"Белые ленточки" Сергей Носов. II
Оно, конечно, из лучших побуждений, но довезли Ксюшу и Глеба не совсем туда, куда Ксюша и Глеб стремились, - до травматологического пункта. «Славику здесь вынимали клеща», - сказал водитель, не сказав, кто такой Славик. Попрощались. То, что это травматология, оба поняли, когда уже вышли из машины и машина уехала. Вероятно, основные травмы получают в Первомайске в районе вокзала, потому что травматологический пункт размещался на вокзальной площади.
На вокзальной площади толпилась публика. Справа от автобусной станции возвышался помост. Дети в нарядных костюмах демонстрировали хореографический номер.
Дежурный костоправ развеселился:
- Вы бы еще в медвытрезвитель обратились. Нет, мне нетрудно клеща вытащить. Но когда сами справились, я вам на что? Вам нужна не первая медицинская помощь, а как минимум вторая. А я, извините, первая. Тут вечером народные гуляния со всеми вытекающими последствиями, особенно по черепной части. Вот это будет работка. Поезжайте-ка на автобусе, на двоечке, в Люксембург…
- Куда, куда?
- В имени Люксембург. В городскую больницу имени Розы Люксембург, забыл, что вы приезжие. Сейчас Покровская называется, но мы ее по привычке Люксембург зовем. На первой остановке после моста выйдете.
Прежде, чем отправиться в Люксембург, Ксюша и Глеб зашли на автобусную станцию уточнить расписание. До вечернего автобуса оставалось не менее трех часов. Диспетчер клятвенно обещал, что автобус будет. Это что касается из Первомайска, а что касается по Первомайску, то тут произошел небольшой сбой, и именно с «двоечкой», только об этом Ксюша и Глеб узнали, когда уже, обойдя помост и толпящуюся перед ним публику (теперь выступал жонглер), пришли на остановку обычного городского автобуса.
Оказалось, что № 2 сегодня в связи с футбольным матчем, приуроченным к общегородским торжествам, перенаправили по другому маршруту, о чем и поведали Ксюше и Глебу болельщики, ожидавшие автобус на остановке.
Первомайск не слишком велик. Пошли пешком.
В центральной части города сохранились строения позапрошлого века. В здании бывшей пожарной части размещался краеведческий музей.
Прохожие выглядели празднично, дети гуляли с воздушными шариками. С лотков продавали сахарную вату и леденцы.
Напротив городской администрации стоял на пьедестале бронзовый Ильич. У его ног лежали букеты красных гвоздик, перевязанные белыми лентами.
Удивил один пешеход, по всем признакам трезвый, но, как видно, со странностями. Глеб заметил его, когда тот целенаправленно переходил улицу. Он тем на себя обратил внимание, что явно направлялся к ним обоим. Поравнявшись с Глебом, он неожиданно схватил кисть его руки и крепко пожал. Ксюшу он не обременил рукопожатием, но, положив ладонь себе на сердце, поприветствовал то ли поклоном, то ли кивком. Затем быстрым шагом пошел своей дорогой.
- Твой знакомый, - сказал Глеб.
- Разве не твой? - спросила Ксюша.
- Таких не знаю.
- Не похоже, что обознался.
У реки было больше всего гуляющих. В городском саду крутилась карусель. Глеб и Ксюша остановились у вагончика с надписью «Хачапурня», обоим страшно хотелось есть. Сели за пластиковый столик под старой березой. За соседним супружеская чета предавалась внутрисемейному спору - правильно ли сегодняшний день считать праздником? Их дочь младшеклассница, отведав колы, пыталась привлечь к себе, играя прутиком, осторожную кошку.
Минут через двадцать Ксюша и Глеб предстали перед очами доктора, дежурившего по ведомству санитарно-эпидемического надзора. Судя по тому, как эта черноглазая, сильно немолодая женщина произнесла первый же вопрос в одно слово: «Жалобы?» - голосом она обладала мощным, сильнодейственным, волевым.
К отвороту белого халата была приколота белая лента. Белое на белом вызывающе не сливалось, напротив, усиливало, дразня взгляд, одно другим.
- Меня клещ укусил, - молвила Ксюша.
- А вас?
- Меня нет. Мы вместе.
- Выйдите в коридор.
Глеб вышел.
На журнальном столике лежали всевозможные памятки - брошюрки, листовки, книжицы-раскладки. Крысы, бешенство, туберкулез… Глеб выбрал страшилку про клещевой энцефалит и стал читать от нечего делать. Приятного мало. Воспаление мозга. Возможность фатального исхода. Кома. Инвалидность. А есть еще клещевой боррелиоз, вызываемый не вирусами, а какими-то особыми спирохетами, передающимися теми же клещами.
Минут через пять вышла Ксюша, вид у нее был удрученный.
- Ну как? - спросил Глеб.
- Записали в журнал - где и когда меня укусили.
- А что клещ? Не берут? - он увидел знакомую баночку в ее руке.
- Только завтра, - сказала Ксюша. - Похоже, мы не успеем на вечерний автобус.
- Я ж тебе говорил, надо было завтра приехать.
- Ну я не знаю, - сказала Ксюша нараспев. - Придется в гостинице ночевать.
Из кабинета вышла в белом халате.
- Вы кого привезли? - обратилась она к Глебу. - Он же не живой!
- Даже очень живой, - сказал Глеб, покосившись на баночку (интуиция ему подсказывала не принимать никаких упреков).
- Где живой? Вы его уморили.
- Полуживой, - сказала Ксюша. - Вон - шевельнулся!
- Не живых не принимают, - сказала доктор. - Это в Москве можно по фрагментам мертвого. А мы не Москва. - Она обратилась к Глебу: - Завтра покажете вирусологу. Сегодня лаборатория все равно закрыта. А завтра откроют с утра. Поместите его в холодильник, но только не в морозилку. Может, и доживет.
- А чем кормить надо? - спросила Ксюша.
Доктор посмотрела на нее, как на идиотку.
- Идемте, укушенная, вам укол сделают. Профилактический.
Увела в другой кабинет.
Согласно бейджику девушку звали Рогачева Юля.
- Мы хотим переночевать. И нам обязательно нужен холодильник.
- Нет проблем, - ответила Юля. - Все номера с холодильниками. Ваши паспорта, пожалуйста.
Она полистала один, потом другой.
- Извините, но у вас нет печати.
- И что?
- Я не могу вас разместить, если у вас нет печати.
- Как это? - не понял Глеб. - На каком еще основании? Печать - дело добровольное. Вы нас обязаны разместить.
- К сожалению, у меня указание без печати мест не давать.
- Да это же противозаконно!
- У нас тут свои начальники, а противозаконно или нет, я не буду спорить. У меня приказ - не пускать без печати. Что вам мешает получить печать?
- Что нам мешает? Мы из другого города, мы отдыхаем в лесу. Кто нам поставит печать?
- Вы не хотите каяться? Вы отказисты?
- У нас нет открепительных талонов!
- Ой, ерунда какая! Идите в пэпэ - откаятесь и вам поставят печать. Это же рядом, на той стороне площади.
- Подождите, вы не понимаете, без открепительных талонов нам на вашем участке никто не разрешит откаяться.
- Да я что, не знаю? Вы не первые. Сегодня уже человек пятнадцать приехало, и ни у кого открепилок не было. И все получили в паспорт печать. Никто не жалуется.
- Ничего себе порядки, - изумилась Ксюша.
- Это они для отчетности, - догадался Глеб. - Процент нагоняют.
- Я бы вас разместила, но это не в моей власти. А пункты работают до восьми.
- Хорошо, мы попробуем. Но пока мы будем каяться, не могли бы вы это подержать в холодильнике? - спросила Ксюша.
- Что такое? - насторожилась Юля.
- Ну, это… как бы вам объяснить… короче, мы биологи… изучаем различных… - она сдержалась и не сказала «вредителей», - представителей… короче, это хранить в холодильнике надо…
- Я не могу.
