Поэты и жёны? Продолжение
Куда более откровенной, нежели во "Второй книге", Надежда Яковлевна была в некоторых письмах. (Все письма, как и ранее, цитируются по статье: Павел Нерлер "Лютик из заресничной страны” Журнал “Семь Искусств”, 8(21) - август 2011 года; http://7iskusstv.com/2011/Nomer8/Nerler1.php).
Вот, что в них говорится об Ольге Ваксель:
“Единственная ее особенность: она ходила по Ленинграду и давала всем и всё.” (Из письма Александру Гладкову, 8 февраля 1967 года)
“…к этому времени она была уже половой психопаткой и жила с целой толпой.” (Из письма Александру Гладкову, 8 февраля 1967 года)
Не нужно удивляться этому языку Надежды Мандельштам. Это просто частное проявление ее понимания культуры сексуальных отношений. См. например, на стр. 146 "Второй книги" ee сексуальное кредо, которое она высказывает не без гордости:
“… Честно говоря, я не верю в любовь без постели и не раз шокировала Ахматову прямым вопросом: "А он вас просил переспать с ним?" Есть еще один измеритель, вызывавший всеобщее возмущение: "Сколько он на вас истратил?”.
Или у Павла Нерлера ("Лютик из заресничной страны”):
“Надо, однако, сказать, что сексуальная тематика отнюдь не была табу в разговорном обиходе вдовы Мандельштама. Так, ей уделено немало место в единственном видеоинтервью, данном ею для голландского телевидения в середине 1970 годов. Пишущий эти строки, часто посещавший Надежду Яковлевну во второй половине 1970-х гг., может засвидетельствовать, как охотно она обращалась к теме плотской любви и ее нетрадиционных разновидностей. Иногда для этого был повод (скажем, выход в «Новом мире» «Повести о Сонечке» Марины Цветаевой), но чаще всего никакого повода и не требовалось. Рассказы о ее киевских любовниках (без называния имен!) и фразочки типа «Ося был у меня не первый» с комментариями никогда не выходили на первый план, но не были и редкостью.”
А вот аналогичное свидетельство Анатолия Наймана в уже цитировавшемся ранее интервью с Варварой Бабицкой (2008) (см. http://www.openspace.ru/literature/events/details/2061/):
“А она - и это было известно, что в ее салоне, как это называлось - она задавала молодым людям разного пола шокирующие вопросы. “Ты с ним хочешь спать?” - прямо так, на публике.”
Еще одно проявление сексуальной революции у Надежды Мандельштам можно найти в ее письмах Борису Кузину (другу Мандельштамов c 1930 года, находившемуся в ссылке). Борису Кузину будет посвящен один из наших последующих постов.
Пора возвратиться к взаимоотношениям внутри треугольника: Осип - Ольга - Надежда. Надежда Мандельштам на стр. 224 - 225 "Второй книги" пишет:
“Страничка, посвященная нашей драме, полна ненависти и ко мне, и к Мандельштаму.”
“Она обвиняет Мандельштама в лживости, а это неправда. Он действительно обманывал и ее и меня в те дни, но иначе в таких положениях и не бывает. Не понимаю я и злобы Ольги по отношению ко мне.”
Мы уже знакомы с этой страничкой дневника Ольги Ваксель. Там нет ни следа ненависти или злобы ни по отношeнию к Осипу, ни тем более к Надежде. Что там есть - это несколько нелицеприятных, но объективных строк в их адрес. Повидимому, когда Надежда Мандельштам писала свою "Вторую книгу", она не предполагала, что записки Ольги Ваксель будут когда-нибудь опубликованы, и поэтому, она позволила себе интерпретировать события как ей было угодно, т. е. попросту лгать. A следующая фраза на той же 225 стр. выглядит уж совсем лицемерной:
“Мне кажется, что я не стала бы ее ненавидеть, если б Мандельштам ушел к ней навсегда. При чем она здесь?”
Следует признать, что Надежда Мандельштам нашла слова осуждения и для Осипа Мандельштама:
“Единственное, что у нее (Ольги Э. Ш.) есть основание для большой обиды на О.М. - он поступил с ней по-свински (со мной тоже).”(Из письма Александру Гладкову, 17 февраля 1967 года)
“Ося расстался с ней безобразно.” (Из письма Александру Гладкову, 8 февраля 1967 года)
“При последнем объяснении я была - по телефону. Она плакала. О.М. поступил с ней по-свински.” (Из письма Екатерине (Тате) Лившиц, 18 марта 1967).
