РЕПРЕССИРОВАННЫЕ ТРОЦКИСТЫ - ОРГАНИЗОВАННАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ ГРУППА ЛЕВОГО СОПРОТИВЛЕНИЯ СТАЛИНСКОМУ РЕЖ
БОРЬБА КАК НОРМА ЖИЗНИ. НА МАТЕРИАЛАХ СЛЕДСТВЕННЫХ ДЕЛ Г. Я. ЯКОВИНА
Начну с нескольких напоминаний, относящихся к предметам общеизвестным. Первое из них касается самого слова «троцкизм». Слово это стало в арсенале сталинской пропаганды синонимом абсолютного зла (как и ставшее нарицательным имя «Троцкий»). Даже слово «фашизм» на некоторое время (1939-й - 22 июня 1941 года) было задвинуто на периферию идеолого-пропагандистского лексикона. «Меньшевизм» с конца тридцатых стал постепенно покрываться пылью и востребовался в основном в специальной литературе. Ругательное «троцкизм» пережило все катаклизмы и благополучно просуществовало до самой «перестройки», деля первенство по частотности употребления в пропагандистской литературе с «фашизмом» и «сионизмом». Сталинская пропаганда достаточно быстро справилась с задачей культивирования указанного ругательства. Наша задача вовсе не реабилитировать «троцкизм» или попытаться наполнить его каким-то аутентичным содержанием. Наша задача - лишь указать на проблему единовременного присутствия в «историческом пространстве сторонников (последователей) Л. Д. Троцкого и слова (понятия), вовсе не имеющего к конкретным убеждениям никакого отношения.
Работа имеет непосредственное отношение к теме «Сопро-тивление советскому режиму». Как правило, в исследованиях по этой теме троцкистам отведено очень мало места. Зачастую троц-кисты как группа, оказывавшая сопротивление режиму с конца 1920-х до конца 1930-х гг., вообще выведены за рамки данной темы1. Что касается публикаций по истории сопротивления троц-кистов, то они в большинстве своем до недавнего времени при-надлежали апологетам Л. Д. Троцкого, носили достаточно одно-сторонний характер, к тому же страдали слабой источниковедческой базой. С середины 1990-х стали появляться более фундированные публикации, но касаются они в большей степени регионального аспекта и освещают конкретные, ограниченные непродолжительными хронологическими рамками события2.
Наконец, прежде чем начинать разговор по вышеназванной теме, необходимо указать на специфические условия, в которых оказались вчерашние оппозиционеры после 1927 г. А условия эти, собственно, и диктовали характер и формы сопротивления. Если рассматривать в целом «картину сопротивления» правящему режиму с конца 1920-х гг. (до конца 1930-х), среди групп, насчитывающих одни - десятки, другие - десятки тысяч человек3, нераскаявшиеся «троцкисты» (число таковых подсчитать доволь-но сложно, но, полагаем, речь идет о нескольких тысячах чело-век) оказались среди наиболее стойких и бескомпромиссных. При этом мы должны понимать, что в условиях заключения и ссылки (а в другом «состоянии» троцкисты с 1928-1929 гг. по 1937-1938 гг., иными словами, до их физического уничтожения, ни одного дня не находились!), ни о каком создании политической органи-зации (речь идет о подпольной или нелегальной организации), привлечении новых членов или просто сторонников, налаженной переписки, т.е. своевременном и регулярном получении и обмене информацией, - ни о чем этом речи быть не могло. Троцкисты жили своими достаточно изолированными «колониями», группа-ми. При этом - никакой кооперации, никакого объединения с другими «сопротивленцами»... Редкие же свидетельства иного рода4 требуют тщательной проверки.
