Марксизм и наука - борьба противоположностей. Часть 1.
В СССР марксизм представляли «наукой». В ВУЗах был даже предмет «Научный коммунизм». Говорят еще что «марксизм проник в Россию с Запада вместе с наукой». Это неверно. Марксизм - не является неизбежной примесью импортированной с Запада науки. Более того, марксизм - ее противоположность. Не только наука может прекрасно существовать без марксизма, но марксизм представляет собой смертельную угрозу науке, что мы видели на примере лысенковщины.
Современные критерии научности, например критерий фальсифицируемости Поппера, марксисты отвергают с порога - мол Поппер нарочно придумал такой критерий чтобы доказать ненаучность марксизма. Ну что же, обратимся к создателю научного метода, Фрэнсису Бэкону. Бэкон изложил основы научного метода в книге «Новый органон», изданной в 1620 году, за четверть тысячелетия до Маркса. Его в заговоре против марксизма не обвинишь. Бэкон изложил принципы научного исследования в виде афоризмов, которые должны предостеречь ученого от ошибок:
«Тонкость природы во много раз превосходит тонкость чувств и разума, так что все эти прекрасные созерцания, размышления, толкования -- бессмысленная вещь...»
Действительно, каждый кто когда-то занимался наукой знает, что подавляющее большинство гипотез неверно. Вероятность что первая же гипотеза окажется верной примерно такая же, как вероятность сразу написать программу в десяток тысяч строк без ошибок и необходимости отладки. Так не бывает. Природа слишком сложна и многообразна. И только перебирая множество гипотез, безжалостно отвергая их если они не подтверждаются экспериментом, можно постепенно придти к более-менее приемлимому описанию явления.
Бэкон весьма скептически относился к логике и человеческим понятиям, прекрасно понимая что они лишь описания явлений, а не их «суть». При чем описания часто негодные, сложившиеся в ограниченной бытовой практике:
«Силлогизмы состоят из предложений, предложения из слов, а слова суть знаки понятий. Поэтому если сами понятия, составляя основу всего, спутаны и необдуманно отвлечены от вещей, то нет ничего прочного в том, что построено на них. Поэтому единственная надежда -- в истинной индукции.»
Поскольку новая гипотеза почти наверняка ошибочна, громоздить на ней многоэтажные логические конструкции - пустая трата времени. Все эти прекрасные и совершенно логичные умопостроения рассыпятся в прах если исходная гипотеза неверна:
«Два пути существуют и могут существовать для отыскания и открытия истины. Один воспаряет от ощущений и частностей к наиболее общим аксиомам и, идя от этих оснований и их непоколебимой истинности, обсуждает и открывает средние аксиомы. Этим путем и пользуются ныне. Другой же путь: выводит аксиомы из ощущений и частностей, поднимаясь непрерывно и постепенно, пока наконец не приходит к наиболее общим аксиомам. Это путь истинный, но не испытанный.»
Для Бэкона эксперимент - мощный и совершенно незаменимый инструмент познания, неизмеримо превосходящий силу разума. Эксперимент дает ответы на вопросы, перед которыми разум бессилен:
Представим себе обелиск значительной величины, предназначенный для ознаменования триумфа или подобного торжества, который должно перенести на другое место. Если люди возьмутся за это голыми руками, то не признает ли это любой трезвый наблюдатель проявлением некоего тяжкого безумия? И не признает ли он еще большим безумием, если они увеличат число работающих и решат, что таким образом они сумеют это свершить? А если они сделают известный выбор, и отделят немощных, и используют только сильных и здоровых, и понадеются, что таким путем они выполнят работу, то не скажет ли он, что они еще сильнее отступают от разума? А если, наконец, они, не довольствуясь и этим, решат обратиться к атлетическому искусству и прикажут всем прийти с хорошо умащенными и подготовленными для этого руками и мышцами, то не воскликнет ли он, что они трудятся только для того, чтобы сумасбродствовать по известному правилу и умыслу? Так люди с подобным же неразумным рвением и бесполезным единодушием принимаются за дело разума, когда они возлагают большие надежды на многочисленность умов или на их превосходство и остроту или даже усиливают крепость ума диалектикой (которую можно почитать некоей атлетикой); а между тем тому, кто рассудит правильно, станет ясно, что при всем их усердии и напряжении они все же не перестают применять только голый разум.»