“Он действительно по-свински с ней поступил, но и она тоже не была ангелом. Ну ее. То, чего я боялась, т. е. реальности, нет ни на грош. Просто он стоял на коленях в гостинице... Боялась я совсем другого - начала.” (Из письма Екатерине Лившиц, 27 марта 1967}
Несмотря на то, что Осип Мандельштам то и дело поступал по-свински или безобразно, он иногда заслуживал одобрение от Надежды Мандельштам.:
"После ухода Ольги я закатила Мандельштаму сцену по всем правилам женского искусства, хотя он вел себя безупречно и моей истерики не заслужил" ("Вторая книга" стр. 222).
Для полноты картины следует добавить, что роман между Ольгой Ваксель и Осипом Мандельштамом возобновился на некоторое время с осени 1927 по весну 1928 (см. "Вторая книга", стр. 221 - 222, а также письмo к Александру Гладкову, 8 февраля 1967 года). И снова разрыв.
Итак, версии из двух женских углов нашего треугольника абсолютно противоположны. В этом треугольнике "дирижером" былa, скорее всего, Надежда. Ольга была соблазнительницей, Еленoй Прекраснoй (“Греки сбондили Елену”, из стихотворения “Я скажу тебе с последней/Прямотой…”), а согласно Надежде Мандельштам - что-то среднее между нимфоманкой и проституткой. Обе оставили свои мемуары. Осип Мандельштам не оставил никаких воспоминаний, а только свои стихи:
"Жизнь упала как зарница,
Как в стакан воды ресница.
Изолгавшись на корню,
Никого я не виню..."
"Я буду метаться по табору улицы темной
И только и свету - что в звездной колючей неправде,
А жизнь проплывет театрального капора пеной,
И некому молвить: "из табора улицы темной..."
"Я тяжкую память твою берегу -
Дичок, медвежонок, Миньона, -
Но мельниц колеса зимуют в снегу,
И стынет рожок почтальона”
И теперь возникает естественный вопрос: какое отношение имеет вся эта история с Ольгой Ваксель к стихотворению "Неправда"?
Напомним, что впервые на эту связь указала Эмма Герштейн в своих "Мемуарах" (Санкт-Петербург, Инапресс, 1998, стр. 444). Догадка, по нашему мнению, правильная, но мотивировка крайне не убедительна. Вот она:
“…Этот период поломался вторжением адюльтера в их супружескую жизнь; она почему-то собиралась уходить от Мандельштама к художнику Т., а О. Э. занялся поденной литературной работой. У Мандельштама было в молодости достаточно аномалий, о чем свидетельствуют его намекающие и прямые разговоры со мной уже в тридцатых годах, но в первые годы его гражданского брака с Надей у обоих был самый банальный адюльтер. Она собиралась уходить от Мандельштама к художнику Т., а Осип Эмильевич сменил период вдохновенной работы с технической помощью Нади на жадное зарабатывание денег поденной литературной работой. На эти деньги он выплачивал какие-то моральные долги Наде, а главное - снимал номер в гостинице, где и встречался с О. А. Ваксель, прозванной Лютиком. Роман был в таком разгаре, что мать Лютика чувствовала себя вправе требовать от О. Э., чтобы он вез ее дочь куда-то на юг, в санаторий. Но когда в эту связь вклинилась Надежда Яковлевна со своим бисексуализмом, она и превратилась из «дочки» и «ласточки» в «куму». Кстати, поэт иногда и сам не знал, откуда появлялся в его стихах тот или иной образ”
В этом фрагменте верна, пожалуй, только основная догадка: стихотворение "Неправда" следует рассматривать как сугубо личное, интимное. Его нужно интерпретировать в рамках треугольника - Ольга, Надежда и Осип, с Надеждой Мандельштам в роли "кумы". Однако аргументация у Герштейн не очень ясная, какая-то путанная, со странными повторами. Повидимому, Эмма Герштейн не была знакома с некоторыми цитируемыми выше источниками, в частности, с письмами Надежды Мандельштам.
Одно из наиболее сильных возражений против этой трактовки стихотворения "Неправда" - это время его написания, 4 апреля 1931 года. Прошло шесть лет после разрыва 1925 года и около трех лет после рецидива 1927 - 1928 гг. За это время, казалось бы, все должно угаснуть. Но вот свидетельство Надежды Мандельштам ("Третья книга", стр. 58): "Стихотворение "Жизнь упала, как зарница" он отказался напечатать в книге 28 года, хотя к этому времени уже все перегорело и я сама уговаривала его печатать..." Видимо, не перегорелo. То же самое произошло и в 1931 году! Вот, что пишет Надежда Мандельштам на стр. 251 "Второй книги": "В 31 году, когда предполагалось издать двухтомник, я, зная, что есть еще одно стихотворение Ольге Ваксель ("Как поила чаем сына") (кстати, это не еще одно, а все то же стихотворение,"Жизнь упала, как зарница" - Э. Ш.) уговаривала Мандельштама закончить ими раздел после "Тристий". Он наотрез отказался”. Значит, и в 31 году не перегорело. И в марте 1931 года Осип Мандельштам пишет свое знаменитое стихотворение " Я скажу тебе с последней прямотой...", в котором звучат такие пронзительные строки:
“Я скажу тебе с последней
Прямотой:
Всё лишь бредни - шерри-бренди, -
Ангел мой.