В нашем сообщении внимание к теме «сопротивление режиму» обращено с того исторического момента, когда внутрипартийная идеологическая дискуссия в СССР стала уже невозможной ни в каких формах (а ее наиболее активные участники-троцкисты практически все оказались исключенными из партии, а в скором времени и арестованы). Ситуация в партии, стране и мире, вокруг которых велись ожесточенные дебаты в период 1923-1927 гг., уходила в прошлое. Те из троцкистов, кто с 1927-1928 гг. находился в ссылках и тюрьмах (а затем и в лагерях) и кто не отказался от своих взглядов (т.е. не шел на компромиссы с властью), с каждым годом оказывались все более отрезанными от внешнего быстро меняющегося мира, от возможности получения 354информации, печатных материалов, писем от своих единомыш-ленников, в том числе от Л. Д. Троцкого, с 1929 г. находившегося за пределами СССР. Для реконструкции отношения к тому или иному явлению (событию) у сторонников Троцкого важное зна-чение приобретают косвенные свидетельства: или материалы следствия, где сами фигуранты более чем скупы на показания, а показания третьих лиц (ренегатов, доносчиков, сексотов, тюрем-ного или лагерного персонала и т.п.) весьма и весьма тенденци-озны, или мемуары знакомых, вдов, детей расстрелянных в годы «Большого террора» троцкистов... Особой проблемой, требующей специального изучения, является реконструкция идеологии тех, кого мы условно назовем идейными троцкистами. На сегодня эта проблема по понятным причинам (одна из которых - фактическая недоступность соответствующих архивов) не может быть решена окончательно. Для того чтобы понимать всю особенность идеологических воззрений этих непримиримых противников Сталина и его политики, надо дать ответ на вопрос: а какова бы-ла, собственно, самоидентификация тех, кто за свои убеждения шел на смерть? Не вдаваясь в существо проблемы, может быть, наиболее правильным было бы называть троцкистов так, как они называли себя сами: «большевиками-ленинцами», «коммуниста-ми-ленинцами»...
Так получилось, что в последнее время мне довелось озна-комиться со следственными делами на Григория Яковлевича Яковина (речь идет о «Делах» 1928 и 1935 годов, хранящихся в центральном архиве ФСБ, и о «Деле» 1937 г., хранящемся в Го-сударственном архиве Республики Коми5).
Из печатных источников о Яковине можно получить лишь самые минимальные6 или весьма искаженные7 сведения. Выверим их и добавим информацию из следственных дел. Краткая биографическая справка на момент начала активной оппозицион-ной деятельности будет выглядеть так.
Григорий Яковлевич Яковин родился 1 декабря 1899 г.8 в деревне Кривачинцы Подольской губернии. Фамилия Яковин, скорее всего, псевдоним - по отчеству. Настоящая фамилия - Мительман (такова фамилия родителей, братьев и сестер). Член ВКП(б) с декабря 1918 г. В годы Гражданской войны - на партийной работе (в Киеве) и в рядах Красной Армии («на командно-политических должностях»: зам. военкома бригады), затем - секретарь уездного комитета партии на Донбассе, член полит-тройки по борьбе с махновцами. Образование - высшее. В 1924 г. закончил Институт Красной Профессуры, а до того, в 1917 г., - 2 курса Одесского университета в 1917 г.
Яковин был человеком разносторонних знаний: знал немецкий язык, математику, увлекался спортом, имел водительские права9. В 1924 г. в этого красивого и спортивного мужчину влюбилась его однокурсница, Анна Панкратова. В начале 1925 г. у Яковина, будущего академика и члена ЦК КПСС, родилась дочь Майя. Сразу же после ее рождения, семья молодых историков уе-хала на год в научную командировку за границу - в Германию и Францию. После возвращения в СССР супруги были посланы на преподавательскую работу в Ленинград. Там Яковин сближается со сторонниками левой оппозиции и, по словам Виктора Сержа, становится одной из ключевых фигур ленинградских троцкистов, ведет нелегальную работу.
«С 1923 г. “троцкисты” на всякий случай создавали груп-пу, удаленную от текущей политической деятельности. Это был Центр (руководящий) левой оппозиции региона, и меня - пишет Виктор Серж, - пригласили войти в него. Мы собирались в номере “Астории” /.../ У нас было два по-настоящему крупных марксистских теоретика, Яковин и Дингельштедт. Тридцатилетний Григорий Яковлевич Яковин, вернувшийся из Германии, недавно написал превосходную работу об этой стране... Спортивный, с беспокойным умом, красивый парень, записной сердцеед»10.
По другим источникам, Яковин, будучи одним из руководителей Ленинградского центра имел кличку «Арсеньев», а также входил во Всесоюзный троцкистский центр11.
В отличие от Яковина Панкратова по всем позициям всецело разделяла точку зрения сталинского большинства, генеральную линию партии поддерживала неукоснительно. Когда именно Панкратова узнала об оппозиционной активности мужа, нам не известно. В ноябре 1927 г. она выступила на открытом собрании 356с публичной критикой взглядов троцкиста Яковина, порвала с ним и упросила партийные инстанции перевести ее на работу в Москву12.
