Скамеечные воры
Это, знаете ли, такая ерунда, но иногда так хочется ерунды :).
Скамеечные воры
Летом в парке на скамейке мы сидели вместе рядом. Было всё вокруг прекрасным и была ты самой милой! Щебетали птички звонко, пахло травушкой мурой и, казалось, что навечно это счастье быть с тобой. Мы с тобою оба робки, ты краснеешь то и дело, а мои ладони часто так отчаянно потеют. Но сидим мы рядом, близко, на скамейке этой чудной, ждем чего-то неземного, разговор чтобы затеять. Ничего не происходит, мы сидим едва вздыхая.
- Что ж, погода нынче прелесть! - говорю я как бы просто, но на самом деле сердце вдруг ударилось об горло.
- Даа, - с улыбкой отвечаешь и глаза возводишь к небу.
- А как дышится? чудесно! - продолжаю я лирично, твой ответ меня взбодряет, я готов теперь про воздух, про погоду, небо, птичек говорить неугомонно, сам себя перебивая.
- Это верно, - снова слышу я поддержку и уже готов про воздух, но ты медленно головку отвернула не намного, я сейчас же ясно понял, что про воздух еще рано, будет это слишком скоро и покажется ненужным. Я замолк, сведя колени, взгляд понуро опустился, не скажу сегодня больше я ни слова без вопроса.
- Как ты думаешь, сегодня вечером подует ветер? - голос твой как колокольчик радует любое ухо. Но вопрос твой ждет ответа, я задумчиво взираю в небо чистое как стекла, замечаю тень от тучи где-то там на горизонте и отважно заявляю.
- Да, возможно, будет ветер, но умеренный и теплый.
Ты киваешь и довольна, я же счастлив непомерно, носом втягиваю воздух, как же здорово сидеть тут, рядом с девушкой чудесной, с той с кем каждое мгновенье превращается в сияние, рядом с кем дышать так сладко, и ком мечтать лишь можно по ночам, стирая грани между сном и явью серой.
Но однако уже поздно, звезды в небе засверкали, я хотел сказать про звезды, но ты снова вдруг немного повела плечом неспешно, отчего я сразу понял, что не стоит щас про звезды.
Мы прощались нежно, томно, я обтер об ногу руку и твою схватил ладошку, сжал несмело, весь во власти робости моей несчастной, ты ответила улыбкой, свет которой в сердце прыгнул и плясал там после где-то час - не меньше, нет не меньше!
Так встречались мы неделю, каждый день, на лавке сидя, мы касались рук друг друга, мы в глаза глядели долго, улыбались мы синхронно, и однажды ты отважно крошки от песочного печенья с моего колена в брюках ручкою своей смахнула; я тогда чуть не лишился чувств от этого прикосновения, протянул тебе печеньку, улыбнулся, чуть не прыгнув на тебя от страсти той, что сердце переполнив, вылилась в румянец щечек. Было нам с тобой так славно, рядом жить и тут встречаться, и сидеть на этой лавке, каждый день закат встречая, и друг друга узнавая.
Так прошла еще неделя, озарились дни зарею наших трепетных свиданий, наших милых посиделок на скамейке этой желтой, в парке, где как оказалось, раньше в детстве мы играли, но тогда мы почему-то не были с тобой знакомы. Было странно обнаружить эту дикую нелепость, и тогда же мы решили, что узнаем у бабулек те часы, когда в субботу нас детьми гулять водили. Вот тогда и обнаружен был секрет нашей разлуки, стало ясно, что гуляли в детстве мы с тобой различно, я играл с ведерком где-то с десяти до полвторого, а тебя во двор пускали с двух до четырех примерно. Но улажен график жизни, мы теперь с тобою вместе ходим на прогулки наши и сидим тут на скамейке ежедневно - так прекрасно!
Но однажды в вечер теплый, как обычно полседьмого, я пришел к тебе на встречу, и с печалью, с удивлением, даже с горечью отметил, что скамейки нашей желтой нет уже на прежнем месте! Я сперва не сразу понял, как такое быть возможно, а затем во мне вскипела ярость силы несусветной, я готов был вырвать руки тем, кто так внезапно, с тем ужаснейшим цинизмом, с грубостью своей жестокой, с наглостью своей страшнейшей, утащили нашу лавку, нашу милую скамейку, на которой столько дней мы вместе, рядышком с тобой сидели!
