Полпотыч… Часть третья… (Повтор)
Кого-то заинтересовало, чем же закончилась история с Полпотычем. Поскольку реакций на третью часть опуса не было, я её запер под замок, и теперь писком в Гугле найти не могу. поэтому делаю перепост из исходника :)! (спасибо за интерес к теме :))
Окончание триптиха, или деминерализованная и деионизованная мораль чистой воды…
История непыльной, не то чтобы уж очень богатой, но и отнюдь и небедной жизни Полпотыча легко уложилась в два отрывка не слишком качественной - ибо не отлежавшейся в закромах автора - прозы. Однако по прочтении первого дуплета Петруха, главный источник вдохновения - он же и главный критик «интерпретатора истории», Вашего покорного слуги, указал на идеологические недочёты.
«Не раскрыта тема участия Полпотыча в крушении Советской Империи! - резко резюмировал Петруха, не выпуская из загона в уголке губ свою тонкую сигару… Плохо работаешь, бытописатель… Используй мой пример, так и быть, дарю тебе ещё один кусочек своей жизненной правды! Смотри, не сделай из него кривду - это ведь так легко!»
Итак, мы говорили.. Мы рассуждали о скромном возвышении Полпотыча, который до конца своих дней лелеял, словно куклу, мумий-тролля, младенца-на-руках - да неважно как лелеял, но помнил свой период взлёта, пребывание наверху, тогда, в эвакуации в Казани;о том, сколько вреда принесло или пользы не принесло это нашей науке… И обществу… Ну и вообще…
При переходе к «вообще» Петруха напрягся и сказал: «А вот всё же был он морально развращённый». Я не согласился: «Ну, шустрил как все - но работы какие-то писал, сборники выпускал, хотя на монографию так и не сподобился».
«Я не об этом» , - уточнил Петруха… «Была в нём некая червоточина… Больно шустро барином себя почувствовал!»
«В смысле: каким барином?», - уточнил для пущей важности дотошный Кис.
«Да обычным», - ответил Петруха. «Помните, как он к народу лабораторному относился?»
Тут нам действительно было о чём вспомнить… Полпотыч был славен в ФИАН-е своим жестокосердием и «проверками своевременной посещаемости», записыванием правильного времени в журнал лабораторного прихода и ухода. Ему, который жил в пери минутах ходьбы от Главного корпуса ФИАН, ничего не стоило подойти к проходной за десять минут до рокового срока и наблюдать, как опоздавшие холопья просачиваются через невоенизированную охрану… Уличенные в грехе «опоздательства» вынуждены были писать объяснительные из серии «А у меня трамвай сломался» - прямо как в этом мультике.
Вот в корпус КРФ и в Отделения «А» так легко просочиться просочиться было нельзя: на входе стояли молчаливые мрачные парни из Конторы, требовавшие спецпропуска… И дырок в ограде не было - поскольку не было ограды. А у Полпотыча народ наслаждался коктейлем: отсутствие академической свободы, помноженное на низкие зарплаты…
Но сегодня Петруха вспомнил совсем о другом.. На заре туманной юности он часто пересекался с Полпотычем, по неведомой нам причине облюбовавшим нашего специалиста по пусканию табачных колечек в качестве не то ординарца, не то адъютанта.. Будучи молодым инженером, Петруха попал в первую переделку, наглядно показавшую ему, что такое барщина и чем она отличается от других видов эксплуатации человека человеком. Его послали в город-герой (и за что героя дали???) Киев для… Ну, не важно для чего. С заданием.
Задание надо было выполнять в Министерстве Образования. Предполагалось, что на выполнение его уйдет дня два, и Полпотыч попросил своего братишку приютить Петруху. Но никто не мог заранее оценить нежелание Петрухи останавливаться в Киеве на несколько дней и скрытый шарм его личности. Впрочем, сам Петруха о своих способностях тоже не подозревал. Дойдя до секретарши Самого Большого Начальника, он смиренно склонил голову, одновременно поглядывая вокруг любопытным глазом, и рассказал всю историю, «все задание».
