Разрытая могила. Рассказ.
Казалось, ничто не предвещало беды в день Благовещения, когда я сидел в машине на краю поля под проливным дождем и поедал куриную колбасу с вареными яйцами. Даже казалось, что ливень, накрывший окрестности Березани точно по прогнозу синоптиков, вот-вот закончится, и мы пойдем копать. Так же думали и коллеги, пережидавшие дождь в УАЗе. Они ели сало. Но все уже было предопределено.
Началось, как всегда безобидно. С града. А потом позвонил Борода и сообщил, что на том поле, где мы их оставили полчаса назад, они с пацанами нашли отличную мокрую ложбинку, где и закопались по самые оси на своем пафосном «Ауди». Поисковик нынче пошел зажиточный. «Покопайте пока, поеду этих дебилов вытаскивать», - крикнул Сапер, имея в виду меня и Боцмана. В смысле, насчет покопать.
Боцман - сын полка. Можно сказать, это мы научили говорить 150-килограммового, неуклюжего и робкого юношу. Научили его мату, радикулиту, ревматизму и цинизму. Под нашим руководством Боцман, ранее интересовавшийся только пищей, носит камуфляж с вышитым на плече чудовищем, копает ямы в верхнем слое почвы и изучает матчасть. Иногда рассказывает нам, как устроен тот или иной взрывоопасный предмет. Регулярно ноющим голосом умоляет Сапера научить его крутить снаряды. Интересуется человек.
В прошлом году весной интересующийся Боцман взял из кучи ржавого хлама, поднятого нами на полях былых сражений вперемешку с солдатскими костями, две гранаты РГД-33 и робко постучал одной об другую. Из лучших побуждений, конечно. Плохими словами на «б», «п» и «х» я его называл уже из-за машины, где не помню, как оказался.
В общем, мы остались вдвоем под дождем недалеко от того места, где Тарас Шевченко когда-то написал свое проникновенное стихотворение «Розрита могила».
Этот нюанс выяснился именно сегодня совершенно случайно. Любопытно, что в 1941 году немцы разбомбили бронепоезд под Березанью практически там, где творил поэт. Возможно, на что-то намекали. Тем более что на ближайшем кургане (он же «могила») стоял пулемет и минометы, на которые и напоролись уходящие от обломков поезда красноармейцы. Поле стало их могилой. А мы, в свою очередь, поле разрыли и бойцов нашли.
Подумалось про связь времен. А это был знак…
Но вот час пробил. Стремительно преодолев расстояние от УАЗа до своего тормозка, лежавшего у меня на заднем сидении, Боцман немедленно занялся фасолью из банки и теми же вареными яйцами. А я включил передачу и нажал на газ, собираясь подъехать поближе к воткнутым на месте металлических сигналов флажкам. Колеса плавно погрузились в знаменитый украинский чернозем. «Надо толкать», - сказал я, и подумал, что когда машина твоя - это все-таки большой плюс.
Боцман тяжело вздохнул, поставил банку на пол, и вышел под дождь. Несколько могучих толчков, пучок соломы под колеса - и вот я уже выскочил из предательской ямки. Поворот руля - и вот машина уже закопалась в новом месте! Теперь всеми четырьмя колесами.
Осмотр показал, что дело плохо - маленькая ложбинка впитывала в себя воду с каждой минутой все быстрее. Нужно было срочно делать подкопы под колеса и укладывать туда дрова. Поэтому я открыл багажник и стал выкладывать оттуда: рюкзак, еще один рюкзак, чехол с саперскими флажками, две лопаты, накидку от дождя, баклажку с водой, кофр с рамой к металлодетектору, пакет с так и неотправленными двадцатью томами Книги Памяти Харьковской области, чудесным образом оказавшийся в поле грузовой пояс для подводного плавания и домкрат. Под ними лежал топор. Потом я запихал почти все в обратном порядке и огляделся. Боцмана нигде не было. Он нашелся в машине, где кушал фасоль. «Хорошо тебе?», - злобно рыкнул я и приказал подкопаться, чтобы можно было поставить домкрат. Боцман со вздохом поставил банку на пол.
В посадке, где растут дрова, обнаружились просверленные каким-то негодяем березы. Из них в громадные пакеты натекло по дюжине литров сока, что губительно для дерева. В соке плавали мухи. Многие еще были живы и жалобно смотрели на меня сквозь целлофан. Спасая природу и собирая подходящие ветки, я задержался. И когда вернулся из посадки, под левым передним колесом зияла пугающей глубины дыра. Под правым все было как раньше. Сын полка стоял неподалеку и растерянно крутил в руках распавшийся на две половинки домкрат.
«На топор, руби ветки», - злобно рыкнул я и пошел закапывать яму. Сзади раздались смачные удары, похожие на вбивание дерева в густую грязь, а потом громко ойкнуло. Не выпуская топора, Боцман пытался сморгнуть жирную грязь, одновременно причитая. Он не был готов к тому, что когда рубишь прямо на земле под дождем, из-под лезвия иногда вырывается фонтан жидкой чачи. И еще большие щепки. Именно это и случилось. Причем если грязь залепила одни только глаза, то щепка попала именно в нос. Рот, что интересно, не пострадал вообще.
В этот драматический момент из-за бугра, рыча, показался УАЗ. В несколько рывков многострадальная легковушка была выдернута из черноземного плена. А место, где мы с Боцманом бултыхались в грязи, удивительным образом напомнило о стихах великого провидца Тараса. И я поразился, как не понял прямого намека.
В Киеве мы расстались тепло, как и всегда. Соседи все-таки.
И лишь разгружая машину, я обнаружил, что из пакета со спасенным березовым соком, на который Боцман сложил кое-какие вещи, все вылилось под сиденье, густо пропитав ковролин на полу. Мухи остались внутри. Подозревая, что Шевченко мог предвидеть и это, дома я открыл текст стихотворения и прочел его до конца. Из похожего нашлись строки о том, что Днепр высыхает, а также о том, что «если бы знала - в люльке задушила».
В принципе, понять было можно. И ближайшие дни я намерен посвятить сопоставлению нашего рабочего плана поездок на год с творческими местами Тараса Григорьевича Шевченко.
Нет, удивительный все же был человек…