- Почему?
- Получите печать, это минутное дело, и поставите сами в свой холодильник.
- Мы теряем время, а он… оно… оно может умереть. Вам что, трудно? Оно есть не просит.
- Я не знаю, что это такое… Мне нельзя. Нам вообще брать вещи на хранение запрещено…
- Это не вещь.
- Тем более… Те м более сегодня…
- Слушайте, - вмешался Глеб. - Вот вам за аренду холодильника. За полчаса. Мы придем и переставим в свой.
- А вы точно придете?
- Нам надо где-то жить - как мы можем не прийти?
- А если вы все-таки не придете, что мне делать с этим?
- Мы придем, и вы ничего не делайте - до нас. Поставьте и забудьте.
- Ну я, конечно, поставлю… хотя…
Когда вышли из гостиницы, Глеб спросил:
- Может, объяснишь, зачем ты изобрела биологов? Была необходимость?
- Конечно. Иначе бы она не поверила!
- Так она и не поверила! Хуже того, ты ее напугала. Сегодня и без нас террористов боятся. А тут мы, неизвестно с чем. А вдруг это оружие бактериологическое!
- Что-то у меня голова немного кружится… Почему ты сегодня так нехорошо о людях думаешь?
Ксюша и Глеб пересекли площадь. В здании школы размещался ПП, о чем извещала табличка «Пункт Покаяния № 4 г. Первомайска».
Прошли в актовый зал. Члены комиссии за столами сидели, на каждом столе указатели с названиями улиц и номеров домов - все как на избирательном участке, когда выбирают. Только не было урн для бюллетеней. Бюллетеней тоже не было - на столах лежали покаянные листы.
Основная масса жителей микрорайона уже, несомненно, покаялась, - кроме Глеба, Ксюши и одной старушки, дремавшей за столиком над покаянным листом, кающихся больше не было.
Глеб сразу направился к председателю комиссии:
- Здравствуйте. Мы хотим покаяться, но у нас нет открепительных талонов.
- Без открепительных талонов, строго говоря, не положено.
- Мы и сами знаем, что не положено, но нас не пускают в гостиницу.
- Вообще-то каются по зову сердца, а не по соображениям выгоды.
- Мы именно по зову сердца. Просто мы проводим отпуск в лесу. Мы специально приехали подписать листы, подпишем - и завтра обратно.
- Паспорта есть?
- А как же?
- Хорошо. Главное, чтобы был документ. А он в любом случае будет учтен. Это ж не выборы, в конце концов, мы не бюрократы. Вы правильно поступили, что приехали. Я вам разрешаю покаяться. Вон столик для приезжих. Пожалуйста, исполните ваш гражданский долг.
Ксюша и Глеб подошли к нужному столику. Член участковой покаянной комиссии встретил их доброжелательным приветливым взглядом; он предложил им присесть. Ксюша и Глеб отдали свои паспорта и получили по одному покаянному листу. Текст составлен был в самых общих чертах: преступления большевизма, сталинизм и ГУЛАГ, но можно было по желанию вписать что-нибудь от себя в специально оставленные графы. Чтобы не было затруднений, на этот случай предлагался рекомендательный список тем. Глеб его не стал смотреть и сразу же подписал покаянный лист с типовым текстом, а Ксюша обратилась к дополнительному списку.
- Наверное, все Ивана Грозного вписывают?
- Ну, зачем же все. Кто что.
- А правда это все в музей пойдет?
- Да, все подписанные листы будут храниться в Москве, во Всероссийском архиве Всенародного Покаяния, при нем будет музей. Только что в новостях показывали.
- Ксюша, подписывай и пойдем, - сказал Глеб.
- Просто у вас тут до Ивана Грозного нет ничего. Можно подумать, история с Ивана Грозного начинается.
- Это рекомендательный список. А я не историк, - сказал член комиссии.
- Хочу вписать начало правления Владимира Мономаха.
- Ксюша, зачем тебе Владимир Мономах?
- Тогда был первый погром.
- Это не наша история, - сказал Глеб. - Пусть с ним украинцы разбираются.
- Как ты можешь так говорить? Почему это не наша история?
- Есть проблемы? - спросил, подойдя, председатель комиссии.
- Нет, все в порядке, - ответил член комиссии. - А вы, - обратился он к Глебу, - не давите на человека, каждый поступает, как ему велит совесть.
- Просто я диплом писала по Мономаху, я знаю.
Она вписывала Мономаха в свободную графу.
Председатель комиссии, оценив Ксюшину обстоятельность и информированность, по-видимому, проникся доверием к молодым людям.
- Я тоже считаю, что не все продумано. Можно было бы вполне обойтись без открепительных талонов, - сказал он. - Это на выборах важно, чтобы никто не проголосовал больше одного раза. Но никто же не будет каяться дважды. Вы же не будете дважды? - спросил он Глеба.
- Разумеется, нет, - ответил Глеб.
- Может, еще что-нибудь впишете? - спросил член комиссии Ксюшу, заметив, что она не торопится ставить подпись.
- Нет, полагаю, достаточно.
Ксюша подписала покаянный лист. Член покаянной комиссии сказал:
- В соответствии с поправкой от второго марта к Положению о паспорте гражданина РФ вам, по вашему желанию, можно поставить в паспорт памятную печать, извещающую о вашем участии в акции всенародного гражданского покаяния. Хотите ли вы этого?
- Да, - сказала Ксюша, - нам надо.
- Печать символическая, - информировал член комиссии, штампуя тыльную сторону обложки паспорта Глеба. - Ее наличие или отсутствие не может быть, - он проштамповал паспорт Ксюши, - причиной последствий. - Вернул паспорта. - Ни административных, ни каких-либо других.
- Некоторые начальники думают по-другому.
Это замечание Глеба осталось без ответа.
- В другой день уже не поставят, - сказал председатель, - только сегодня.
Ксюша вспомнила:
- У нас друзья отдыхают на озере. Можно мы и за них покаемся?
- Хватит, Ксюша, - сказал Глеб, - обойдутся.
- Почему ты так? Они же не могут, а мы бы за них могли.
- Я ни за кого не собираюсь больше, - сказал Глеб с раздражением.
- Необходимо личное присутствие, - мягко объяснил председатель, выражая голосом сожаление.
- Хотя бы за Даню. У него подпись простая, я могу.
- А вдруг он против, - сказал председатель.
- Что вы! Он двумя руками за!
- У вас есть его паспорт?
- Нет. Паспорт с ним остался.
- Жаль, но нельзя.
- Так ведь не обязательно в паспорт печать ставить. Пусть будет без печати, а лист я заполню.
- Как же вы заполните лист, если у вас нет паспортных данных?… Или есть?
- Ксюша, достаточно. Я устал.
- Почему ты думаешь только о себе? - возмутилась Ксюша.
- Давай без сцен, хорошо?
- Молодые люди, не надо сегодня ссориться. - Член комиссии встал и произнес торжественно: - Поздравляю вас с участием во всенародном гражданском покаянии. Вот вам белые ленточки в знак того, что вы покаялись.
Дав ленточки, он пожал руку - сначала Глебу, а потом Ксюше.
Глеб в момент рукопожатия вспомнил недавнего встречного - как тот ему тряс руку на улице. Теперь Глеб понял, в чем дело: у них тогда не было ленточек, и прохожий, тоже без ленточки, принял их тогда за своих. Он решил, что они, как и он, отказисты.
- Вы здоровы?
Резко повернув голову, посмотрел на Ксюшу. Это спрашивал член комиссии, пожимая ей руку. Ксюша была бледна, у нее как-то странно потускнели глаза.
- Воды? - спросил председатель.
- Нет… на воздух…
- Что с тобой, Ксюша? - встревожился Глеб.
- Идем, идем…
Они пошли к выходу, она держалась за Глеба, словно боялась упасть.