В декабре 1927 г. Яковина как оппозиционера исключают из партии: с этого момента он считает себя внепартийным коммуни-стом(«считаю себя внепартийным коммунистом вопреки лишению меня возможности быть в партии»13). Будучи арестованным, свою жизнь после исключения из партии Яковин описывает так. «До февраля месяца жил в Ленинграде. В Москве жил в марте и начале апреля, а затем выбыл в Ленинград, где находился все время до отъезда в Крым, куда уехал месяца полтора тому назад. В Крыму жил в Ялте. В Москву прибыл из Крыма и намерен был выехать обратно туда же в Крым. В Москве я нахожусь 2 дня». Арестованный не уточнил, что с весны 1928 г. проживал на нелегальном положении14. Арестовали же Яковина 11 октября 1928 г. в Москве на Мясницкой улице. При аресте у него были обнаружены документы на имя И. Ф. Панина И не только. Об обнаруженном у него арестованный показывал так:
«Сообщение о работе Комсомола в подполье было получено мною в качестве письма без интереса к содержанию несколько часов тому назад, для передачи кому именно, я не скажу. О про-исхождении обнаруженных у меня при обыске листовок говорить не буду... Обращение, начинающееся словами «Дорогой друг» и подписанное «Борисом», использовано мной для записи на обороте. Происхождение его мне не известно, и если бы оно да-же было известно, я бы об этом не сказал»15.
Подписывая постановление об аресте, Яковин указал на то, что оно им опротестовано. К Постановлению было приложено за-явление Яковина в Коллегию ОГПУ. Среди прочего находим в нем следующие важные для нас строки: «Мне предъявлено обвинение в принадлежности к антисоветской организации без малейшей попытки подтвердить это хотя бы даже в самой общей форме какими-либо фактами. Я протестую против такого обвинения... Содержание же меня, коммуниста-большевика, в советской тюрьме считаю оскорбительным не только для себя, но и для соответствующего советского органа»16.
Как видим, самоидентификация подследственного еще находится в стадии «оформления»: в одном месте он называет себя «внепартийным коммунистом», в другом - «коммунистом-большевиком».
7 декабря 1928 г. Особое совещание при Коллегии ОГПУ постановило выслать Яковина в Среднюю Азию на три года. На выписке из протокола имеется приписка осужденного: «Читал приговор, никакими конкретными обвинениями не подтвержден-ный на следствии и допросе»17. Местом ссылки был определен г. Ашхабад.
Там Яковин пробыл 9 месяцев и был опять арестован (после проявлений в новых условиях политической активности и, вполне вероятно, после попытки бежать из ссылки). 1 октября 1929 г. постановлением Особого совещания Яковин приговорен к заключению сроком на три года.
В октябре 1929 г. А. М. Панкратова решает ехать к арестованному мужу. Цель поездки - вырвать его из плена троцкистских заблуждений. Поездка была согласована с партийным руководством и, скорее всего, с ОГПУ. Яковина на три дня отпускают к жене в гостиницу. Свидание закончилось окончательным разрывом. Операция по возвращению мужа в лоно семьи и идейного официоза провалилась18...
14 мая 1932 г. Особое совещание при Коллегии ОГПУ постановило: «По отбытии срока наказания... срок заключения в места лишения свободы... продлить еще на два года. Войти с ходатайством в президиум ВЦИК СССР об утверждении настояще-го постановления»19. Ходатайство было удовлетворено 19 августа 1932 г.
Из материалов «Дела» 1937 г. следует, что, находясь в заключении в Южно-Уральском политизоляторе, Яковин «был членом нелегального бюро»20. Решением Особого совещания Яковин 8 мая 1934 г. с 7 августа направлялся в ссылку в Среднюю Азию. Местом ссылки была определена столица Таджикской ССР - Сталинабад. Местом работы Яковина в ссылке стал «Таджиксельпром», должность - экономист.