Секретарша снизошла. Взяла нужные бумаги и положила их в папку «на подпись». А у Петрухи не было даже шоколадки. Пришлось обойтись простой улыбкой, но зато улыбка была на редкость очаровательной.
Следующий ход был очевиден до простоты. Мчаться на вокзал и покупать там поскорей билеты. Иначе все равно пришлось бы оставаться на ночлег в хате Полпотычева брата. Повезло - билеты были, на вечерний поезд. Звонок брату показал, что он не слишком огорчился тем, что постоялец съедет, так и не переночевав в гостеприимном киевском доме.
- Пал Палыч сказал, что вы передачку согласились взять?, - скорее проинформировал, чем спросил младший браток.
- Ну да, - ответил, не задумываясь, Петруха. Он хорошо помнил, чья фамилия будет стоять на автореферате кандидатской, когда, наконец, придет его черед защищаться.
- Две корзины с клубникой, она в Киеве ранняя, в Москве ещё нет, - опять проинформировал любвеобильный брат.
- Да нет проблем, - согласился Петруха. Успешно прокрученное в министерстве дельце настраивало на благожелательный лад. «Только позвоните пожалуйста, чтобы меня встретили, потому что у меня у самого чемодан.
- Ну да, - невнятно хмыкнул Полпотыч младший, - ну да.
Перехватив в вокзальном буфете две булочки с капустой, Петруха примостился подле входа в вокзал, поджидая передачку. Хотелось клубнички: брат не соврал, созрело всё рано. В Москве надо было ждать ещё две недели, да и то - где её взять-то, клубнику. Дачи-то своей нет… А в магазин не настоишься в очереди.
Так, вот и брат. Корзины оказались большими. Хорошо упакованными. Плотно, как младенец, запеленатые, обвязанные по краям марлей. Которая была прошита нитками. И - для надежности - обмотана медной проволокой-миллиметровкой. Словно там была не клубника, а какой-нибудь золотой запас Симона Петлюры.
- Вот, передайте Пал Палычу, скажите - в этом году на удивление вкусная и ранняя.
- Да уж вижу, - саркастически заметил Петруха. Брат то ли не понял иронии, то ли сделал вид, что не догоняет.
Уже к в купе Петруха еще раз, внимательно, с азартом голодоморца, осмотрел систему защиты клубники. Нет, не пробраться - всё сделано так, чтобы любое нарушение целостности не осталось незамеченным… А жаль. Запах от корзин шёл чудесный.
Утром поезд пришел на наш любимый Киевский вокзал. Петруха, демонстрируя чудеса акробатики, вышел из плацкартного вагона с корзинами и чемоданом. Так… Никого нет. И рука его потянулась за сотовым телефоном, да только внутренний голос вдруг сказал: «Мальчик, забудь! Какой годик на дворе? Вот так-то. Сначала надо будет пройти через перестройку, перестрелку у Белого дома, потом того же самого Белого дома - но уже полноценный расстрел, - и лишь потом… Впрочем, и потом появятся лишь пейджеры. Так что - тащи себе молча, забудь о сотовом, и о разговоре об этом тоже…»
Петруха послушался голоса. Про мобильную связь он не вспоминал до тех пор, пока не увидел первый пейджер - но это случилось очень и очень нескоро. А пока… Он терпеливо ждал Полпотыча или кого-то из его родственников. Дочь, зятя - философа из МГУ, жену покойного сына или великовозрастных внуков. Не было никого. Пять минут, десять…
Делать нечего. Взяв в руки корзины, а в зубы - чемодан, Петруха двинулся в сторону метро «Академическая». Пересадка на кольце, потом минут 10-15 пешком до дома Полпотыча, что расположен неподалеку от улицы Вавилова.
Вот и долгожданная квартира. Руки отваливаются. Ах, как хотелось сказать все, что думалось…
Но уже при подходе к квартире Полпотыча Петруха углядел торчащую из дверной щели сложенную вчетверо бумажку: «Петя, мы с Люсей уехали на дачу, передайте клубнику соседке напротив». То есть, жене покойного сына. Все, клубника ушла по назначению. А Петруха - он пошел себе, со ставшим таким легким чемоданчиком, назад. Тоже «по назначению». Дома ждала Стеллочка, молодая жена.