Другой член комиссии говорил старушке за столом справа:
- Не надо вычеркивать. Здесь не вычеркивают. Здесь, наоборот, вписывают.
И уже из-за спины до Глеба доносилось:
- Вы бы лучше не приходили, раз не хотите… Виктор Андреевич, пенсионерка «преступления большевиков» вычеркнула!.. Что делать?…
Они не дошли ста метров до гостиницы.
- Давай сядем, - сказала Ксюша.
- Что, так плохо? - спросил Глеб, садясь вместе с Ксюшей на ступеньку лестницы в чебуречную.
Табличка «Мероприятие» висела на двери.
- Знаешь, Глебушка, что мне больше всего в тебе не нравится? Твое безразличие.
- К чему же я безразличен?
- А ко всему. Ты ко мне безразличен. Ты к людям безразличен. Тебе безразлично, Мономах чьей истории принадлежит. Нашей, не нашей… Ты не хочешь ни за что ответственности нести. Ни за то, что в стране происходит, ни за то, что между нами с тобой… Ты не знаешь обо мне ничего. Потому что тебе я безразлична. И здоровье мое тебе безразлично. И все, чем я живу.
- Несешь чушь какую-то, сама себя не слышишь, - проговорил Глеб, рассматривая гирлянды над головой.
- А ты сам-то не хочешь покаяться? Не за других. За себя.
- Пред кем покаяться? В чем?
- А в чем-нибудь. Какая разница, в чем. Передо мной. Пока здесь. А то так и умру. Или дурочкой стану. Будешь локти кусать, что не сказал.
- Что я тебе не сказал? Почему дурочкой станешь? Или умрешь?
- Мне холодно. И трудно дышать. И голова.
Он поцеловал ее в лоб.
- Ого. Ты ж горячая.
- Если тебе не в чем, тогда я буду. Я тебе так покаюсь, что у тебя волосы дыбом встанут. А то больно ты у меня спокойненький, безразличненький…
- Ксюша, у тебя температура. Надо что-то делать.
- Ты мне - «нет» хочешь сказать? Ха-ха, - она засмеялась и тут же закашляла. - А я тебе - «да»! А я тебе - «да»! - пыталась выкрикнуть сквозь кашель.
Глеб встал. Он стоял, озираясь по сторонам, и не знал, что делать.
- С Даней, с Данечкой - вот с кем!.. Съел? Не ожидал, что с Данечкой?
Глеб склонил голову набок.
- Ну и как это называется? - спросил он спокойным голосом. - И что это значит? Это ты что, каешься или как?
- Да, это я каюсь, да!
- Если бы ты каялась, ты бы раскаялась, а ты не раскаиваешься, ты, наоборот, меня позлить хочешь. Не знаю, зачем. Грош цена твоим словам.
- Так ты не веришь, что я с Данечкой?…
- Чушь несешь, просто чушь какую-то!.. Даня на Таню надышаться не может, а ты говоришь!.. Даня - святой человек!
- Четыре раза с Данечкой. Не раз и не два, а четыре!
- Ты бы сказала, с дизайнером Зайнером, я бы, может, еще поверил… Но чтобы с Данечкой… Никогда…
Ксюша заплакала.
- Ты мне никогда не верил!.. Ты думал, я и с этим клещом шутки шучу. Достукался? Видишь?… Ты этого хотел? - Она глядела на свои руки, ее лихорадило. - Что - доволен теперь?
Он попытался еще раз испытать ее лоб, на сей раз не губами - рукой, Ксюша резко отпрянула.
- Как ты ко мне безразличен!.. Как ты ко мне безразличен!..
Из чебуречной вышел человек в форме, похожей на форму Инспектора Леса.
- Здесь не сидят, - сказал охранник. - У нас банкет.
- Ей плохо, - сказал Глеб, - у нее инфекция. Надо вызвать «скорую».
- Больница рядом - быстрее дойдете.
- Я ж говорю, она идти не может.
- Могу, - сказала Ксюша; она попыталась встать, но Глеб не дал, надавив на плечи.
- Сиди! Я мигом.
Ксюша всхлипнула.
- Умерла бы… или дурочкой стала… а ты бы так ничего и не узнал… Вы кто? - спросила охранника.
Охранник поправил белую ленточку на груди слева и не ответил.
- Не вставай, - сказал Глеб. - Добегу до больницы, и мы к тебе на «скорой» приедем. А вы не слушайте ее, - обратился он к охраннику чебуречной.
- Не бросай меня, Глеб…
- Ксюша, я быстро.
Он побежал.
Глеб промчался мимо гостиницы, добежал до угла, повернул направо, перебежал улицу наискосок, напугав делающий левый поворот автобус № 1, и побежал по направлению к Люксембургу. И трех минут не прошло, как он уже был там, куда совсем недавно приходил с Ксюшей.
- Я у вас был сегодня. Инфекционный энцефалит. Ей плохо. Она на улице с незнакомым. Надо вызвать «скорую» и надо забрать.
Из-за стойки регистратуры ответствовали:
- В сад и первая дверь.
Глеб выскочил наружу, забежал в сад и влетел в первую дверь:
- Жена на улице с незнакомым. Ей плохо. Надо вызвать «скорую» и забрать.
Он услышал:
- Без паники. Что стряслось?
- Энцефалит. Все признаки. Отправьте «скорую». Здесь близко.
- Что за признаки? - спросили Глеба.
- Не надо меня экзаменовать, я не студент! - выкрикнул Глеб. - Высокая температура, озноб, головная боль, удушливый кашель, мысли о смерти… Вот она! - он увидел ее в окно, идущую по улице за оградой.
Глеб выбежал и помчался перехватывать Ксюшу (а то бы прошла мимо).
- Ксюша, куда ты?
- Глебушка, я думала, ты ушел…
На ней лица не было.
Он схватил ее на руки и понес через сад в первую дверь.
Там были не только в белых халатах, но и в синих, и в обычной одежде, но все, кто был тогда в вестибюле, все оказались в положении «стоя»: кто стоял, тот так и остался стоять, а кто сидел, те немедленно встали.
Глеб с Ксюшей на руках произвел сильнейшее впечатление.
Забеспокоились.
В какой-то момент Глебу показалось, что о нем забыли. Что произошло что-то ужасное и что теперь им не до него. А ведь он виноват больше всех в том, что случилось. Он не знал, в чем виноват, но знал, что больше всех виноват. Также ужасна вина обстоятельств. Неужели так трудно раз и навсегда вывести этих клещей - потравить их какой-нибудь дрянью, напустить на них клещеедов каких-нибудь?… Должен же быть у этой заразы естественный враг? Почему так трудно построить дороги, которые не размывались бы дождем, и почему нельзя пускать автобусы по человеческому расписанию?
Глеб не находил себе места, при том что коридор был вместительный, длинный - ходи и ходи. Иногда он останавливался: там ли он, где ему следует быть? На том ли этаже, перед теми ли дверьми? Надо пойти и спросить - хватит отмалчиваться, отвечайте.
- Молодой человек, не могли бы вы здесь не курсировать? Вы нам очень мешаете.
Глеб уставился, не понимая смысла сказанных слов, на двоих обитателей клиники - один был похож на больного, а другой на больного не был похож - оба рядом сидели. Потом посмотрел на экран телеящика, смотреть на который он им помешал. Шла программа новостей. Сообщалось, что по числу участников Всенародного гражданского покаяния лидируют Северный Кавказ и Тува - 97 % и 99 % соответственно. В целом по стране покаяние проходит очень активно. В аутсайдерах находятся обе столицы, хотя и в них процент покаявшихся превысил усредненный процент принимающих участие в думских и президентских выборах (если брать во внимание последнее десятилетие). Говорилось, что еще в тринадцать часов по московскому времени число покаявшихся по стране превысило 50 %, так что уже тогда стало ясно: Всенародное гражданское покаяние состоялось!