В это время продолжает усугубляться личная драма Яковина. Еще находясь в политизоляторе, он безуспешно пробует установить связь с восьмилетней дочкой. Чтобы увидеть дочь, он бежит из ссылки и пытается добраться до Москвы. По дороге посылает телеграмму бывшей жене с просьбой организовать встречу с дочерью. По доносу Панкратовой его задерживают в пути и возвращают в Сталинабад.21
4 февраля 1935 г. - очередной, третий, арест. Во время следствия на допросах ответы Яковина выглядели так: «Называть [личных друзей - Б.Б.] считаю излишним...»; «Категорически отрицаю...»; «Следствию и обвинению подлежат действия и поступки, а не мнения и намерения... о мнениях же не считаю нужным вступать в объяснения...»; «Я уже ответил на это в ответе на предыдущий вопрос...»; «Не помню...»; «Не назову...»; «Не считаю нужным называть имен по мотивам, которые я изложил уже в своих предыдущих показаниях...»; «Это ложно. О существовании такой группы я не знаю...»22. И т.д.Последний из приведенных ответов дан на утверждение следователя: «Следствием установлено, что вы являлись одним из троцкистов, принадлежащих к инициативной группе троцкистов, поставившей себе в задачу воссоздание троцкистской организации в СССР». 4 марта 1935 г. Яковину предъявлены обвинения. Он «изобличается в том, что вел контрреволюционную деятельность направленную на воссоздание троцкистской организации», и привлекается в качестве обвиняемого по ст. 58 п.п. 10 и 11...
На допросе 31 марта между следователем и арестантом состоялся следующий диалог: «ВОПРОС: С какого времени Вы ведаете подпольной кассой контрреволюционной «троцкистской ссылки»? ОТВЕТ: Понятия не имею. Никакой кассы нет. ВОПРОС: Но следствию известно о том, что Вы снабжаете деньгами троцкистские ссылки, в т.ч. Оренбурга, Колпашева, Сыктывкара и др. ОТВЕТ: Я посылал личные деньги Солнцевой в Москву на лечение ребенка и Кибальчичу 50 рублей с просьбой выписать книги из Парижа. Ни в какие другие места я деньги не посылал... ВОПРОС: С какой целью Вы ориентировали троцкистские ссылки Ташкента, Оренбурга, Колпашева и других о Вашем аресте, предварительном допросе, об известных Вам арестах других троцкистов... и материалах обвинения? ОТВЕТ: Мои открытки носили прощальный характер. И в тех случаях, когда адресатами были общие знакомые с арестованными, я сообщал о судьбе арестованных товарищей»23.
Полностью: http://www.kubanmemo.ru/library/Kropachev01/4 conf.pdf
Начну с нескольких напоминаний, относящихся к предметам общеизвестным. Первое из них касается самого слова «троцкизм». Слово это стало в арсенале сталинской пропаганды синонимом абсолютного зла (как и ставшее нарицательным имя «Троцкий»). Даже слово «фашизм» на некоторое время (1939-й - 22 июня 1941 года) было задвинуто на периферию идеолого-пропагандистского лексикона. «Меньшевизм» с конца тридцатых стал постепенно покрываться пылью и востребовался в основном в специальной литературе. Ругательное «троцкизм» пережило все катаклизмы и благополучно просуществовало до самой «перестройки», деля первенство по частотности употребления в пропагандистской литературе с «фашизмом» и «сионизмом». Сталинская пропаганда достаточно быстро справилась с задачей культивирования указанного ругательства. Наша задача вовсе не реабилитировать «троцкизм» или попытаться наполнить его каким-то аутентичным содержанием. Наша задача - лишь указать на проблему единовременного присутствия в «историческом пространстве сторонников (последователей) Л. Д. Троцкого и слова (понятия), вовсе не имеющего к конкретным убеждениям никакого отношения.
Работа имеет непосредственное отношение к теме «Сопро-тивление советскому режиму». Как правило, в исследованиях по этой теме троцкистам отведено очень мало места. Зачастую троц-кисты как группа, оказывавшая сопротивление режиму с конца 1920-х до конца 1930-х гг., вообще выведены за рамки данной темы1. Что касается публикаций по истории сопротивления троц-кистов, то они в большинстве своем до недавнего времени при-надлежали апологетам Л. Д. Троцкого, носили достаточно одно-сторонний характер, к тому же страдали слабой источниковедческой базой. С середины 1990-х стали появляться более фундированные публикации, но касаются они в большей степени регионального аспекта и освещают конкретные, ограниченные непродолжительными хронологическими рамками события2.