Вы скажете, что это было исключение? Нет, скорее правило. Потому что через какое-то время все еще не защитившегося Петруху вновь мобилизовали и призвали на принудработы. Как революция - поэта.
Полпотыч призывал и мобилизовывал всех. Как отец-командир - солдатиков для прополки своего огорода или для строительства баньки на участке. В тот раз, когда опять выпала Петрухина очередь, ожидалась работа вне Москвы. Дочка Полпотыча с зятем перебирались с дачи в новую квартирку, Полпотычем же устроенную, в оранжевого кирпича домах среднего цековского построя.
Договорились на два часа, выезд - из дома Полпотыча, на его «Волге» ГАЗ-24. Без пяти два Петруха позвонил в хорошо знакомую дверь, открыла Людмила Александровна, сказала приветливо: «Ой, а мы уж боялись, что вы не придете!»
- Так выезжать же в два, - удивился Петруха.
- А пообедать?, - спросила Людмила Александровна.
- Люся, я же тебе говорил, что он мальчик вежливый и пообедает дома, - перебил её Полпотыч.
- Я не голодный, - поддакнул, соврав, Петруха. Стеллочка с потомством была у тётки на даче, и дома - хоть шаром покати. Летние каникулы, как-никак.
Потом была поездка, перетаскивание мебели (и зачем??:), кулей и тюков, кроваток, разной другой дребедени. Помогал зять-гуманитарий, помогал шофер грузовичка, куда все упихивали. Наконец, вещички разместили - и конвой поехал на Профсоюзную. Или на Новые Черемушки. Главное, что куда-то поехал.
В Москве процедура повторилась - только теперь все таскали на седьмой этаж, хорошо, что большая часть дочкиного скарба влезала в лифт. Перед последней ходкой Полпотыч сделал изящный фехтовальный пируэт:
- Петя, вы, наверное, ещё не успели проголодаться, вы дома покушаете. Да?
- Сказать «нет» - ну, это невозможно. «Да, конечно, Пал Палыч, я ни капельки не голоден». Живот протестующе заурчал, но никто к нему не прислушивался.
Единственно, от чего было немножко обидно - шофёра грузовичка почему-то повели наверх попоить и покормить. «Ну да, интеллигенция с подноса коврижки не таскает», - утешал себя Петруха. «Уважает, зараза!»
Случаев такого рода все мы знали немало, поэтому я решил прервать поток застарелых жалоб своим примером: «Ну и сделал бы, как я!»
Дело в том, что чаша «опекай Полпотыча» меня не миновала. Но однажды я взбрыкнулся. Когда мне сказали пойти к Полпотычу, взять мензурку с харкотой и анализ мочи и кала - и отнести это колоритное трио в академическую поликлинику. Не знаю почему, но харкота рассердила меня больше всего.
- Не пойду, - сказал я не в порядке обсуждения, а так, ровным голосом Левитана из Совинформбюро.
- А ты не забыл, кто у тебя научный руководитель?
- Нет, не забыл. Но все равно не пойду!
- Тебе не жалко пожилого начальника?
- Жалко. У него есть два внука, один в седьмом, другой - девятом классе. Живут на той же лестничной клетке. Пусть они харкоту тащат, куда хотят!
- А у них спорт. Секция.
- У всех спорт! Не пойду!
Кончилась эта словесная потасовка тем, что нарочным подрядился пойти лаборант из нашей группы (да, тогда были еще лаборанты!!!).