Не похожий на больного говорил похожему:
- Как-то забюрократизировано все. Мы боролись не за это, мы не таким это все представляли…
- Ну а что вы хотите? - спросил на больного похожий. - Иного и быть не могло. Слышали, как президент выступал? Нет, все равно это гигантский, просто гигантский шаг вперед. Мы сегодня стали другими.
Глеб не двигался. На экране телевизора проценты мелькали.
Не обращая внимания на Глеба, похожий на больного спрашивал не похожего:
- Вы действительно думаете, что борцы с режимом и жертвы режима должны каяться наравне со всеми?
- С одной стороны, никто ничего никому не должен, а с другой стороны, и это будет по сути вопроса - конечно, должны. Мы все принадлежим этому социуму и этому времени, мы каждый отвечаем за то, что было, даже если это было не с нами…
Глеб пошел по коридору к окну. На стенах коридора висели картины - лесные пейзажи. На одной был изображен лось. Глеб вспомнил водителя и его предложение.
Внезапно ему пришла в голову мысль продавать веники прямо с грузовика. Причем вдали от бань. Где-нибудь, скажем, на Сенной площади. Он словно разговаривал с Ксюшей. Представь, говорил, ты идешь по Садовой, ни о каких банях не думаешь, а тут грузовик стоит, и продают банные веники прямо с борта. Дешевые. Не важно, ходишь ты в баню или нет, - увидев такое, сразу поймешь, как тебе повезло. Что это шанс. Шанс - не упустить веник. Мало ли что. А то уедет. И купишь веник, да еще не один. Не себе, так друзьям, родителям, знакомым. Неужели не купишь? Я бы купил.
Боже, о чем это я? - испугался Глеб своего монолога.
- Вы - муж?
Врач приближался.
- Муж, - сказал Глеб и сглотнул слюну.
- Ей, оказывается, делали инъекцию иммуноглобулина. Час назад, она правильно говорит?
- Где-то так. Еще не было пяти. - Он удивился: неужели прошел только час и так уже много произошло событий? - Но я не знаю, что за укол.
- Иммуноглобулин. Вообще-то иммуноглобулин обычно легко переносится, но в некоторых случаях бывают небольшие осложнения, чаще всего после первой инъекции. И потом, знаете ли, индивидуальная неперносимость, это все такие материи тонкие!.. А что за сыворотка? Чье производство, не знаете?
Разговаривая, врач теребил рукой белую ленточку.
- Наше? Австрийское?
Смотрел он чуть в сторону, мимо Глеба.
- Я же сказал, я не знаю, что за укол. В соседнем здании делали. Можно узнать.
- Да не надо. Все хорошо, ложная тревога. Сейчас все пройдет, уже, считайте, прошло. Температура упала, пациент успокоился, дремлет. Ну, будет слабость час-другой, это не страшно.
- То есть это не энцефалит?
- Когда присасывание клеща состоялось? Вчера?
- Вчера вечером сняли.
- Сутки всего. Нет, это не энцефалит и не боррелиоз. Там как минимум суток двое-трое пройти должно, а обычно болезнь себя обнаруживает через неделю после укуса, может и позже. Инкубационный период где-то до двадцати дней, где-то так… Должен вам сказать, что, насколько мне известно, нынешний эпидемсезон на инфицированных клещей не богат. Шансов заболеть у вашей жены не много. Ничтожно мало, я бы сказал.
- Ух, как вы меня успокоили!
- Тут у нас два варианта. Через полчаса, максимум час, мы убеждаемся, что ваша жена жива и здорова и отпускаем ее с вами на все четыре стороны. И второй, но это уже исключительно для успокоения вашей совести, так сказать. А наша совесть всегда спокойна, можете не сомневаться. Короче, мы помещаем ее до утра в отдельную палату. У нее есть страховой полис?
- Нет, мы не взяли.
- А печать в паспорте?… ну, вы понимаете, я о чем?
- Печать есть!
- В общем, в отдельную палату, пусть отдохнет, выспится. Дадим витамины. Без присмотра не оставим. Только должен предупредить, палата - платная.
- Хорошо. Я заплачу. Сколько?
- Вам скажут, - небрежно произнес доктор. - Вот и ладненько.
- Доктор, а можно я тоже останусь с ней - на всю ночь.
- Это что, в качестве сиделки, что ли?
- Ей будет спокойнее, я уверен.
- Необходимости в этом не вижу, но… У вас есть печать в паспорте?
- Конечно, есть!
- Мы можем проще поступить. Предоставить вам обоим палату на два места. Она стоит ненамного дороже - примерно на треть.
- Я согласен, доктор, - сказал Глеб. - А рано утром мы домой.
- Уже? Вы так торопитесь? Нет, нет, я не задерживаю… Погуляйте-ка чуть-чуть, у нас черемуха в саду, шиповник, вон вечер чудесный какой, а вам пока подготовят. А насчет финансовых вопросов потом подойдут, не волнуйтесь. Я денежными делами не занимаюсь.
Доктор уже хотел повернуться и куда-то к себе подняться по лестнице, но Глеб вспомнил еще об одном:
- Последний вопрос, доктор. Как вы считаете, она могла в таком состоянии… бредить?
- Бредить? Гм… Теоретически при очень высокой температуре элементы бреда возможны. Не знаю, как в данном случае… Температурный скачок был кратковременным… А в чем, собственно, бред заключался?
- Она говорила невероятные вещи. Просто что-то совершенно невообразимое, немыслимое. Я, конечно, не буду пересказывать, это касалось нашей частной жизни.
До сих пор врач говорил с Глебом, глядя куда-то в пол или в лучшем случае Глебу на правое ухо, а сейчас посмотрел прямо в глаза, словно хотел там обнаружить что-нибудь необычное; потом сочувственно взял Глеба за руку выше локтя.
- С высокой степенью достоверности готов утверждать, что это был бред, - тихо, почти ласково сказал доктор и ободряюще улыбнулся. - Забудьте. Я старше вас. Поверьте моему жизненному опыту, женщины… женщины даже в ясном уме часто говорят очень странные вещи. Ну? Так значит на двоих и с телевизором, да?
- Да, доктор, спасибо!
Он вышел на воздух. Остановился у доски объявлений. Ходячим больным этим вечером обещаны танцы. Вечерело, становилось прохладно. Только здесь, только на садовой дорожке, перед клумбой, засаженной чьими-то глазками, или, как там ее, календулой, Глеб почувствовал, как взмокла его спина. Впервые за полтора месяца захотелось курить. Плоды шиповника походили на огромных божьих коровок, были они в белую крапинку, - вероятно, шиповник чем-то болел. Странность своего присутствия здесь Глеб ощущал едва ль не физически. Что они делают в Первомайске? Почему такой длинный, такой нескончаемый день? Интересно, относится ли объявление о танцах к нему и Ксюше, - они ж хоть и ходячие, но не больные? «Уф», - сказал Глеб и глубоко вздохнул. Вспомнил, что не купили водки на озеро. Завтра купят перед отъездом утром - на вокзальной площади круглосуточный магазин. «Уф», - повторил Глеб и посмотрел на небо, на скользящие облака.
Юля Рогачева вышла на дежурство в четверг. Понедельник по ее графику был нерабочим днем, а на вторник и среду ее отпустили в Саратов - на свадьбу брата. Уезжала Юля с нехорошими предчувствиями: за подозрительной баночкой те двое так и не пришли. И вот сейчас она первым делом устремилась в служебное помещение, к холодильнику. Все так и было - баночка стояла на месте. Вряд ли кто-нибудь из коллег ее трогал. Юля взяла двумя пальцами эту непонятную баночку и, вынув из холодильника, посмотрела на свет, - какая-то козявка лежала на дне. По идее, надо было бы обратиться в милицию. Но что еще скажет Валерий Витальевич? Юля представила, какой нагоняй устроит ей старший менеджер. Она подумала-подумала и решила ничего никому не говорить, не показывать. Баночку задвинула в левый угол на верхней полке и заслонила от посторонних глаз пакетом с инжиром. Пусть там стоит, авось обойдется.