Наконец, прежде чем начинать разговор по вышеназванной теме, необходимо указать на специфические условия, в которых оказались вчерашние оппозиционеры после 1927 г. А условия эти, собственно, и диктовали характер и формы сопротивления. Если рассматривать в целом «картину сопротивления» правящему режиму с конца 1920-х гг. (до конца 1930-х), среди групп, насчитывающих одни - десятки, другие - десятки тысяч человек3, нераскаявшиеся «троцкисты» (число таковых подсчитать доволь-но сложно, но, полагаем, речь идет о нескольких тысячах чело-век) оказались среди наиболее стойких и бескомпромиссных. При этом мы должны понимать, что в условиях заключения и ссылки (а в другом «состоянии» троцкисты с 1928-1929 гг. по 1937-1938 гг., иными словами, до их физического уничтожения, ни одного дня не находились!), ни о каком создании политической органи-зации (речь идет о подпольной или нелегальной организации), привлечении новых членов или просто сторонников, налаженной переписки, т.е. своевременном и регулярном получении и обмене информацией, - ни о чем этом речи быть не могло. Троцкисты жили своими достаточно изолированными «колониями», группа-ми. При этом - никакой кооперации, никакого объединения с другими «сопротивленцами»... Редкие же свидетельства иного рода4 требуют тщательной проверки.
В нашем сообщении внимание к теме «сопротивление режиму» обращено с того исторического момента, когда внутрипартийная идеологическая дискуссия в СССР стала уже невозможной ни в каких формах (а ее наиболее активные участники-троцкисты практически все оказались исключенными из партии, а в скором времени и арестованы). Ситуация в партии, стране и мире, вокруг которых велись ожесточенные дебаты в период 1923-1927 гг., уходила в прошлое. Те из троцкистов, кто с 1927-1928 гг. находился в ссылках и тюрьмах (а затем и в лагерях) и кто не отказался от своих взглядов (т.е. не шел на компромиссы с властью), с каждым годом оказывались все более отрезанными от внешнего быстро меняющегося мира, от возможности получения 354информации, печатных материалов, писем от своих единомыш-ленников, в том числе от Л. Д. Троцкого, с 1929 г. находившегося за пределами СССР. Для реконструкции отношения к тому или иному явлению (событию) у сторонников Троцкого важное зна-чение приобретают косвенные свидетельства: или материалы следствия, где сами фигуранты более чем скупы на показания, а показания третьих лиц (ренегатов, доносчиков, сексотов, тюрем-ного или лагерного персонала и т.п.) весьма и весьма тенденци-озны, или мемуары знакомых, вдов, детей расстрелянных в годы «Большого террора» троцкистов... Особой проблемой, требующей специального изучения, является реконструкция идеологии тех, кого мы условно назовем идейными троцкистами. На сегодня эта проблема по понятным причинам (одна из которых - фактическая недоступность соответствующих архивов) не может быть решена окончательно. Для того чтобы понимать всю особенность идеологических воззрений этих непримиримых противников Сталина и его политики, надо дать ответ на вопрос: а какова бы-ла, собственно, самоидентификация тех, кто за свои убеждения шел на смерть? Не вдаваясь в существо проблемы, может быть, наиболее правильным было бы называть троцкистов так, как они называли себя сами: «большевиками-ленинцами», «коммуниста-ми-ленинцами»...
Так получилось, что в последнее время мне довелось озна-комиться со следственными делами на Григория Яковлевича Яковина (речь идет о «Делах» 1928 и 1935 годов, хранящихся в центральном архиве ФСБ, и о «Деле» 1937 г., хранящемся в Го-сударственном архиве Республики Коми5).
Из печатных источников о Яковине можно получить лишь самые минимальные6 или весьма искаженные7 сведения. Выверим их и добавим информацию из следственных дел. Краткая биографическая справка на момент начала активной оппозицион-ной деятельности будет выглядеть так.
Григорий Яковлевич Яковин родился 1 декабря 1899 г.8 в деревне Кривачинцы Подольской губернии. Фамилия Яковин, скорее всего, псевдоним - по отчеству. Настоящая фамилия - Мительман (такова фамилия родителей, братьев и сестер). Член ВКП(б) с декабря 1918 г. В годы Гражданской войны - на партийной работе (в Киеве) и в рядах Красной Армии («на командно-политических должностях»: зам. военкома бригады), затем - секретарь уездного комитета партии на Донбассе, член полит-тройки по борьбе с махновцами. Образование - высшее. В 1924 г. закончил Институт Красной Профессуры, а до того, в 1917 г., - 2 курса Одесского университета в 1917 г.