Ты пришла и так и ахнув, за руку меня схватила, мне твое волнение тут же перешло и снова ярость, злость отчаянно взыграли у меня в груди широкой. Про скамейку ты спросила, но ответить был не в силах, закричать хотелось громко, пнуть ближайшую березу и отчаянно податься на расправу с гадким вором! Успокоен был тобою, ты вдруг очень погрустнела, чуть не плакала тут рядом, я же как придурок злился, позабыв про всё на свете. От отчаянья и боли я осмелился немного и обнял тебя рукою, прижимая твое тело к своему большому торсу, ощущая стуки сердца, что забилось часто-часто. Удивительное дело, что бросало в жар и холод, и всё это как-то сразу, без разбору и порядку... Но объятья разлепивши, мы взглянули друг на друга, ты сказала, что, наверно, нам придется что-то делать, например, податься смело вон на ту скамейку рядом или просто прогуляться, походить немного вместе. Недоверчиво кивая, я печально согласился сесть на ту скамейку рядом.
Снова дни проходят славно, мы с тобою стали ближе, каждый вечер на прощанья я твой стан сжимаю нежно, ты кладешь свою головку на мое плечо порою, я шепчу тебе на ухо о твоем красивом платье, ты краснеешь и смеешься, за бочок меня щипая. Только вот забыть скамейку нашу прежнюю родную, я не в силах, что не делай, злость во мне вскипает бурно, всякий раз, как только память о скамейке мне приходит. Кто те грязные воришки, что скамейку утащили? Как посмели эти люди вырвать часть из нашей жизни? Осквернить участок счастье и бесстыдно так похитить наше славное местечко, где чарующе прекрасным было наше положение?..
Как в дальнейшем оказалось, буря только начиналась. Через тройку дней буквально, я пришел на наше место, на второе наше место, там где мы теперь встречались, и увидел снова это! Нет на месте нашей милой, нашей новой, нашей славной, нашей синенькой скамейки, где с тобой мы любовались! Что же делать? Вот ведь гады! Доберусь до вас однажды! Всё во мне кричало криком яростной обиды дикой. Кулаки сжимались сами, тело было в напряженье, мне хотелось срочно, сразу заглянуть в соседний дворик, может воры те оттуда, унесли к себе скамейки и теперь сидят там важно, я б им врезал! ох и врезал! залипил бы им как надо, чтобы знали свое место и права свои чтоб чтили! Но сдержался я, ведь скоро ты придешь ко мне на встречу, надо выглядеть отважным и спокойным тоже надо быть хоть в первую минуту.
Легким шагом ты приплыла к нашему с тобой местечку, но увидев, что скамейка снова подло так исчезла, ты поспешно отвернулась, и спина твоя всем видом показала то отчаянье, что тебя постигло сразу в это самое мгновенье… Я тебя тревожно обнял, волосы погладил нежно и осмелился губами прикоснуться к твоей щечке. Посмотрев в глаза мне ясно, ты легонько улыбнулась и сказала «Что ж, быть может погуляем по округе?». Я ответил «Да ну что ты? вот совсем тут рядом, есть еще одна скамейка, там и сядем, как ты смотришь?», ты кивнула, отвернулась, и пошли мы к той скамейке. Сев я понял, что ни в силах щас молчать про эту кражу, и завел с тобой беседу про подонков этих самых. Ты сидела и молчала, голову склонив печально, я ж не мог остановиться и весь вечер беспрерывно говорил, как это гадко - красть скамейки из-под носа, да кому такое надо, и чего они в итоге этим всем хотят добиться?
Всю неделю я был в гневе, днями напролет в засаде наблюдал за той скамейкой, где теперь мы были рядом каждый вечер с полседьмого и до полночи примерно. Ничего не происходит, днем скамейка одинока и ее никто не тронет, только бабушки все утра, сидя сиднем, всё судачат… И я понял что, наверное, ночью действуют воришки! Ах вы гадкие подонки - всё во мне кипело страстно, ночью значит делать дело вы намерены сегодня? Но в ту ночь всё было тихо, зря в кустах сидел я, спрятав от людей свое присутствие. Только вот не сдался я же, и на следующую ночь же, снова я засел в засаде в тех кустах, что у скамейки. Было тихо, смолкли птицы, люди дома спать ложились: свет гасили, ноги мыли и будильник заводили; ветер был несильным, теплым, от него шуршали листья, фонари чуток трещали и собаки временами где-то слабо подвывали. Два часа прошло неспешно, у меня озябли ноги, но мой слух остался чутким, а глаза смотрели остро.
