыхивал. К тому же, у сторонней ветви рода денег было куда меньше - не такое состояние, на которое можно было бы всю жизнь прохлаждаться. Мидзухико, впрочем, не отличался сообразительностью - он свято верил в авторитет своего семейства даже в столице. Никто, конечно, не воспринимал его всерьёз, но это лишь заставляло его с ещё большим рвением строить из себя знатного и могущественного владыку. Именно поэтому он прощал сыну, что тот не работает - ведь дворянскому дитятю праздность только к лицу. Подобные обстоятельства делали Мидзухико крайне алчным человеком - он всегда искал денег, старался на чём-нибудь нажиться, так как знал, что рискует рано или поздно остаться нищим.
Источников дохода у Мидзухико, впрочем, особенно не было. Изо дня в день он досадовал о том, что Кигихико не стал наследником, о том, что семейство брата теперь жило в роскошном имении, объединившись с главной ветвью рода. Эти чувства нередко проскакивали и в его речи - когда-то он любил всем говорить, что болезнь Кадзамори - это божественная кара. Сейчас же он нашёл новую тему - стал рассказывать, что Кадзамори просто держат взаперти, хотя он никакой не сумасшедший, и что всё это - коварные интриги Кунихико и его новой жены, у которых родился сын. Во всякой шутке, впрочем, есть доля правды, и Мицуко сейчас очень остро ощутила сей факт. Натолкнуло её на это, скажем, божественное провидение. Чуткая интуиция человека, чистого сердцем и не познавшего светские нравы. Проще говоря, ей пришла в голову одна мысль.
Прошлым летом, в каникулы, она ездила в родную провинцию и впервые в жизни смогла обойти всё имение, не боясь ничьих запретов. Решившись наконец заглянуть в жилище брата, она ахнула от удивления. Коридор, соединявший комнату с Кадзамори с остальным домом, был перегорожен толстой дубовой решёткой, словно отрезавшей его от остального мира. Наследник семейства жил практически в тюрьме - со всех сторон его окружали толстые стены, а за ними - такие же дубовые решётки.
Тюрьма, однако, была обычной комнатой с токонома и всей нужной мебелью. На месте были и игрушки, которые покупали Кадзамори, и книги, по которым он учился. Учителями его были сам дед и отец Хидэнобу - Хидэхиро. Кроме них в местном захолустье учёных людей и не было.
Учебники Кадзамори, от начальных до тех, по которым он занимался перед самым отъездом, все остались в его комнате. Было видно, что ими действительно пользовались. Кадзамори должен был быть одного возраста с Мицуко, то есть, когда они уезжали в Токио, ему было 18 лет, но книги, которые он читал в этом возрасте, были так сложны, что ей так и не удалось ни в одной из них разобраться. Не меньше поражали и его собственные произведения - в комнате обнаружилось несколько бережно перевязанных бумажными шнурками книг, подписанных Кадзамори. Они оказались сборниками его стихов. Местами в них попадались комментарии красными чернилами, написанные, похоже, рукой деда. Судя по датировкам, писать юный наследник начал лет в одиннадцать и не прекращал вплоть до отъезда. Мицуко, однако, не смогла прочесть даже самые ранние произведения, но и те отрывки, что дались ей, раскрывали в авторе незаурядного, даже гениального человека.
«И это - сумасшедший?» - такой вопрос овладел умом Мицуко. Пускай у него случаются припадки, но в остальное время никаких трудностей Кадзамори не доставляет. Более того, он - человек, достойный быть наследником этого семейства, ведь даже болезнь не мешает ему проявлять выдающиеся таланты, которыми его наградила природа. Зачем же держать его взаперти в одной комнате? Ведь в доме есть и внутренний сад, где никогда не бывают чужие, и много комнат, где тоже никого не бывает.
-Зачем нужна эта тюрьма? - спросила она у Хидэхиро, настоятеля семейного храма. Старый монах какое-то время помолчал, пытаясь скрыть неловкость, но в конце концов без заминки ответил.
-Есть такая болезнь - её сейчас стали называть «лунатизм». Наш молодой господин ходит во сне и может натворить всё, что угодно, вот его и держат взаперти. В Токио у него такая же комната. Яркий свет, говорят, вреден ему - от него начинает сильно биться сердце, поэтому решётки вдобавок занавешены чёрной тканью. Даже днём в его жилище темно, будто ночью, и всё ему приходится делать лишь с тем светом, что попадает через мельчайшие щели. Ужасное несчастье! - чёрную ткань с решёток уже сняли, но Хидэхиро этого не знал и, решив, видимо, что Мицуко будет любопытно и это, рассказал о ней.