Яковин был человеком разносторонних знаний: знал немецкий язык, математику, увлекался спортом, имел водительские права9. В 1924 г. в этого красивого и спортивного мужчину влюбилась его однокурсница, Анна Панкратова. В начале 1925 г. у Яковина, будущего академика и члена ЦК КПСС, родилась дочь Майя. Сразу же после ее рождения, семья молодых историков уе-хала на год в научную командировку за границу - в Германию и Францию. После возвращения в СССР супруги были посланы на преподавательскую работу в Ленинград. Там Яковин сближается со сторонниками левой оппозиции и, по словам Виктора Сержа, становится одной из ключевых фигур ленинградских троцкистов, ведет нелегальную работу.
«С 1923 г. “троцкисты” на всякий случай создавали груп-пу, удаленную от текущей политической деятельности. Это был Центр (руководящий) левой оппозиции региона, и меня - пишет Виктор Серж, - пригласили войти в него. Мы собирались в номере “Астории” /.../ У нас было два по-настоящему крупных марксистских теоретика, Яковин и Дингельштедт. Тридцатилетний Григорий Яковлевич Яковин, вернувшийся из Германии, недавно написал превосходную работу об этой стране... Спортивный, с беспокойным умом, красивый парень, записной сердцеед»10.
По другим источникам, Яковин, будучи одним из руководителей Ленинградского центра имел кличку «Арсеньев», а также входил во Всесоюзный троцкистский центр11.
В отличие от Яковина Панкратова по всем позициям всецело разделяла точку зрения сталинского большинства, генеральную линию партии поддерживала неукоснительно. Когда именно Панкратова узнала об оппозиционной активности мужа, нам не известно. В ноябре 1927 г. она выступила на открытом собрании 356с публичной критикой взглядов троцкиста Яковина, порвала с ним и упросила партийные инстанции перевести ее на работу в Москву12.
В декабре 1927 г. Яковина как оппозиционера исключают из партии: с этого момента он считает себя внепартийным коммуни-стом(«считаю себя внепартийным коммунистом вопреки лишению меня возможности быть в партии»13). Будучи арестованным, свою жизнь после исключения из партии Яковин описывает так. «До февраля месяца жил в Ленинграде. В Москве жил в марте и начале апреля, а затем выбыл в Ленинград, где находился все время до отъезда в Крым, куда уехал месяца полтора тому назад. В Крыму жил в Ялте. В Москву прибыл из Крыма и намерен был выехать обратно туда же в Крым. В Москве я нахожусь 2 дня». Арестованный не уточнил, что с весны 1928 г. проживал на нелегальном положении14. Арестовали же Яковина 11 октября 1928 г. в Москве на Мясницкой улице. При аресте у него были обнаружены документы на имя И. Ф. Панина И не только. Об обнаруженном у него арестованный показывал так:
«Сообщение о работе Комсомола в подполье было получено мною в качестве письма без интереса к содержанию несколько часов тому назад, для передачи кому именно, я не скажу. О про-исхождении обнаруженных у меня при обыске листовок говорить не буду... Обращение, начинающееся словами «Дорогой друг» и подписанное «Борисом», использовано мной для записи на обороте. Происхождение его мне не известно, и если бы оно да-же было известно, я бы об этом не сказал»15.
Подписывая постановление об аресте, Яковин указал на то, что оно им опротестовано. К Постановлению было приложено за-явление Яковина в Коллегию ОГПУ. Среди прочего находим в нем следующие важные для нас строки: «Мне предъявлено обвинение в принадлежности к антисоветской организации без малейшей попытки подтвердить это хотя бы даже в самой общей форме какими-либо фактами. Я протестую против такого обвинения... Содержание же меня, коммуниста-большевика, в советской тюрьме считаю оскорбительным не только для себя, но и для соответствующего советского органа»16.
Как видим, самоидентификация подследственного еще находится в стадии «оформления»: в одном месте он называет себя «внепартийным коммунистом», в другом - «коммунистом-большевиком».