Что я вижу, кто-то в черном подбирается к скамейке, ах вы гады! Вот вы значит! - сердце бьется словно рыба, что на берегу безводном вдруг внезапно очутилась. Было их примерно трое, двое мальчиков и девка. У меня свело лодыжку, в горле ком образовался. В это время они резво, лавочку мою схватили и безумно, грязно, подло, быстро-быстро потащили… Что же это?! Воры! Гады! Как таких землица носит?! Я ползком - свело ж лодыжку - по кустам за ними следом. Вдруг они остановились, отдохнуть, наверно, надо, девушка стояла рядом и о чем-то говорила, я прислушался, напрягся…
«Надоело мне ужасно, всё сидеть на этой лавке! Я гулять хочу в округе, целоваться под березкой, на траве валяться рядом, бегать друг за другом резво, просто как-то шевелиться, а сидеть я так устала!» - так сказала девка это, и, поправив свою кепку, к фонарю вдруг повернулась…
Я не верил! Быть не может! Что же это? Ведь Она! Стояла с ними… Вот Ее родные губки, и глаза, и этот носик, всё лицо так ясно видно, и ошибки быть не может, что Она, моя зазноба, сердца моего владыка, нежное мое создание, ангел мой, моя святая… Ах! Как это всё нелепо, страшно как и как внезапно! Гадким вором, подлым гадом, что скамейки воровали, оказалась Ты! Предатель!... Я поверить был не в силах, снова я взглянул с надеждой, вдруг ошибся, вдруг увидел я не то, что было явно, но ты снова повернулась и фонарь был тут не лишним, свет тебя с лихвою выдал. Ты! сомнений быть не может! Ты украла все скамейки!!!
Скамеечные воры
Летом в парке на скамейке мы сидели вместе рядом. Было всё вокруг прекрасным и была ты самой милой! Щебетали птички звонко, пахло травушкой мурой и, казалось, что навечно это счастье быть с тобой. Мы с тобою оба робки, ты краснеешь то и дело, а мои ладони часто так отчаянно потеют. Но сидим мы рядом, близко, на скамейке этой чудной, ждем чего-то неземного, разговор чтобы затеять. Ничего не происходит, мы сидим едва вздыхая.
- Что ж, погода нынче прелесть! - говорю я как бы просто, но на самом деле сердце вдруг ударилось об горло.
- Даа, - с улыбкой отвечаешь и глаза возводишь к небу.
- А как дышится? чудесно! - продолжаю я лирично, твой ответ меня взбодряет, я готов теперь про воздух, про погоду, небо, птичек говорить неугомонно, сам себя перебивая.
- Это верно, - снова слышу я поддержку и уже готов про воздух, но ты медленно головку отвернула не намного, я сейчас же ясно понял, что про воздух еще рано, будет это слишком скоро и покажется ненужным. Я замолк, сведя колени, взгляд понуро опустился, не скажу сегодня больше я ни слова без вопроса.
- Как ты думаешь, сегодня вечером подует ветер? - голос твой как колокольчик радует любое ухо. Но вопрос твой ждет ответа, я задумчиво взираю в небо чистое как стекла, замечаю тень от тучи где-то там на горизонте и отважно заявляю.
- Да, возможно, будет ветер, но умеренный и теплый.
Ты киваешь и довольна, я же счастлив непомерно, носом втягиваю воздух, как же здорово сидеть тут, рядом с девушкой чудесной, с той с кем каждое мгновенье превращается в сияние, рядом с кем дышать так сладко, и ком мечтать лишь можно по ночам, стирая грани между сном и явью серой.
Но однако уже поздно, звезды в небе засверкали, я хотел сказать про звезды, но ты снова вдруг немного повела плечом неспешно, отчего я сразу понял, что не стоит щас про звезды.