Диалектика Гегеля
Если Английская наука выросла из капитализма, где ошибочная гипотеза немедленно бьет по карману, то в Германии наукой занимались университетские профессора на ставке. В оранжерейных условиях университета расплата за ошибку была не так быстра и непосредственна как у английских капиталистов. Отсюда склонность немецких философов влюбляться в собственные гипотезы, выстраивать на них многоэтажные конструкции и объявлять их абсолютными истинами, совершенно не утруждая себя экспериментальной проверкой своих выводов. На эмпирицизм английских коллег, немецкие профессора смотрели свысока. Вот, например, что писал Гегель о Фрэнсисе Бэконе в своей истории филисофии:
«Бэкон все еще восхваляется, как тот, который указал познанию его истинный источник, опыт. На самом же деле он, собственно говоря, вождь и представитель того, что в Англии называется философией и дальше чего англичане еще и теперь не могут пойти. Ибо они, по-видимому, представляют собой в Европе народ, который ограничивается пониманием действительности, предназначен, подобно сословию лавочников и ремесленников в государстве, жить постоянно погруженным в материю и иметь своим предметом действительность, но не разум... Общей тенденцией нашей эпохи и английского способа рассуждения сделалось стремление исходить из фактов и судить, руководясь ими... Бэкон был также образованным светским человеком, жившим в богатстве, занимавшимся государственными делами, практически изучившим действительность, наблюдавшим людей, условия жизни, отношения между ними и действовавшим, как образованные, размышляющие люди, если угодно, как философствующие светские люди. Он, таким образом, сам прошел школу испорченности людей, находящихся у кормила государственного правления. При испорченном характере он был вместе с тем человеком умным и ясно смотрящим на вещи, но не обладал способностью рассуждать, исходя из всеобщих мыслей и понятий. Методического научного рассмотрения мы у него не встретим, а лишь внешнее рассуждение светского человека... Это, как кажется, было самым характерным свойством Бэкона. Людей он больше изучил, чем предметы, заблуждения философов больше, чем заблуждения философии. Он в самом деле не любил абстрактных рассуждений. И хотя такого рода рассуждения необходимы для философствования, мы у него их находим очень мало... Как он во время своей государственной карьеры действовал практически, руководясь утилитарными соображениями, так он и теперь, после окончания этой карьеры, также обратился практически к научной деятельности и трактовал науки, руководясь конкретным опытом и разумением.»
Бэкон просто испорчен политической карьерой, поэтому не может пронзить мысленным взором суть вещей и вынужден ковылять на костылях эксперимента. Разве же у англичан философия? Вот нам, немцам, разгадать божий замысел - раз плюнуть. И зауми настрочить пятьдесят томов - пусть студенты помучаются. А эмпирическая реальность просто не может не подчиниться нашим умопостроениям.
Германия отставала от Англии на несколько столетий. Немцы не открывали законы Ньютона, а учили их по учебникам. Немецкий профессор заставлял студентов зубрить готовые формулы, не имея понятия как эти формулы были получены. Впечатленные евклидовой геометрией, где множество теорем выводятся из шести аксиом без всяких экспериментальных данных, а также логикой и простотой законов Ньютона, немцы считали что природа проста и все тайны мироздания непременно откроются - стоит лишь немного подумать. А от экспериментов одни погрешности и стоят они не дешево.
Вероятно отсюда уверенность что истину можно «вывести на кончике пера» не тратя время, силы и деньги на эксперименты. Этой целью и задался Гегель в книге «Наука логики». Если Ньютон основывал свою науку на эксперименте, Бэкон предупреждал что логика оперирует с человеческими понятиями и ведет к ошибкам если эти понятия ошибочны, то Гегель вообразил что именно понятия истинны, а ошибочны эксперименты.
Гегель утверждает, что Бог создавал мир логично и постигнув эту логику мы получим абсолютное знание. За каждой существующей вещью стоит «сущность» этой вещи, задуманная Богом. Логика, с точки зрения Гегеля, не способ мышления, а закон природы:
«Чистая наука, стало быть, предполагает освобождение от противоположности сознания [и его предмета]. Она содержит в себе мысль, поскольку мысль есть также и суть вещи, поскольку суть вещи есть также и чистая мысль. Это объективное мышление и есть содержание чистой науки... Логику, стало быть, следует понимать как систему чистого разума, как царство чистой мысли. Это царство есть истина, какова она без покровов, в себе и для себя самой. Можно поэтому выразиться так: это содержание есть изображение Бога, каков он в своей вечной сущности до сотворения природы и конечного духа.»
Отсюда следует презрение к эксперименту и вообще реальности. Если сознание и предмет тождественны, если в вещах заключена некая «суть вещи», которая «чистая мысль», то и незачем тратить время и деньги на эксперименты. Зачем отвлекаться на реальные вещи, когда можно сразу постигать их «суть»? Абсолютную истину можно открыть голой логикой, как теорему Пифагора. А все, что может добавить к этому «абсолютному знанию» эксперимент - это ошибки и погрешности.