…
Давно это всё было, друзья мои. Быльём и травой поросло, забылось и вновь вспомнилось. Не знаю, насколько этот случай типичен и для науки, и для общества в целом. Но помню, что отец мой никогда солдатиков из части на работы домашние не брал - не та школа, не та выучка. Я понимаю, что наука наша расползлась по швам не из-за мелочного барства Полпотыча. Но поверьте мне, что таких, как он, было немало. И чести нашей науки они не прибавляли. А под конец - похоронили её под своими тщедушными тушками…
Окончание триптиха, или деминерализованная и деионизованная мораль чистой воды…
История непыльной, не то чтобы уж очень богатой, но и отнюдь и небедной жизни Полпотыча легко уложилась в два отрывка не слишком качественной - ибо не отлежавшейся в закромах автора - прозы. Однако по прочтении первого дуплета Петруха, главный источник вдохновения - он же и главный критик «интерпретатора истории», Вашего покорного слуги, указал на идеологические недочёты.
«Не раскрыта тема участия Полпотыча в крушении Советской Империи! - резко резюмировал Петруха, не выпуская из загона в уголке губ свою тонкую сигару… Плохо работаешь, бытописатель… Используй мой пример, так и быть, дарю тебе ещё один кусочек своей жизненной правды! Смотри, не сделай из него кривду - это ведь так легко!»
Итак, мы говорили.. Мы рассуждали о скромном возвышении Полпотыча, который до конца своих дней лелеял, словно куклу, мумий-тролля, младенца-на-руках - да неважно как лелеял, но помнил свой период взлёта, пребывание наверху, тогда, в эвакуации в Казани;о том, сколько вреда принесло или пользы не принесло это нашей науке… И обществу… Ну и вообще…
При переходе к «вообще» Петруха напрягся и сказал: «А вот всё же был он морально развращённый». Я не согласился: «Ну, шустрил как все - но работы какие-то писал, сборники выпускал, хотя на монографию так и не сподобился».
«Я не об этом» , - уточнил Петруха… «Была в нём некая червоточина… Больно шустро барином себя почувствовал!»
«В смысле: каким барином?», - уточнил для пущей важности дотошный Кис.
«Да обычным», - ответил Петруха. «Помните, как он к народу лабораторному относился?»
Тут нам действительно было о чём вспомнить… Полпотыч был славен в ФИАН-е своим жестокосердием и «проверками своевременной посещаемости», записыванием правильного времени в журнал лабораторного прихода и ухода. Ему, который жил в пери минутах ходьбы от Главного корпуса ФИАН, ничего не стоило подойти к проходной за десять минут до рокового срока и наблюдать, как опоздавшие холопья просачиваются через невоенизированную охрану… Уличенные в грехе «опоздательства» вынуждены были писать объяснительные из серии «А у меня трамвай сломался» - прямо как в этом мультике.
Click to viewВот в корпус КРФ и в Отделения «А» так легко просочиться просочиться было нельзя: на входе стояли молчаливые мрачные парни из Конторы, требовавшие спецпропуска… И дырок в ограде не было - поскольку не было ограды. А у Полпотыча народ наслаждался коктейлем: отсутствие академической свободы, помноженное на низкие зарплаты…
Но сегодня Петруха вспомнил совсем о другом.. На заре туманной юности он часто пересекался с Полпотычем, по неведомой нам причине облюбовавшим нашего специалиста по пусканию табачных колечек в качестве не то ординарца, не то адъютанта.. Будучи молодым инженером, Петруха попал в первую переделку, наглядно показавшую ему, что такое барщина и чем она отличается от других видов эксплуатации человека человеком. Его послали в город-герой (и за что героя дали???) Киев для… Ну, не важно для чего. С заданием.
Задание надо было выполнять в Министерстве Образования. Предполагалось, что на выполнение его уйдет дня два, и Полпотыч попросил своего братишку приютить Петруху. Но никто не мог заранее оценить нежелание Петрухи останавливаться в Киеве на несколько дней и скрытый шарм его личности. Впрочем, сам Петруха о своих способностях тоже не подозревал. Дойдя до секретарши Самого Большого Начальника, он смиренно склонил голову, одновременно поглядывая вокруг любопытным глазом, и рассказал всю историю, «все задание».
Секретарша снизошла. Взяла нужные бумаги и положила их в папку «на подпись». А у Петрухи не было даже шоколадки. Пришлось обойтись простой улыбкой, но зато улыбка была на редкость очаровательной.
