По дорогам беглых зеков...
Я - узник темничный:
Четырнадцать лет
Я знал лишь брусничный
Единственный цвет.
Но то не нелепость,
Не сон бытия,
Душевная крепость
И воля моя.
Варлам Шаламов
Я точно знаю, что Путин побывал в свое время на экскурсии в Освенциме. Остается лишь только догадываться, по каким соображениям у нас появились свои концлагеря для «чужих». Уж не знаю, довелось ли ему побывать на Колыме. Потому что, если довелось... следующий аутентичный лагерь будет за нынешним режимом.
..Поселок "Угольное" в Верхнеколымском улусе был построен заключенными из ГУЛАГа. Еще в 1931-36 годах. Шахту для добычи угля и автомобильную трассу строили тоже зеки. Кто-то там умер, кто-то может быть остался там жить, а кто-то бежал...
Отец меня часто брал с собой в тайгу. Мать с нами не ходила. Взрослые всегда больше опасаются неизвестности, чем дети. Но прежде чем войти в лес, мы должны были пересечь несколько мостов через реку, последний был - самый страшный, канатный.
В начале леса шумела дизельная электростанция. Можно сказать, громыхала. Тем самым, отпугивала диких животных. Шли долго, почти всегда отец брал меня на плечи, поэтому я не могу вспомнить насколько тяжело было добираться.
Через пару километров мы подходили к землянкам. В этих самых землянках ночевали в холодные ночи беглые зеки. Я подходила, давя ногами красную бруснику, к их, возможно, последним пристанищам. Они заросли, со временем, ветвями кустов, с которых я срывала синие плоды голубики и ела. Самое страшное наказание и самая ценная свобода протоптали эту лесную дорожку.
Мы шли еще дальше, проходили стрелковые вышки, которые были повсюду. Они были совсем старые и сливались с деревьями. Но природа никогда ничего не забывает и не меняет жизнь - она её забирает, втягивает в себя.
На «9 километре», именнно так называлось самое загадочное для меня место, стоял прямоугольный дом без крыши. Белый, мне кажется, что он там до сих пор стоит, с битыми стеклами и с огромным портретом Сталина на полу. Там же валялись и книги. Не пели птицы, всегда стояла тишина. Расцветали цветы и вдали, вот-вот, уже подать рукой - возвышались горы. Мы стояли с отцом и долго смотрели на них. Но до гор было еще около 60 километров. Меня не брали в горы.
Если в те времена заключенный мог бежать, он проходил эту дорогу до «Девятого», смотрел на те же самые горы и, после ночи в землянке, двигался на них. Этот кусочек тайги заканчивался, начинались тундра и горы, которые восхищали, но только издалека. Если нет специального снаряжения, если нет ничего кроме той робы, что на тебе, это - непреодолимый путь к свободе.
Многим не удавалась бежать, их либо забирала в мёртвый плен тайга и тундра, либо их ловили, а зетем, как говорят - расстреливали сразу.
Иногда я вижу их путь, проникаясь, как каждый нацбол к заключенным, и воображением веду их по дорогам на волю. Как они пересекают бурную реку Колыму... Как шанс на дело их жизни - побег, был в один единственный жаркий месяц, в июле... Как им было больно разбивать ступни о горящие камни гор... А может, их выручали шаманы, которые лечили их и кормили, и зеки снова отправлялись в путь.... А может, один местный, из немногочисленного народа тундры, показывал более легкий выход из лона страшной, но такой красивой природы... А собаки громким лаем провожали удаляющихся беглецов...
А потом они выходят - может к Магадану, нанимаются работать на судно и уплывают, может, во Владивосток, а может, в Петропавловск-Камчатский, а может, на Сахалин. И там, глядя на Тихий океан, кто-то из них примет решение вернутся к родным, пусть и под чужим именем, но в отчий дом.
Одни сломаются под гнетом всего пережитого и покинут Россию, а некоторые останутся, чтобы смотреть на черные воды океана, и каждый раз вспоминать свою дорогу воли, передавая память об этом своим детям, по наследству. Кто знает, возможно, в будущем, их дети будут искать свой выход к свободе.
Валя Романова