Словом, «наука» в понимании Гегеля - прямая противоположность научному методу или проще говоря - мракобесие. Маркс - гегелянец.
Во всем собрании сочинений Маркса Фрэнсис Бэкон упомянут три раза. Два раза в перечислении философов через запятую и один раз Маркс снисходительно похлопывает Бэкона по плечу - мол у него «материя улыбается», не то что у Гоббса. Ленин упоминает Бэкона только однажды, в конспекте Маркса - «У Бэкона материя улыбается».
Научному методу Маркс обучен не был. Маркс учился у Гегеля. У него Маркс научился сосать палец и объявлять высосанное абсолютной истиной. А если кому нужны эмпирические доказательства - пусть сам идет и наблюдает. Марксу не до ерунды. Маркс делает именно то, от чего предостерегал Бэкон - воспаряет от нескольких бездоказательных предположений к самым общим утверждениям.
Наука учит осторожности в суждениях, У Маркса никакой осторожности нет и в помине. Нет даже попыток проверить гипотезы эмпирически. Без всякой проверки он начинает громоздить многоэтажные конструкции. Возьмем для примера «Немецкую идеологию», где Маркс излагает основы своего метода и просто сделаем поиск на слово «эмпирически».
«Предпосылки, с которых мы начинаем, - не произвольны, они - не догмы; это - действительные предпосылки, от которых можно отвлечься только в воображении. Это - действительные индивиды, их деятельность и материальные условия их жизни, как те, которые они находят уже готовыми, так и те, которые созданы их собственной деятельностью. Таким образом, предпосылки эти можно установить чисто эмпирическим путём.»
Можно установить эмпирически, но мы не будем. Зачем нам? Не до ерунды - палец сосать надо.
«Эмпирическое наблюдение должно в каждом отдельном случае - на опыте и без всякой мистификации и спекуляции - вскрыть связь общественной и политической структуры с производством. Общественная структура и государство постоянно возникают из жизненного процесса определённых индивидов - не таких, какими они могут казаться в собственном или чужом представлении, а таких, каковы они в действительности, т. е. как они действуют, материально производят и, следовательно, как они действенно проявляют себя в определённых материальных, не зависящих от их произвола границах, предпосылках и условиях»
Маркс указывает эмпирическому наблюдению что оно должно показать. А если оно не покажет что Маркс велел? Если оно как у Макса Вебера покажет что доход и профессия человека определяются его религией и протестанты в Бадене получают вдвое больше католиков, а евреи в десять раз больше? У протестантов богатство - признак избанности Богом. Поэтому протестант выбирает доходные профессии. Католик выбирает профессию по душе. Не обязательно доходную. То есть как индивиды производят определяется именно тем, каковы они в их собственном воображении. Все в точности противоположно историческому материализму. Это же скандал! Но не для Маркса. У него если реальность не соответствует всесильно-верной теории, то тем хуже для реальности.
«Даже туманные образования в мозгу людей, и те являются необходимыми продуктами, своего рода испарениями их материального жизненного процесса, который может быть установлен эмпирически и который связан с материальными предпосылками. Таким образом, мораль, религия, метафизика и прочие виды идеологии и соответствующие им формы сознания утрачивают видимость самостоятельности. У них нет истории, у них нет развития...»
То же самое - жизненный процесс может быть установлен эмпирически, но Марксу это не интересно. Сосать палец куда увлекательнее. В научной работе в таких местах должны быть собственные экспериментальны данные или ссылки на эксперименты других исследователей. Но Марксу не до ерунды.
«Этот способ рассмотрения не лишён предпосылок. Он исходит из действительных предпосылок, ни на миг не покидая их. Его предпосылками являются люди, взятые не в какой-то фантастической замкнутости и изолированности, а в своём действительном, наблюдаемом эмпирически, процессе развития, протекающем в определённых условиях. Когда изображается этот деятельный процесс жизни, история перестаёт быть собранием мертвых фактов, как у эмпириков, которые сами ещё абстрактны, или же воображаемой деятельностью воображаемых субъектов, какой она является у идеалистов.»
Ну что тут сказать? Марксистский метод конечно не лишен предпосылок, но предпосылками его являются именно воображаемые люди, взятые в фантастической изолированности. Нагромаждения фактов у Маркса конечно нет. У него фактов нет вообще. Одни домыслы.
«Эта семья, которая вначале была единственным социальным отношением, впоследствии, когда умножившиеся потребности порождают новые общественные отношения, а размножившееся население - новые потребности, становится (исключая Германию) подчинённым отношением и должна тогда рассматриваться и изучаться согласно существующим эмпирическим данным, а не согласно «понятию семьи», как это делают обыкновенно в Германии.»