На вокзальной площади толпилась публика. Справа от автобусной станции возвышался помост. Дети в нарядных костюмах демонстрировали хореографический номер.
Дежурный костоправ развеселился:
- Вы бы еще в медвытрезвитель обратились. Нет, мне нетрудно клеща вытащить. Но когда сами справились, я вам на что? Вам нужна не первая медицинская помощь, а как минимум вторая. А я, извините, первая. Тут вечером народные гуляния со всеми вытекающими последствиями, особенно по черепной части. Вот это будет работка. Поезжайте-ка на автобусе, на двоечке, в Люксембург…
- Куда, куда?
- В имени Люксембург. В городскую больницу имени Розы Люксембург, забыл, что вы приезжие. Сейчас Покровская называется, но мы ее по привычке Люксембург зовем. На первой остановке после моста выйдете.
Прежде, чем отправиться в Люксембург, Ксюша и Глеб зашли на автобусную станцию уточнить расписание. До вечернего автобуса оставалось не менее трех часов. Диспетчер клятвенно обещал, что автобус будет. Это что касается из Первомайска, а что касается по Первомайску, то тут произошел небольшой сбой, и именно с «двоечкой», только об этом Ксюша и Глеб узнали, когда уже, обойдя помост и толпящуюся перед ним публику (теперь выступал жонглер), пришли на остановку обычного городского автобуса.
Оказалось, что № 2 сегодня в связи с футбольным матчем, приуроченным к общегородским торжествам, перенаправили по другому маршруту, о чем и поведали Ксюше и Глебу болельщики, ожидавшие автобус на остановке.
Первомайск не слишком велик. Пошли пешком.
В центральной части города сохранились строения позапрошлого века. В здании бывшей пожарной части размещался краеведческий музей.
Прохожие выглядели празднично, дети гуляли с воздушными шариками. С лотков продавали сахарную вату и леденцы.
Напротив городской администрации стоял на пьедестале бронзовый Ильич. У его ног лежали букеты красных гвоздик, перевязанные белыми лентами.
Удивил один пешеход, по всем признакам трезвый, но, как видно, со странностями. Глеб заметил его, когда тот целенаправленно переходил улицу. Он тем на себя обратил внимание, что явно направлялся к ним обоим. Поравнявшись с Глебом, он неожиданно схватил кисть его руки и крепко пожал. Ксюшу он не обременил рукопожатием, но, положив ладонь себе на сердце, поприветствовал то ли поклоном, то ли кивком. Затем быстрым шагом пошел своей дорогой.
- Твой знакомый, - сказал Глеб.
- Разве не твой? - спросила Ксюша.
- Таких не знаю.
- Не похоже, что обознался.
У реки было больше всего гуляющих. В городском саду крутилась карусель. Глеб и Ксюша остановились у вагончика с надписью «Хачапурня», обоим страшно хотелось есть. Сели за пластиковый столик под старой березой. За соседним супружеская чета предавалась внутрисемейному спору - правильно ли сегодняшний день считать праздником? Их дочь младшеклассница, отведав колы, пыталась привлечь к себе, играя прутиком, осторожную кошку.
Минут через двадцать Ксюша и Глеб предстали перед очами доктора, дежурившего по ведомству санитарно-эпидемического надзора. Судя по тому, как эта черноглазая, сильно немолодая женщина произнесла первый же вопрос в одно слово: «Жалобы?» - голосом она обладала мощным, сильнодейственным, волевым.
К отвороту белого халата была приколота белая лента. Белое на белом вызывающе не сливалось, напротив, усиливало, дразня взгляд, одно другим.
- Меня клещ укусил, - молвила Ксюша.
- А вас?
- Меня нет. Мы вместе.
- Выйдите в коридор.
Глеб вышел.
На журнальном столике лежали всевозможные памятки - брошюрки, листовки, книжицы-раскладки. Крысы, бешенство, туберкулез… Глеб выбрал страшилку про клещевой энцефалит и стал читать от нечего делать. Приятного мало. Воспаление мозга. Возможность фатального исхода. Кома. Инвалидность. А есть еще клещевой боррелиоз, вызываемый не вирусами, а какими-то особыми спирохетами, передающимися теми же клещами.
Минут через пять вышла Ксюша, вид у нее был удрученный.
- Ну как? - спросил Глеб.
- Записали в журнал - где и когда меня укусили.
- А что клещ? Не берут? - он увидел знакомую баночку в ее руке.
- Только завтра, - сказала Ксюша. - Похоже, мы не успеем на вечерний автобус.
- Я ж тебе говорил, надо было завтра приехать.
- Ну я не знаю, - сказала Ксюша нараспев. - Придется в гостинице ночевать.
Из кабинета вышла в белом халате.
- Вы кого привезли? - обратилась она к Глебу. - Он же не живой!
- Даже очень живой, - сказал Глеб, покосившись на баночку (интуиция ему подсказывала не принимать никаких упреков).
- Где живой? Вы его уморили.
- Полуживой, - сказала Ксюша. - Вон - шевельнулся!
- Не живых не принимают, - сказала доктор. - Это в Москве можно по фрагментам мертвого. А мы не Москва. - Она обратилась к Глебу: - Завтра покажете вирусологу. Сегодня лаборатория все равно закрыта. А завтра откроют с утра. Поместите его в холодильник, но только не в морозилку. Может, и доживет.
- А чем кормить надо? - спросила Ксюша.
Доктор посмотрела на нее, как на идиотку.
- Идемте, укушенная, вам укол сделают. Профилактический.
Увела в другой кабинет.
Согласно бейджику девушку звали Рогачева Юля.
- Мы хотим переночевать. И нам обязательно нужен холодильник.
- Нет проблем, - ответила Юля. - Все номера с холодильниками. Ваши паспорта, пожалуйста.
Она полистала один, потом другой.
- Извините, но у вас нет печати.
- И что?
- Я не могу вас разместить, если у вас нет печати.
- Как это? - не понял Глеб. - На каком еще основании? Печать - дело добровольное. Вы нас обязаны разместить.
- К сожалению, у меня указание без печати мест не давать.
- Да это же противозаконно!
- У нас тут свои начальники, а противозаконно или нет, я не буду спорить. У меня приказ - не пускать без печати. Что вам мешает получить печать?
- Что нам мешает? Мы из другого города, мы отдыхаем в лесу. Кто нам поставит печать?
- Вы не хотите каяться? Вы отказисты?
- У нас нет открепительных талонов!
- Ой, ерунда какая! Идите в пэпэ - откаятесь и вам поставят печать. Это же рядом, на той стороне площади.
- Подождите, вы не понимаете, без открепительных талонов нам на вашем участке никто не разрешит откаяться.
- Да я что, не знаю? Вы не первые. Сегодня уже человек пятнадцать приехало, и ни у кого открепилок не было. И все получили в паспорт печать. Никто не жалуется.
- Ничего себе порядки, - изумилась Ксюша.
- Это они для отчетности, - догадался Глеб. - Процент нагоняют.
- Я бы вас разместила, но это не в моей власти. А пункты работают до восьми.
- Хорошо, мы попробуем. Но пока мы будем каяться, не могли бы вы это подержать в холодильнике? - спросила Ксюша.
- Что такое? - насторожилась Юля.
- Ну, это… как бы вам объяснить… короче, мы биологи… изучаем различных… - она сдержалась и не сказала «вредителей», - представителей… короче, это хранить в холодильнике надо…
- Я не могу.
- Почему?
- Получите печать, это минутное дело, и поставите сами в свой холодильник.
- Мы теряем время, а он… оно… оно может умереть. Вам что, трудно? Оно есть не просит.