7 декабря 1928 г. Особое совещание при Коллегии ОГПУ постановило выслать Яковина в Среднюю Азию на три года. На выписке из протокола имеется приписка осужденного: «Читал приговор, никакими конкретными обвинениями не подтвержден-ный на следствии и допросе»17. Местом ссылки был определен г. Ашхабад.
Там Яковин пробыл 9 месяцев и был опять арестован (после проявлений в новых условиях политической активности и, вполне вероятно, после попытки бежать из ссылки). 1 октября 1929 г. постановлением Особого совещания Яковин приговорен к заключению сроком на три года.
В октябре 1929 г. А. М. Панкратова решает ехать к арестованному мужу. Цель поездки - вырвать его из плена троцкистских заблуждений. Поездка была согласована с партийным руководством и, скорее всего, с ОГПУ. Яковина на три дня отпускают к жене в гостиницу. Свидание закончилось окончательным разрывом. Операция по возвращению мужа в лоно семьи и идейного официоза провалилась18...
14 мая 1932 г. Особое совещание при Коллегии ОГПУ постановило: «По отбытии срока наказания... срок заключения в места лишения свободы... продлить еще на два года. Войти с ходатайством в президиум ВЦИК СССР об утверждении настояще-го постановления»19. Ходатайство было удовлетворено 19 августа 1932 г.
Из материалов «Дела» 1937 г. следует, что, находясь в заключении в Южно-Уральском политизоляторе, Яковин «был членом нелегального бюро»20. Решением Особого совещания Яковин 8 мая 1934 г. с 7 августа направлялся в ссылку в Среднюю Азию. Местом ссылки была определена столица Таджикской ССР - Сталинабад. Местом работы Яковина в ссылке стал «Таджиксельпром», должность - экономист.
В это время продолжает усугубляться личная драма Яковина. Еще находясь в политизоляторе, он безуспешно пробует установить связь с восьмилетней дочкой. Чтобы увидеть дочь, он бежит из ссылки и пытается добраться до Москвы. По дороге посылает телеграмму бывшей жене с просьбой организовать встречу с дочерью. По доносу Панкратовой его задерживают в пути и возвращают в Сталинабад.21
4 февраля 1935 г. - очередной, третий, арест. Во время следствия на допросах ответы Яковина выглядели так: «Называть [личных друзей - Б.Б.] считаю излишним...»; «Категорически отрицаю...»; «Следствию и обвинению подлежат действия и поступки, а не мнения и намерения... о мнениях же не считаю нужным вступать в объяснения...»; «Я уже ответил на это в ответе на предыдущий вопрос...»; «Не помню...»; «Не назову...»; «Не считаю нужным называть имен по мотивам, которые я изложил уже в своих предыдущих показаниях...»; «Это ложно. О существовании такой группы я не знаю...»22. И т.д.Последний из приведенных ответов дан на утверждение следователя: «Следствием установлено, что вы являлись одним из троцкистов, принадлежащих к инициативной группе троцкистов, поставившей себе в задачу воссоздание троцкистской организации в СССР». 4 марта 1935 г. Яковину предъявлены обвинения. Он «изобличается в том, что вел контрреволюционную деятельность направленную на воссоздание троцкистской организации», и привлекается в качестве обвиняемого по ст. 58 п.п. 10 и 11...
На допросе 31 марта между следователем и арестантом состоялся следующий диалог: «ВОПРОС: С какого времени Вы ведаете подпольной кассой контрреволюционной «троцкистской ссылки»? ОТВЕТ: Понятия не имею. Никакой кассы нет. ВОПРОС: Но следствию известно о том, что Вы снабжаете деньгами троцкистские ссылки, в т.ч. Оренбурга, Колпашева, Сыктывкара и др. ОТВЕТ: Я посылал личные деньги Солнцевой в Москву на лечение ребенка и Кибальчичу 50 рублей с просьбой выписать книги из Парижа. Ни в какие другие места я деньги не посылал... ВОПРОС: С какой целью Вы ориентировали троцкистские ссылки Ташкента, Оренбурга, Колпашева и других о Вашем аресте, предварительном допросе, об известных Вам арестах других троцкистов... и материалах обвинения? ОТВЕТ: Мои открытки носили прощальный характер. И в тех случаях, когда адресатами были общие знакомые с арестованными, я сообщал о судьбе арестованных товарищей»23.
Полностью: http://www.kubanmemo.ru/library/Kropachev01/4 conf.pdf