Маркс вроде бы и знает что рассматривать надо согласно существующим эмпирическим данным, но не собирается этого делать.
«Коммунизм эмпирически возможен только как действие господствующих народов, произведённое «сразу», одновременно»
«Но столь же эмпирически обосновано и то, что эта столь таинственная для немецких теоретиков сила уничтожится благодаря ниспровержению существующего общественного строя коммунистической революцией»
В этом месте уже возникает подозрение что Маркс просто не знает значения слова «эмпирически». Эмпирически наблюдать, и тем более эмпирически обосновать, можно только то, что уже существует. То чего еще нет можно предсказать или обосновать только теоретически. Эмпирическая реальность для Маркса некое несущественное дополнение его умопостроений. Почему? Ну потому что, как скромно заметил Гегель «мысль есть также и суть вещи».
С научной точки зрения, марксистский метод недопустимо неряшлив:
«Этот способ производства надо рассматривать не только с той стороны, что он является воспроизводством физического существования индивидов. В ещё большей степени, это - определённый способ деятельности данных индивидов, определённый вид их жизнедеятельности, их определённый образ жизни. Какова жизнедеятельность индивидов, таковы и они сами. То, что они собой представляют, совпадает, следовательно, с их производством - совпадает как с тем, что они производят, так и с тем, как они производят.»
Тут необходимы эмпирические данные. Маркс исходит из предположения что человек все свое время занят производством. Только в этом смысле можно трактовать фразу «что они собой представляют совпадает с производством». Почему Маркс решил что человек «совпадает с производством»? Видимо потому что в Библии написано «В поте лица своего будешь есть хлеб свой». В реальной жизни это очевидно не так. И современный человек занят производством 8 часов в день и 5 дней в неделю. А уж дикари, о которых тут у Маркса речь, и подавно. Эмпирические данные по рабочему времени примитивных народов собрал Маршал Салинз в книге «Экономика каменного века». Вот типичные результаты изучения бушменов Южной Африки:
«Женщина за один день собирает достаточно еды, чтобы кормить свою семью три дня, и остальное время проводит, отдыхая, занимаясь рукоделием, навещая другие стоянки или принимая гостей с других стоянок. Такая ежедневная хозяйственная рутина, как приготовление пищи, колка орехов, собирание дров для костра и хождение за водой, занимает от одного до трех часов ее времени. Этот ритм размеренного труда и размеренного досуга поддерживается в течение всего года. Мужчины как будто склонны работать интенсивнее, чем женщины, но их распорядок жизни не является столь равномерным. Нередко мужчина со страстью охотится всю неделю, а потом не ходит на охоту в течение двух или трех недель. Так как охота- дело непредсказуемое и подлежащее магическому контролю, бывает, что охотники переживают полосу неудач и прекращают охоту на месяц или дольше. В такие периоды хождение в гости и различные развлечения, особенно танцы, являются основными занятиями мужчин»
В принципе, на этом изучение марксизма можно закончить. Поскольку ошибочно предположение, лежащее в основе «всесильной теории», вся конструкция является лишь фантазией Маркса, но никак не «наукой». Не сбылись не только предсказания марксизма. Эта беда еще не так себе большой руки. «Не сбылись» даже исходные посылки, на которых Маркс выстроил свою теорию, выводящую строение общества из производства. А это уже откровенная халтура. Маркс просто поленился удостовериться в истинности своих исходных посылок. А ведь Бэкон за четверть тысячелетия предупреждал:
«Никоим образом не может быть, чтобы аксиомы, установленные рассуждением, имели силу для открытия новых дел, ибо тонкость природы во много раз превосходит тонкость рассуждений. Но аксиомы, отвлеченные должным образом из частностей, в свою очередь легко указывают и определяют новые частности и таким путем делают науки действенными.»
Но, к нашему несчастью, просто остановиться на этом уже нельзя. Марксизм более века с дурацкой силой насаждал вздорные выводы из ложных посылок. Выводы эти воспринимались некритически, как заморская заумь, которую нельзя понять и нужно просто запомнить. Они принесли столько вреда, что с ними придется разобраться отдельно.
Стоит заметить, также, что эту умозрительность марксизма полностью отбросил Ленин. «Практика - критерий истины», говаривал Ильич, и его работы насыщены эмпирическими данными. Научный подход был настолько необычен в марксистской среде, что одно из подпольных прозвищ Ленина было «Статистик». Впрочем, и Ленин освоил научный метод не вполне. Его представление о «законах природы» вполне марксистские. Но об этом в следующей статье.