Следующий ход был очевиден до простоты. Мчаться на вокзал и покупать там поскорей билеты. Иначе все равно пришлось бы оставаться на ночлег в хате Полпотычева брата. Повезло - билеты были, на вечерний поезд. Звонок брату показал, что он не слишком огорчился тем, что постоялец съедет, так и не переночевав в гостеприимном киевском доме.
- Пал Палыч сказал, что вы передачку согласились взять?, - скорее проинформировал, чем спросил младший браток.
- Ну да, - ответил, не задумываясь, Петруха. Он хорошо помнил, чья фамилия будет стоять на автореферате кандидатской, когда, наконец, придет его черед защищаться.
- Две корзины с клубникой, она в Киеве ранняя, в Москве ещё нет, - опять проинформировал любвеобильный брат.
- Да нет проблем, - согласился Петруха. Успешно прокрученное в министерстве дельце настраивало на благожелательный лад. «Только позвоните пожалуйста, чтобы меня встретили, потому что у меня у самого чемодан.
- Ну да, - невнятно хмыкнул Полпотыч младший, - ну да.
Перехватив в вокзальном буфете две булочки с капустой, Петруха примостился подле входа в вокзал, поджидая передачку. Хотелось клубнички: брат не соврал, созрело всё рано. В Москве надо было ждать ещё две недели, да и то - где её взять-то, клубнику. Дачи-то своей нет… А в магазин не настоишься в очереди.
Так, вот и брат. Корзины оказались большими. Хорошо упакованными. Плотно, как младенец, запеленатые, обвязанные по краям марлей. Которая была прошита нитками. И - для надежности - обмотана медной проволокой-миллиметровкой. Словно там была не клубника, а какой-нибудь золотой запас Симона Петлюры.
- Вот, передайте Пал Палычу, скажите - в этом году на удивление вкусная и ранняя.
- Да уж вижу, - саркастически заметил Петруха. Брат то ли не понял иронии, то ли сделал вид, что не догоняет.
Уже к в купе Петруха еще раз, внимательно, с азартом голодоморца, осмотрел систему защиты клубники. Нет, не пробраться - всё сделано так, чтобы любое нарушение целостности не осталось незамеченным… А жаль. Запах от корзин шёл чудесный.
Утром поезд пришел на наш любимый Киевский вокзал. Петруха, демонстрируя чудеса акробатики, вышел из плацкартного вагона с корзинами и чемоданом. Так… Никого нет. И рука его потянулась за сотовым телефоном, да только внутренний голос вдруг сказал: «Мальчик, забудь! Какой годик на дворе? Вот так-то. Сначала надо будет пройти через перестройку, перестрелку у Белого дома, потом того же самого Белого дома - но уже полноценный расстрел, - и лишь потом… Впрочем, и потом появятся лишь пейджеры. Так что - тащи себе молча, забудь о сотовом, и о разговоре об этом тоже…»
Петруха послушался голоса. Про мобильную связь он не вспоминал до тех пор, пока не увидел первый пейджер - но это случилось очень и очень нескоро. А пока… Он терпеливо ждал Полпотыча или кого-то из его родственников. Дочь, зятя - философа из МГУ, жену покойного сына или великовозрастных внуков. Не было никого. Пять минут, десять…
Делать нечего. Взяв в руки корзины, а в зубы - чемодан, Петруха двинулся в сторону метро «Академическая». Пересадка на кольце, потом минут 10-15 пешком до дома Полпотыча, что расположен неподалеку от улицы Вавилова.
Вот и долгожданная квартира. Руки отваливаются. Ах, как хотелось сказать все, что думалось…
Но уже при подходе к квартире Полпотыча Петруха углядел торчащую из дверной щели сложенную вчетверо бумажку: «Петя, мы с Люсей уехали на дачу, передайте клубнику соседке напротив». То есть, жене покойного сына. Все, клубника ушла по назначению. А Петруха - он пошел себе, со ставшим таким легким чемоданчиком, назад. Тоже «по назначению». Дома ждала Стеллочка, молодая жена.