Там, где эллину сияла
Красота,
Мне из чёрных дыр зияла
Срамота.
Греки сбондили Елену
По волнам,
Ну, а мне - солёной пеной
По губам.
По губам меня помажет
Пустота,
Строгий кукиш мне покажет
Нищета…”
На стр. 255 "Второй книги" Надежда Мандельштам сделала два неосторожных признания:
"Ольгу он помнил всегда..."
"... Ольга - Елена, которую сбондили греки."
Правда, позже, в "Третьей книге" на стр. 247, она уже пишет:
"Если грубо раскрыть: "Елена" - это "нежные европеянки"..."
Это "грубое раскрытие" выглядит просто натяжкой. И если отвлечься от нее, то получается, что за месяц до написания "Неправды" Осип Мандельштам с горечью вспоминал Ольгу, свою влюбленность и разрыв (по своей и еще чьей-то вине).
Мы надеемся, что теперь не покажется странной наша попытка трактовать "Неправду" в свете отношений с Ольгой Ваксель. Что, конечно, вовсе не исключает восможности других трактовок. Можно, например, полностью сориентировать "Неправду" на фольклор, воспринимать все, как явившийся словно в бреду кошмарный, гротескный мир из страшной сказки. Тем более, что мандельштамовская поэтика намеков, недосказанностей и опущенных логических связей как раз предполагает множественность прочтений. Ведь фактически каждый читатель каждое стихотворение прочитывает по-своему.
Теперь несколько слов об уже упомянутом стихотворении "Из табора улицы темной..." Известнейший русско-американский специалист по русской поэтике Кирилл Тарановский в своей книге “О поэзии и поэтике” (Сост. М. Л. Гаспаров. - М.: Языки русской культуры, 2000) пишет после разговора с Надеждой Мандельштам летом 1968 года:
“Благодаря воспоминаниям вдовы Мандельштама, мы теперь можем выделить "цикл Н. Я. Хазиной-Мандельштам" в его поэзии 1919-1925 гг. Кажется, пять стихотворений из этого времени так или иначе связаны с нею. Их хронологический порядок следующий: 1) "На каменных отрогах Пиэрии" (1919); 2) "Bepнись в смесительное лоно" (1920); "С розовой пеной усталости у мягких губ" (1922); "Холодок щекочет темя" (1922); 5) "Я буду метаться по табору улицы темной" (1925)”.
Позвольте, но ведь хорошо известно, что последнее стихотворение посвящено Ольге Ваксель. Да и сама Надежда Мандельштам писала известному нам Александру Гладкову 8 февраля 1967 года, что именно Ольга и есть “…героиня нескольких стихотворений О.М. (“Жизнь упала, как зарница”, “Я буду метаться по табору улицы”, “Возможна ли женщине мертвой хвала”).”
Кто же здесь "согрешил"? Да уж, конечно, не гарвардский профессор Тарановский. Он ведь не знал реалий жизни Мандельштамов в 1925 году. Кому лучше знать, как не вдове Мандельштама. Это называется "мандельштамоведение на экспорт", или "Запад все переварит" по словам той же Надежды Мандельштам, правда по другому поводу. Более проницательный, чем профессор Тарановский, выдающийся американский литературовед Омри Ронен (кстати, ученик Тарановского) так сказал o Надежде Мандельштам: "…веселая и безответственная в молодости, стала злой святошей, искажавшей стихи и мысли спутника своей жизни после его мученической кончины” (см. Омри Ронен, ИЗ ГОРОДА ЭНН “Звезда”, 2002, №1, http://magazines.russ.ru/zvezda/2002/1/ron.html)
Это не единственный случай, когда Надежда Мандельштам пыталась приписать посвящение себе. Например, она и так и этак "примеривала на себя" знаменитое стихотворение "Твоим узким плечам под бичами краснеть...", посвященное Марии Петровых (см. "Третья книга", стр.335 - 339).
Мы хотим закончить этот пост напоминанием о том, что после посвященных Ольге Ваксель стихотворений 1925 года, в которых страсть борется с острым чувством вины, поэт замолкает на годы, до самого конца десятилетия. И почти сразу после окончания поэтической немоты он пишет стихотворения, в которых Ольга Ваксель как бы присутствует. Мы надеемся, что к ним можно отнести и "Неправду".