- Я не знаю, что это такое… Мне нельзя. Нам вообще брать вещи на хранение запрещено…
- Это не вещь.
- Тем более… Те м более сегодня…
- Слушайте, - вмешался Глеб. - Вот вам за аренду холодильника. За полчаса. Мы придем и переставим в свой.
- А вы точно придете?
- Нам надо где-то жить - как мы можем не прийти?
- А если вы все-таки не придете, что мне делать с этим?
- Мы придем, и вы ничего не делайте - до нас. Поставьте и забудьте.
- Ну я, конечно, поставлю… хотя…
Когда вышли из гостиницы, Глеб спросил:
- Может, объяснишь, зачем ты изобрела биологов? Была необходимость?
- Конечно. Иначе бы она не поверила!
- Так она и не поверила! Хуже того, ты ее напугала. Сегодня и без нас террористов боятся. А тут мы, неизвестно с чем. А вдруг это оружие бактериологическое!
- Что-то у меня голова немного кружится… Почему ты сегодня так нехорошо о людях думаешь?
Ксюша и Глеб пересекли площадь. В здании школы размещался ПП, о чем извещала табличка «Пункт Покаяния № 4 г. Первомайска».
Прошли в актовый зал. Члены комиссии за столами сидели, на каждом столе указатели с названиями улиц и номеров домов - все как на избирательном участке, когда выбирают. Только не было урн для бюллетеней. Бюллетеней тоже не было - на столах лежали покаянные листы.
Основная масса жителей микрорайона уже, несомненно, покаялась, - кроме Глеба, Ксюши и одной старушки, дремавшей за столиком над покаянным листом, кающихся больше не было.
Глеб сразу направился к председателю комиссии:
- Здравствуйте. Мы хотим покаяться, но у нас нет открепительных талонов.
- Без открепительных талонов, строго говоря, не положено.
- Мы и сами знаем, что не положено, но нас не пускают в гостиницу.
- Вообще-то каются по зову сердца, а не по соображениям выгоды.
- Мы именно по зову сердца. Просто мы проводим отпуск в лесу. Мы специально приехали подписать листы, подпишем - и завтра обратно.
- Паспорта есть?
- А как же?
- Хорошо. Главное, чтобы был документ. А он в любом случае будет учтен. Это ж не выборы, в конце концов, мы не бюрократы. Вы правильно поступили, что приехали. Я вам разрешаю покаяться. Вон столик для приезжих. Пожалуйста, исполните ваш гражданский долг.
Ксюша и Глеб подошли к нужному столику. Член участковой покаянной комиссии встретил их доброжелательным приветливым взглядом; он предложил им присесть. Ксюша и Глеб отдали свои паспорта и получили по одному покаянному листу. Текст составлен был в самых общих чертах: преступления большевизма, сталинизм и ГУЛАГ, но можно было по желанию вписать что-нибудь от себя в специально оставленные графы. Чтобы не было затруднений, на этот случай предлагался рекомендательный список тем. Глеб его не стал смотреть и сразу же подписал покаянный лист с типовым текстом, а Ксюша обратилась к дополнительному списку.
- Наверное, все Ивана Грозного вписывают?
- Ну, зачем же все. Кто что.
- А правда это все в музей пойдет?
- Да, все подписанные листы будут храниться в Москве, во Всероссийском архиве Всенародного Покаяния, при нем будет музей. Только что в новостях показывали.
- Ксюша, подписывай и пойдем, - сказал Глеб.
- Просто у вас тут до Ивана Грозного нет ничего. Можно подумать, история с Ивана Грозного начинается.
- Это рекомендательный список. А я не историк, - сказал член комиссии.
- Хочу вписать начало правления Владимира Мономаха.
- Ксюша, зачем тебе Владимир Мономах?
- Тогда был первый погром.
- Это не наша история, - сказал Глеб. - Пусть с ним украинцы разбираются.
- Как ты можешь так говорить? Почему это не наша история?
- Есть проблемы? - спросил, подойдя, председатель комиссии.
- Нет, все в порядке, - ответил член комиссии. - А вы, - обратился он к Глебу, - не давите на человека, каждый поступает, как ему велит совесть.
- Просто я диплом писала по Мономаху, я знаю.
Она вписывала Мономаха в свободную графу.
Председатель комиссии, оценив Ксюшину обстоятельность и информированность, по-видимому, проникся доверием к молодым людям.
- Я тоже считаю, что не все продумано. Можно было бы вполне обойтись без открепительных талонов, - сказал он. - Это на выборах важно, чтобы никто не проголосовал больше одного раза. Но никто же не будет каяться дважды. Вы же не будете дважды? - спросил он Глеба.
- Разумеется, нет, - ответил Глеб.
- Может, еще что-нибудь впишете? - спросил член комиссии Ксюшу, заметив, что она не торопится ставить подпись.
- Нет, полагаю, достаточно.
Ксюша подписала покаянный лист. Член покаянной комиссии сказал:
- В соответствии с поправкой от второго марта к Положению о паспорте гражданина РФ вам, по вашему желанию, можно поставить в паспорт памятную печать, извещающую о вашем участии в акции всенародного гражданского покаяния. Хотите ли вы этого?
- Да, - сказала Ксюша, - нам надо.
- Печать символическая, - информировал член комиссии, штампуя тыльную сторону обложки паспорта Глеба. - Ее наличие или отсутствие не может быть, - он проштамповал паспорт Ксюши, - причиной последствий. - Вернул паспорта. - Ни административных, ни каких-либо других.
- Некоторые начальники думают по-другому.
Это замечание Глеба осталось без ответа.
- В другой день уже не поставят, - сказал председатель, - только сегодня.
Ксюша вспомнила:
- У нас друзья отдыхают на озере. Можно мы и за них покаемся?
- Хватит, Ксюша, - сказал Глеб, - обойдутся.
- Почему ты так? Они же не могут, а мы бы за них могли.
- Я ни за кого не собираюсь больше, - сказал Глеб с раздражением.
- Необходимо личное присутствие, - мягко объяснил председатель, выражая голосом сожаление.
- Хотя бы за Даню. У него подпись простая, я могу.
- А вдруг он против, - сказал председатель.
- Что вы! Он двумя руками за!
- У вас есть его паспорт?
- Нет. Паспорт с ним остался.
- Жаль, но нельзя.
- Так ведь не обязательно в паспорт печать ставить. Пусть будет без печати, а лист я заполню.
- Как же вы заполните лист, если у вас нет паспортных данных?… Или есть?
- Ксюша, достаточно. Я устал.
- Почему ты думаешь только о себе? - возмутилась Ксюша.
- Давай без сцен, хорошо?
- Молодые люди, не надо сегодня ссориться. - Член комиссии встал и произнес торжественно: - Поздравляю вас с участием во всенародном гражданском покаянии. Вот вам белые ленточки в знак того, что вы покаялись.
Дав ленточки, он пожал руку - сначала Глебу, а потом Ксюше.
Глеб в момент рукопожатия вспомнил недавнего встречного - как тот ему тряс руку на улице. Теперь Глеб понял, в чем дело: у них тогда не было ленточек, и прохожий, тоже без ленточки, принял их тогда за своих. Он решил, что они, как и он, отказисты.
- Вы здоровы?
Резко повернув голову, посмотрел на Ксюшу. Это спрашивал член комиссии, пожимая ей руку. Ксюша была бледна, у нее как-то странно потускнели глаза.
- Воды? - спросил председатель.
- Нет… на воздух…
- Что с тобой, Ксюша? - встревожился Глеб.
- Идем, идем…
Они пошли к выходу, она держалась за Глеба, словно боялась упасть.
Другой член комиссии говорил старушке за столом справа:
- Не надо вычеркивать. Здесь не вычеркивают. Здесь, наоборот, вписывают.