Вы скажете, что это было исключение? Нет, скорее правило. Потому что через какое-то время все еще не защитившегося Петруху вновь мобилизовали и призвали на принудработы. Как революция - поэта.
Полпотыч призывал и мобилизовывал всех. Как отец-командир - солдатиков для прополки своего огорода или для строительства баньки на участке. В тот раз, когда опять выпала Петрухина очередь, ожидалась работа вне Москвы. Дочка Полпотыча с зятем перебирались с дачи в новую квартирку, Полпотычем же устроенную, в оранжевого кирпича домах среднего цековского построя.
Договорились на два часа, выезд - из дома Полпотыча, на его «Волге» ГАЗ-24. Без пяти два Петруха позвонил в хорошо знакомую дверь, открыла Людмила Александровна, сказала приветливо: «Ой, а мы уж боялись, что вы не придете!»
- Так выезжать же в два, - удивился Петруха.
- А пообедать?, - спросила Людмила Александровна.
- Люся, я же тебе говорил, что он мальчик вежливый и пообедает дома, - перебил её Полпотыч.
- Я не голодный, - поддакнул, соврав, Петруха. Стеллочка с потомством была у тётки на даче, и дома - хоть шаром покати. Летние каникулы, как-никак.
Потом была поездка, перетаскивание мебели (и зачем??:), кулей и тюков, кроваток, разной другой дребедени. Помогал зять-гуманитарий, помогал шофер грузовичка, куда все упихивали. Наконец, вещички разместили - и конвой поехал на Профсоюзную. Или на Новые Черемушки. Главное, что куда-то поехал.
В Москве процедура повторилась - только теперь все таскали на седьмой этаж, хорошо, что большая часть дочкиного скарба влезала в лифт. Перед последней ходкой Полпотыч сделал изящный фехтовальный пируэт:
- Петя, вы, наверное, ещё не успели проголодаться, вы дома покушаете. Да?
- Сказать «нет» - ну, это невозможно. «Да, конечно, Пал Палыч, я ни капельки не голоден». Живот протестующе заурчал, но никто к нему не прислушивался.
Единственно, от чего было немножко обидно - шофёра грузовичка почему-то повели наверх попоить и покормить. «Ну да, интеллигенция с подноса коврижки не таскает», - утешал себя Петруха. «Уважает, зараза!»
Случаев такого рода все мы знали немало, поэтому я решил прервать поток застарелых жалоб своим примером: «Ну и сделал бы, как я!»
Дело в том, что чаша «опекай Полпотыча» меня не миновала. Но однажды я взбрыкнулся. Когда мне сказали пойти к Полпотычу, взять мензурку с харкотой и анализ мочи и кала - и отнести это колоритное трио в академическую поликлинику. Не знаю почему, но харкота рассердила меня больше всего.
- Не пойду, - сказал я не в порядке обсуждения, а так, ровным голосом Левитана из Совинформбюро.
- А ты не забыл, кто у тебя научный руководитель?
- Нет, не забыл. Но все равно не пойду!
- Тебе не жалко пожилого начальника?
- Жалко. У него есть два внука, один в седьмом, другой - девятом классе. Живут на той же лестничной клетке. Пусть они харкоту тащат, куда хотят!
- А у них спорт. Секция.
- У всех спорт! Не пойду!
Кончилась эта словесная потасовка тем, что нарочным подрядился пойти лаборант из нашей группы (да, тогда были еще лаборанты!!!).
…
Давно это всё было, друзья мои. Быльём и травой поросло, забылось и вновь вспомнилось. Не знаю, насколько этот случай типичен и для науки, и для общества в целом. Но помню, что отец мой никогда солдатиков из части на работы домашние не брал - не та школа, не та выучка. Я понимаю, что наука наша расползлась по швам не из-за мелочного барства Полпотыча. Но поверьте мне, что таких, как он, было немало. И чести нашей науки они не прибавляли. А под конец - похоронили её под своими тщедушными тушками…