Мы прощались нежно, томно, я обтер об ногу руку и твою схватил ладошку, сжал несмело, весь во власти робости моей несчастной, ты ответила улыбкой, свет которой в сердце прыгнул и плясал там после где-то час - не меньше, нет не меньше!
Так встречались мы неделю, каждый день, на лавке сидя, мы касались рук друг друга, мы в глаза глядели долго, улыбались мы синхронно, и однажды ты отважно крошки от песочного печенья с моего колена в брюках ручкою своей смахнула; я тогда чуть не лишился чувств от этого прикосновения, протянул тебе печеньку, улыбнулся, чуть не прыгнув на тебя от страсти той, что сердце переполнив, вылилась в румянец щечек. Было нам с тобой так славно, рядом жить и тут встречаться, и сидеть на этой лавке, каждый день закат встречая, и друг друга узнавая.
Так прошла еще неделя, озарились дни зарею наших трепетных свиданий, наших милых посиделок на скамейке этой желтой, в парке, где как оказалось, раньше в детстве мы играли, но тогда мы почему-то не были с тобой знакомы. Было странно обнаружить эту дикую нелепость, и тогда же мы решили, что узнаем у бабулек те часы, когда в субботу нас детьми гулять водили. Вот тогда и обнаружен был секрет нашей разлуки, стало ясно, что гуляли в детстве мы с тобой различно, я играл с ведерком где-то с десяти до полвторого, а тебя во двор пускали с двух до четырех примерно. Но улажен график жизни, мы теперь с тобою вместе ходим на прогулки наши и сидим тут на скамейке ежедневно - так прекрасно!
Но однажды в вечер теплый, как обычно полседьмого, я пришел к тебе на встречу, и с печалью, с удивлением, даже с горечью отметил, что скамейки нашей желтой нет уже на прежнем месте! Я сперва не сразу понял, как такое быть возможно, а затем во мне вскипела ярость силы несусветной, я готов был вырвать руки тем, кто так внезапно, с тем ужаснейшим цинизмом, с грубостью своей жестокой, с наглостью своей страшнейшей, утащили нашу лавку, нашу милую скамейку, на которой столько дней мы вместе, рядышком с тобой сидели!
Ты пришла и так и ахнув, за руку меня схватила, мне твое волнение тут же перешло и снова ярость, злость отчаянно взыграли у меня в груди широкой. Про скамейку ты спросила, но ответить был не в силах, закричать хотелось громко, пнуть ближайшую березу и отчаянно податься на расправу с гадким вором! Успокоен был тобою, ты вдруг очень погрустнела, чуть не плакала тут рядом, я же как придурок злился, позабыв про всё на свете. От отчаянья и боли я осмелился немного и обнял тебя рукою, прижимая твое тело к своему большому торсу, ощущая стуки сердца, что забилось часто-часто. Удивительное дело, что бросало в жар и холод, и всё это как-то сразу, без разбору и порядку... Но объятья разлепивши, мы взглянули друг на друга, ты сказала, что, наверно, нам придется что-то делать, например, податься смело вон на ту скамейку рядом или просто прогуляться, походить немного вместе. Недоверчиво кивая, я печально согласился сесть на ту скамейку рядом.
Снова дни проходят славно, мы с тобою стали ближе, каждый вечер на прощанья я твой стан сжимаю нежно, ты кладешь свою головку на мое плечо порою, я шепчу тебе на ухо о твоем красивом платье, ты краснеешь и смеешься, за бочок меня щипая. Только вот забыть скамейку нашу прежнюю родную, я не в силах, что не делай, злость во мне вскипает бурно, всякий раз, как только память о скамейке мне приходит. Кто те грязные воришки, что скамейку утащили? Как посмели эти люди вырвать часть из нашей жизни? Осквернить участок счастье и бесстыдно так похитить наше славное местечко, где чарующе прекрасным было наше положение?..