И уже из-за спины до Глеба доносилось:
- Вы бы лучше не приходили, раз не хотите… Виктор Андреевич, пенсионерка «преступления большевиков» вычеркнула!.. Что делать?…
Они не дошли ста метров до гостиницы.
- Давай сядем, - сказала Ксюша.
- Что, так плохо? - спросил Глеб, садясь вместе с Ксюшей на ступеньку лестницы в чебуречную.
Табличка «Мероприятие» висела на двери.
- Знаешь, Глебушка, что мне больше всего в тебе не нравится? Твое безразличие.
- К чему же я безразличен?
- А ко всему. Ты ко мне безразличен. Ты к людям безразличен. Тебе безразлично, Мономах чьей истории принадлежит. Нашей, не нашей… Ты не хочешь ни за что ответственности нести. Ни за то, что в стране происходит, ни за то, что между нами с тобой… Ты не знаешь обо мне ничего. Потому что тебе я безразлична. И здоровье мое тебе безразлично. И все, чем я живу.
- Несешь чушь какую-то, сама себя не слышишь, - проговорил Глеб, рассматривая гирлянды над головой.
- А ты сам-то не хочешь покаяться? Не за других. За себя.
- Пред кем покаяться? В чем?
- А в чем-нибудь. Какая разница, в чем. Передо мной. Пока здесь. А то так и умру. Или дурочкой стану. Будешь локти кусать, что не сказал.
- Что я тебе не сказал? Почему дурочкой станешь? Или умрешь?
- Мне холодно. И трудно дышать. И голова.
Он поцеловал ее в лоб.
- Ого. Ты ж горячая.
- Если тебе не в чем, тогда я буду. Я тебе так покаюсь, что у тебя волосы дыбом встанут. А то больно ты у меня спокойненький, безразличненький…
- Ксюша, у тебя температура. Надо что-то делать.
- Ты мне - «нет» хочешь сказать? Ха-ха, - она засмеялась и тут же закашляла. - А я тебе - «да»! А я тебе - «да»! - пыталась выкрикнуть сквозь кашель.
Глеб встал. Он стоял, озираясь по сторонам, и не знал, что делать.
- С Даней, с Данечкой - вот с кем!.. Съел? Не ожидал, что с Данечкой?
Глеб склонил голову набок.
- Ну и как это называется? - спросил он спокойным голосом. - И что это значит? Это ты что, каешься или как?
- Да, это я каюсь, да!
- Если бы ты каялась, ты бы раскаялась, а ты не раскаиваешься, ты, наоборот, меня позлить хочешь. Не знаю, зачем. Грош цена твоим словам.
- Так ты не веришь, что я с Данечкой?…
- Чушь несешь, просто чушь какую-то!.. Даня на Таню надышаться не может, а ты говоришь!.. Даня - святой человек!
- Четыре раза с Данечкой. Не раз и не два, а четыре!
- Ты бы сказала, с дизайнером Зайнером, я бы, может, еще поверил… Но чтобы с Данечкой… Никогда…
Ксюша заплакала.
- Ты мне никогда не верил!.. Ты думал, я и с этим клещом шутки шучу. Достукался? Видишь?… Ты этого хотел? - Она глядела на свои руки, ее лихорадило. - Что - доволен теперь?
Он попытался еще раз испытать ее лоб, на сей раз не губами - рукой, Ксюша резко отпрянула.
- Как ты ко мне безразличен!.. Как ты ко мне безразличен!..
Из чебуречной вышел человек в форме, похожей на форму Инспектора Леса.
- Здесь не сидят, - сказал охранник. - У нас банкет.
- Ей плохо, - сказал Глеб, - у нее инфекция. Надо вызвать «скорую».
- Больница рядом - быстрее дойдете.
- Я ж говорю, она идти не может.
- Могу, - сказала Ксюша; она попыталась встать, но Глеб не дал, надавив на плечи.
- Сиди! Я мигом.
Ксюша всхлипнула.
- Умерла бы… или дурочкой стала… а ты бы так ничего и не узнал… Вы кто? - спросила охранника.
Охранник поправил белую ленточку на груди слева и не ответил.
- Не вставай, - сказал Глеб. - Добегу до больницы, и мы к тебе на «скорой» приедем. А вы не слушайте ее, - обратился он к охраннику чебуречной.
- Не бросай меня, Глеб…
- Ксюша, я быстро.
Он побежал.
Глеб промчался мимо гостиницы, добежал до угла, повернул направо, перебежал улицу наискосок, напугав делающий левый поворот автобус № 1, и побежал по направлению к Люксембургу. И трех минут не прошло, как он уже был там, куда совсем недавно приходил с Ксюшей.
- Я у вас был сегодня. Инфекционный энцефалит. Ей плохо. Она на улице с незнакомым. Надо вызвать «скорую» и надо забрать.
Из-за стойки регистратуры ответствовали:
- В сад и первая дверь.
Глеб выскочил наружу, забежал в сад и влетел в первую дверь:
- Жена на улице с незнакомым. Ей плохо. Надо вызвать «скорую» и забрать.
Он услышал:
- Без паники. Что стряслось?
- Энцефалит. Все признаки. Отправьте «скорую». Здесь близко.
- Что за признаки? - спросили Глеба.
- Не надо меня экзаменовать, я не студент! - выкрикнул Глеб. - Высокая температура, озноб, головная боль, удушливый кашель, мысли о смерти… Вот она! - он увидел ее в окно, идущую по улице за оградой.
Глеб выбежал и помчался перехватывать Ксюшу (а то бы прошла мимо).
- Ксюша, куда ты?
- Глебушка, я думала, ты ушел…
На ней лица не было.
Он схватил ее на руки и понес через сад в первую дверь.
Там были не только в белых халатах, но и в синих, и в обычной одежде, но все, кто был тогда в вестибюле, все оказались в положении «стоя»: кто стоял, тот так и остался стоять, а кто сидел, те немедленно встали.
Глеб с Ксюшей на руках произвел сильнейшее впечатление.
Забеспокоились.
В какой-то момент Глебу показалось, что о нем забыли. Что произошло что-то ужасное и что теперь им не до него. А ведь он виноват больше всех в том, что случилось. Он не знал, в чем виноват, но знал, что больше всех виноват. Также ужасна вина обстоятельств. Неужели так трудно раз и навсегда вывести этих клещей - потравить их какой-нибудь дрянью, напустить на них клещеедов каких-нибудь?… Должен же быть у этой заразы естественный враг? Почему так трудно построить дороги, которые не размывались бы дождем, и почему нельзя пускать автобусы по человеческому расписанию?
Глеб не находил себе места, при том что коридор был вместительный, длинный - ходи и ходи. Иногда он останавливался: там ли он, где ему следует быть? На том ли этаже, перед теми ли дверьми? Надо пойти и спросить - хватит отмалчиваться, отвечайте.
- Молодой человек, не могли бы вы здесь не курсировать? Вы нам очень мешаете.
Глеб уставился, не понимая смысла сказанных слов, на двоих обитателей клиники - один был похож на больного, а другой на больного не был похож - оба рядом сидели. Потом посмотрел на экран телеящика, смотреть на который он им помешал. Шла программа новостей. Сообщалось, что по числу участников Всенародного гражданского покаяния лидируют Северный Кавказ и Тува - 97 % и 99 % соответственно. В целом по стране покаяние проходит очень активно. В аутсайдерах находятся обе столицы, хотя и в них процент покаявшихся превысил усредненный процент принимающих участие в думских и президентских выборах (если брать во внимание последнее десятилетие). Говорилось, что еще в тринадцать часов по московскому времени число покаявшихся по стране превысило 50 %, так что уже тогда стало ясно: Всенародное гражданское покаяние состоялось!
Не похожий на больного говорил похожему:
- Как-то забюрократизировано все. Мы боролись не за это, мы не таким это все представляли…
- Ну а что вы хотите? - спросил на больного похожий. - Иного и быть не могло. Слышали, как президент выступал? Нет, все равно это гигантский, просто гигантский шаг вперед. Мы сегодня стали другими.