Вместо с основной ветвью семейства в Токио переехал Рёхаку Игава - врач, специалист по китайской медицине, который жил в их деревне. Все его предки были домашними врачами клана Таку, поэтому он и решил ехать вместе с хозяевами. В результате, даже в Токио, где было полно учившихся на западе врачей и профессоров, бедному Кадзамори приходилось полагаться на древние китайский традиции. Сейчас услугами Игавы пользовались только он и дед. И Мицуко, и Фумихико, и их отец ходили к докторам-западникам. Однажды, Мицуко спросила у Мита-сэнсэя, своего врача:
-А лунатизм - это очень страшная болезнь?
-Довольно неприятная. Сейчас в моде гипноз, так вот лунатизм - это как если бы человек сам по себе попал под гипноз.
-И он может сделать что-нибудь плохое?
-Каждый делает разные вещи, но, думаю, больной может сделать всё что угодно, что нормально для человека, когда он бодрствует.
-И никак нельзя его вылечить?
-Психические заболевания по большей части неизлечимы. Насколько я знаю, те, кто попадают в дома для умалишённых, остаются там на всю жизнь - эти слова не порадовали Мицуко. В Токио были дома для умалишённых - один находился в Комацугава, другой в Сугамо. Первый позднее переименовали в психиатрическую больницу Комацугава, а позже - в больницу Камэйдо. Больница в Сугамо была основана в 1880 году, а в 1887 в честь возвращения из Германии уважаемого профессора Сакакибары, Токийский медицинский университет открыл в этой больнице отделение психиатрии.
Теперь Мицуко понимала, почему Кадзамори не выпускают наружу. И всё же, кое-что никак не укладывалось у неё в голове, и именно поэтому от брошенных Кадзуэ слов шёл такой холодок по спине.
Вскоре после рождения Фумихико, родители позвали Мицуко к себе и строго наказали ей никогда не думать о брате, как о младшем, ведь он - наследник, ему предстоит возглавить семью, а она всего лишь женщина, чьё предназачение - выйти замуж и стать дочерью другого рода. Ей было строго настрого запрещено относиться к «старшему сыну», как к младшему брату, а называть его полагалось исключительно «господином». С детства Мицуко успела привыкнуть к такому порядку и не чувствовала никакой неловкости, но в чужих глазах несомненно иногда выглядела чудачкой. Впрочем, переведясь в токийскую школу она обнаружила, что многим девушкам приходится ничуть не легче.
К тому же, и Кунихико, и Итодзи тоже всегда называли своего сына господином. В семье Мидзухико, которая была такой же сторонней ветвью рода, Кигихико был наследником, а значит старшим, но как минимум отец его господином не называл. Обращалась ли к нему с таким почтением старшая сестра - уже другой вопрос. Можно было списать это на то, что в ту эпоху все на разный лад пытались подражать западным манерам, но никаких других подобных черт в поведении Мидзухико не было. Всё указывало на то, что такое обращение со старшим сыном было не какой-то традицией их клана, а просто странностью родителей Фумихико. Привыкшая с детства Мицуко никогда раньше не обращала на неё внимания, но сразу вспомнила после слов Кадзуэ.
Повседневная жизнь Мицуко преисполнилась страшными мучениями. Каждый раз, слыша, как родители говорят «господин Фумихико», она вздрагивала, а слыша, как какой-нибудь прохожий на улице обращается к ребёнку просто по имени - краснела. Если бы ей довелось присутствовать при разговоре Мидзухико со своим сыном, она бы, наверное, упала в обморок. Вот как сильно запали ей в душу эти слова.
Что, если это Кунихико и Итодзи держат гениального Кадзамори взаперти и называют умалишённым, надеясь, что место главы семейства унаследует их сын? Нет, нет, этого не может быть, ведь Кадзамори посадили в его тюрьму ещё до рождения Фумихико. И говорят же в деревне, что мать наследника покончила с собой из-за его неизлечимой болезни, а строгий дед, глава клана, своим молчанием как будто признаёт правдивость этих слухов. Будь всё это заговором, он бы ни за что не остался в стороне. Держать Кадзамори в заточении могут только по личному желанию самого деда.
Сказав себе это, однако, Мицуко так и не смогла по-настоящему успокоиться. Её никак не покидало ощущение, что здесь скрыта какая-то тайна или интрига. Бедный, бедный Кадзамори! Она с сочувствием вспомнила его фигуру в маске, которую видела шесть лет назад по дороге в Токио, когда он выходил из своего паланкина на остановках. Кроме маски на Кадзамори был тогда длинный чёрный плащ, покрывавший всё тело и волочившийся по земле. Шёл юноша неверной походкой, покачиваясь, словно на него со всех сторон нависло несколько человек. Мицуко в очередной подумала о его тяжкой судьбе - конечно, запросто можно разучиться ходить, если тебя держат под домашним арестом и в постоянной темноте.
Неужели тот, у кого нет матери, действительно обречён на такое горе - быть практически мертвецом при жизни? В мыслях у Мицуко всё крутились слова Кадзуэ. Уверившись, что дело никакого заговора родителей нет, она всё же почему-то не могла вздохнуть с облегчением. И вскоре девушка узнала, что её подозрения действительно не были беспочвенными.