Как в дальнейшем оказалось, буря только начиналась. Через тройку дней буквально, я пришел на наше место, на второе наше место, там где мы теперь встречались, и увидел снова это! Нет на месте нашей милой, нашей новой, нашей славной, нашей синенькой скамейки, где с тобой мы любовались! Что же делать? Вот ведь гады! Доберусь до вас однажды! Всё во мне кричало криком яростной обиды дикой. Кулаки сжимались сами, тело было в напряженье, мне хотелось срочно, сразу заглянуть в соседний дворик, может воры те оттуда, унесли к себе скамейки и теперь сидят там важно, я б им врезал! ох и врезал! залипил бы им как надо, чтобы знали свое место и права свои чтоб чтили! Но сдержался я, ведь скоро ты придешь ко мне на встречу, надо выглядеть отважным и спокойным тоже надо быть хоть в первую минуту.
Легким шагом ты приплыла к нашему с тобой местечку, но увидев, что скамейка снова подло так исчезла, ты поспешно отвернулась, и спина твоя всем видом показала то отчаянье, что тебя постигло сразу в это самое мгновенье… Я тебя тревожно обнял, волосы погладил нежно и осмелился губами прикоснуться к твоей щечке. Посмотрев в глаза мне ясно, ты легонько улыбнулась и сказала «Что ж, быть может погуляем по округе?». Я ответил «Да ну что ты? вот совсем тут рядом, есть еще одна скамейка, там и сядем, как ты смотришь?», ты кивнула, отвернулась, и пошли мы к той скамейке. Сев я понял, что ни в силах щас молчать про эту кражу, и завел с тобой беседу про подонков этих самых. Ты сидела и молчала, голову склонив печально, я ж не мог остановиться и весь вечер беспрерывно говорил, как это гадко - красть скамейки из-под носа, да кому такое надо, и чего они в итоге этим всем хотят добиться?
Всю неделю я был в гневе, днями напролет в засаде наблюдал за той скамейкой, где теперь мы были рядом каждый вечер с полседьмого и до полночи примерно. Ничего не происходит, днем скамейка одинока и ее никто не тронет, только бабушки все утра, сидя сиднем, всё судачат… И я понял что, наверное, ночью действуют воришки! Ах вы гадкие подонки - всё во мне кипело страстно, ночью значит делать дело вы намерены сегодня? Но в ту ночь всё было тихо, зря в кустах сидел я, спрятав от людей свое присутствие. Только вот не сдался я же, и на следующую ночь же, снова я засел в засаде в тех кустах, что у скамейки. Было тихо, смолкли птицы, люди дома спать ложились: свет гасили, ноги мыли и будильник заводили; ветер был несильным, теплым, от него шуршали листья, фонари чуток трещали и собаки временами где-то слабо подвывали. Два часа прошло неспешно, у меня озябли ноги, но мой слух остался чутким, а глаза смотрели остро.
Что я вижу, кто-то в черном подбирается к скамейке, ах вы гады! Вот вы значит! - сердце бьется словно рыба, что на берегу безводном вдруг внезапно очутилась. Было их примерно трое, двое мальчиков и девка. У меня свело лодыжку, в горле ком образовался. В это время они резво, лавочку мою схватили и безумно, грязно, подло, быстро-быстро потащили… Что же это?! Воры! Гады! Как таких землица носит?! Я ползком - свело ж лодыжку - по кустам за ними следом. Вдруг они остановились, отдохнуть, наверно, надо, девушка стояла рядом и о чем-то говорила, я прислушался, напрягся…
«Надоело мне ужасно, всё сидеть на этой лавке! Я гулять хочу в округе, целоваться под березкой, на траве валяться рядом, бегать друг за другом резво, просто как-то шевелиться, а сидеть я так устала!» - так сказала девка это, и, поправив свою кепку, к фонарю вдруг повернулась…
Я не верил! Быть не может! Что же это? Ведь Она! Стояла с ними… Вот Ее родные губки, и глаза, и этот носик, всё лицо так ясно видно, и ошибки быть не может, что Она, моя зазноба, сердца моего владыка, нежное мое создание, ангел мой, моя святая… Ах! Как это всё нелепо, страшно как и как внезапно! Гадким вором, подлым гадом, что скамейки воровали, оказалась Ты! Предатель!... Я поверить был не в силах, снова я взглянул с надеждой, вдруг ошибся, вдруг увидел я не то, что было явно, но ты снова повернулась и фонарь был тут не лишним, свет тебя с лихвою выдал. Ты! сомнений быть не может! Ты украла все скамейки!!!