Глеб не двигался. На экране телевизора проценты мелькали.
Не обращая внимания на Глеба, похожий на больного спрашивал не похожего:
- Вы действительно думаете, что борцы с режимом и жертвы режима должны каяться наравне со всеми?
- С одной стороны, никто ничего никому не должен, а с другой стороны, и это будет по сути вопроса - конечно, должны. Мы все принадлежим этому социуму и этому времени, мы каждый отвечаем за то, что было, даже если это было не с нами…
Глеб пошел по коридору к окну. На стенах коридора висели картины - лесные пейзажи. На одной был изображен лось. Глеб вспомнил водителя и его предложение.
Внезапно ему пришла в голову мысль продавать веники прямо с грузовика. Причем вдали от бань. Где-нибудь, скажем, на Сенной площади. Он словно разговаривал с Ксюшей. Представь, говорил, ты идешь по Садовой, ни о каких банях не думаешь, а тут грузовик стоит, и продают банные веники прямо с борта. Дешевые. Не важно, ходишь ты в баню или нет, - увидев такое, сразу поймешь, как тебе повезло. Что это шанс. Шанс - не упустить веник. Мало ли что. А то уедет. И купишь веник, да еще не один. Не себе, так друзьям, родителям, знакомым. Неужели не купишь? Я бы купил.
Боже, о чем это я? - испугался Глеб своего монолога.
- Вы - муж?
Врач приближался.
- Муж, - сказал Глеб и сглотнул слюну.
- Ей, оказывается, делали инъекцию иммуноглобулина. Час назад, она правильно говорит?
- Где-то так. Еще не было пяти. - Он удивился: неужели прошел только час и так уже много произошло событий? - Но я не знаю, что за укол.
- Иммуноглобулин. Вообще-то иммуноглобулин обычно легко переносится, но в некоторых случаях бывают небольшие осложнения, чаще всего после первой инъекции. И потом, знаете ли, индивидуальная неперносимость, это все такие материи тонкие!.. А что за сыворотка? Чье производство, не знаете?
Разговаривая, врач теребил рукой белую ленточку.
- Наше? Австрийское?
Смотрел он чуть в сторону, мимо Глеба.
- Я же сказал, я не знаю, что за укол. В соседнем здании делали. Можно узнать.
- Да не надо. Все хорошо, ложная тревога. Сейчас все пройдет, уже, считайте, прошло. Температура упала, пациент успокоился, дремлет. Ну, будет слабость час-другой, это не страшно.
- То есть это не энцефалит?
- Когда присасывание клеща состоялось? Вчера?
- Вчера вечером сняли.
- Сутки всего. Нет, это не энцефалит и не боррелиоз. Там как минимум суток двое-трое пройти должно, а обычно болезнь себя обнаруживает через неделю после укуса, может и позже. Инкубационный период где-то до двадцати дней, где-то так… Должен вам сказать, что, насколько мне известно, нынешний эпидемсезон на инфицированных клещей не богат. Шансов заболеть у вашей жены не много. Ничтожно мало, я бы сказал.
- Ух, как вы меня успокоили!
- Тут у нас два варианта. Через полчаса, максимум час, мы убеждаемся, что ваша жена жива и здорова и отпускаем ее с вами на все четыре стороны. И второй, но это уже исключительно для успокоения вашей совести, так сказать. А наша совесть всегда спокойна, можете не сомневаться. Короче, мы помещаем ее до утра в отдельную палату. У нее есть страховой полис?
- Нет, мы не взяли.
- А печать в паспорте?… ну, вы понимаете, я о чем?
- Печать есть!
- В общем, в отдельную палату, пусть отдохнет, выспится. Дадим витамины. Без присмотра не оставим. Только должен предупредить, палата - платная.
- Хорошо. Я заплачу. Сколько?
- Вам скажут, - небрежно произнес доктор. - Вот и ладненько.
- Доктор, а можно я тоже останусь с ней - на всю ночь.
- Это что, в качестве сиделки, что ли?
- Ей будет спокойнее, я уверен.
- Необходимости в этом не вижу, но… У вас есть печать в паспорте?
- Конечно, есть!
- Мы можем проще поступить. Предоставить вам обоим палату на два места. Она стоит ненамного дороже - примерно на треть.
- Я согласен, доктор, - сказал Глеб. - А рано утром мы домой.
- Уже? Вы так торопитесь? Нет, нет, я не задерживаю… Погуляйте-ка чуть-чуть, у нас черемуха в саду, шиповник, вон вечер чудесный какой, а вам пока подготовят. А насчет финансовых вопросов потом подойдут, не волнуйтесь. Я денежными делами не занимаюсь.
Доктор уже хотел повернуться и куда-то к себе подняться по лестнице, но Глеб вспомнил еще об одном:
- Последний вопрос, доктор. Как вы считаете, она могла в таком состоянии… бредить?
- Бредить? Гм… Теоретически при очень высокой температуре элементы бреда возможны. Не знаю, как в данном случае… Температурный скачок был кратковременным… А в чем, собственно, бред заключался?
- Она говорила невероятные вещи. Просто что-то совершенно невообразимое, немыслимое. Я, конечно, не буду пересказывать, это касалось нашей частной жизни.
До сих пор врач говорил с Глебом, глядя куда-то в пол или в лучшем случае Глебу на правое ухо, а сейчас посмотрел прямо в глаза, словно хотел там обнаружить что-нибудь необычное; потом сочувственно взял Глеба за руку выше локтя.
- С высокой степенью достоверности готов утверждать, что это был бред, - тихо, почти ласково сказал доктор и ободряюще улыбнулся. - Забудьте. Я старше вас. Поверьте моему жизненному опыту, женщины… женщины даже в ясном уме часто говорят очень странные вещи. Ну? Так значит на двоих и с телевизором, да?
- Да, доктор, спасибо!
Он вышел на воздух. Остановился у доски объявлений. Ходячим больным этим вечером обещаны танцы. Вечерело, становилось прохладно. Только здесь, только на садовой дорожке, перед клумбой, засаженной чьими-то глазками, или, как там ее, календулой, Глеб почувствовал, как взмокла его спина. Впервые за полтора месяца захотелось курить. Плоды шиповника походили на огромных божьих коровок, были они в белую крапинку, - вероятно, шиповник чем-то болел. Странность своего присутствия здесь Глеб ощущал едва ль не физически. Что они делают в Первомайске? Почему такой длинный, такой нескончаемый день? Интересно, относится ли объявление о танцах к нему и Ксюше, - они ж хоть и ходячие, но не больные? «Уф», - сказал Глеб и глубоко вздохнул. Вспомнил, что не купили водки на озеро. Завтра купят перед отъездом утром - на вокзальной площади круглосуточный магазин. «Уф», - повторил Глеб и посмотрел на небо, на скользящие облака.
Юля Рогачева вышла на дежурство в четверг. Понедельник по ее графику был нерабочим днем, а на вторник и среду ее отпустили в Саратов - на свадьбу брата. Уезжала Юля с нехорошими предчувствиями: за подозрительной баночкой те двое так и не пришли. И вот сейчас она первым делом устремилась в служебное помещение, к холодильнику. Все так и было - баночка стояла на месте. Вряд ли кто-нибудь из коллег ее трогал. Юля взяла двумя пальцами эту непонятную баночку и, вынув из холодильника, посмотрела на свет, - какая-то козявка лежала на дне. По идее, надо было бы обратиться в милицию. Но что еще скажет Валерий Витальевич? Юля представила, какой нагоняй устроит ей старший менеджер. Она подумала-подумала и решила ничего никому не говорить, не показывать. Баночку задвинула в левый угол на верхней полке и заслонила от посторонних глаз пакетом с инжиром. Пусть там стоит, авось обойдется.