Демьян Бедный о Вятке: "Я чувствовал себя так, как будто "г..на наелся".
Это третья часть рассказа о поездке в Вятку в 1930 году пролетарского поэта Демьяна Бедного, начало здесь и здесь.
Итак, журналисты "Вятской правды" собирались 7 января напечатать подробный отчет о выступлениях поэта, но по указанию из окружкома партии (Вятка в то время была округом в составе Нижегородского края) главный редактор газеты вычеркнул из репортажа многие острые места. В частности, выпущены были такие слова Демьяна:
"Я ехал в Вятку с надеждой, что мне покажут новое, хорошее. Но я приехал и пожалел. Я, как архиерей, по одному-двум заводам помахал кадилом и убежал, и хорошего я у вас видел мало. Я уже говорил - на кожевенных заводах вонь, грязь, невыносимые условия труда. А в Доме крестьянина? Вонища - мухи дохнут. Пьяных до черта. И никого из культурников. Хрипит один пьяный граммофон..."
Больше того, поэт еще два дня пробыл в городе, отвечал на приглашения многих организаций, выступал там, но обо всем этом "Вятская правда" сообщила лишь в маленькой заметке, вышедшей только после отъезда поэта из города.
Демьян уехал, но скандал на этом не закончился. Острая критика Д.Бедного стала поперек горла тогдашним руководителям окружкома. Правда, вся его критика советских недостатков была по большому счету обыкновенным бахвальством (гляньте, какой я честный и смелый!), потому что когда ему за эту критику в свое время прищемили хвост, он тут же перешел на бодрые агитки в духе "взвейтесь-развейтесь" (по меткому выражению М.Булгакова). На Демьяна окружкомовцы накатали многостраничный донос в ЦК. Любопытная подробность - с кляузой на себя Демьян Бедный, как оказывается, был ознакомлен одним из первых. Видимо, как только он вернулся в Москву, его пригласили в ЦК и дали прочитать эту "телегу". Вот что Демьян рассказывал по этому поводу в своем письме вятским журналистам: "Ведь я менее всего расположен чернить хороших работников. Наоборот. Я как революционный художник стараюсь найти лучшие черты, скажем, в вятском партийном лице. А это лицо... себя показало заявлением в ЦК, где на шести страницах наворочено нечто такое, с чьим ароматом не могут сравниться все запахи вятского кожевенного завода... Опровергать невозможно. Надо просто отвернуться от этой жижи, что я и сделал. В дальнейшем люди сами себя покажут, чего они стоят. Вы хорошо знаете, как велась за мною в Вятке слежка, как перетолковывались мои слова. Но в заявлении в ЦК не только все извращено, но даже написано о том, чего вовсе не было...Что я должен думать о людях, способных, с целью выгородить себя, писать такие небылицы в лицах?" Как завязалась эта переписка? Дело в том, что в редакции "Вятской правды" нашлись люди, которые тоже не хотели мириться с самодурством своего партийного начальства. Заметили молчание газеты и читатели - ведь многие из них были на встречах с поэтом и слышали его гневные речи. В газету шли письма с вопросами: "Где отчеты о выступлениях Д.Бедного?" В то время журналист Леонид Кудреватых был секретарем цеховой партийной ячейки редакции "Вятской правды". Думаю, надо напомнить, что такое были эти партячейки. Они были чем-то вроде параллельных структур власти в советских организациях. Возьмем, например, театр. Членами ВКП(б) могли быть и рабочий сцены, и буфетчица, и уборщица. И этот рабочий сцены мог быть секретарем партячейки театра. На партийном собрании уборщица могла выступить и сказать режиссеру, что в спектакле, который он поставил - мало идейности, и вообще следовало ставить не ту пьесу, а вот эту и т.д. И режиссер обязан был все это выслушивать, и даже более - обязан был, если он коммунист, решениям партсобрания подчиняться. Если коротко - партячейка могла иногда намылить голову своему начальству. Иногда. Ссориться с вышестоящими - себе дороже.
Сотрудники редакции подходили к Леониду Кудреватых и спрашивали:
- Неужели замолчите этот произвол с Демьяном Бедным? Ведь это конец всякой критике и самокритике на страницах газеты!
Конец всякой критике и самокритике был действительно близок, и вскоре коммунисты из редакции "Вятской правды" это почувствовали. Собрались, пригласив главного редактора, 12 января. Все обсудили и приняли большинством голосов такое постановление: "Газета сделала большую ошибку, не использовав речь Д.Бедного, как крупнейшего, всесоюзного, популярнейшего партийного агитатора, для мобилизации внимания всей общественности и рабочих масс на беспощадную борьбу с косностью, мещанством, темнотой, невежеством и другими недостатками". А после собрания разыгралась настоящая буря. Леонида Кудреватых вызвали в райком, и секретарь райкома, стуча кулаком по столу, орал на него:
- Кто вам дал право противопоставлять себя окружкому партии?! Знаете, чем это попахивает?
Но все же смелые журналисты оказались не по зубам вятскому окружкому. Копию протокола партсобрания коммунисты редакции отправили в Москву - Демьяну Бедному. Демьян, как уже было сказано, с кляузой на себя был ознакомлен, и сумел, видимо, в своих действиях полностью перед ЦК оправдаться. А тут еще письмо с приложением протокола партсобрания. В ЦК рассудили так: надо руководителей вятского окружкома осадить, чтобы не рыпались и свое место знали. Вскорости вятских товарищей вызвали в Нижний Новгород в крайком и устроили им основательную взбучку. Их, что называется, ткнули носом в собственное дерьмо.
Вятским журналистам Демьян ответил большим письмом, где опять вспомнил все обстоятельства своей поездки (один отрывок из этого письма я уже привел выше).
"В цех-ячейку редакции газ. "Вятская правда". Товарищам Макарову, Кудреватых, Логинову, Лугинину и Сычугову.
Дорогие товарищи!
Вы не можете представить, каким целительным лекарством для меня было ваше письмо от 15 января, из которого я узнал, что большинство вятской ячейки, то есть, все вы, названные выше, нашли в себе достаточно мужества, чтобы протестовать против того отношения, какое было проявлено ко мне в Вятке партверхушкой.
Случай в самом деле небывалый в моей практике. Человек простой и не чванный, получив из Вятки настоятельную просьбу приехать, я бросаю все и еду за 900 верст. Приезжаю в Вятку и вижу, что к вызову окружком не имеет никакого отношения. В дальнейшем определяется "отношение", но очень странное. Так, в клубе, где я выступаю, я не вижу ни одного приветливого окружкомского лица. На товарищеский писательский ужин окружкомцы, специально приглашенные, не приходят тоже..., а предпочитают прогулку в кино. На следующий день та же история. Я не знал, что и думать... Я делаю к вятскому окружкому 900 верст, а он 900 вершков не хочет сделать, простой записочкой не отзовется...
Подобное отношение к писателям показывает прежде всего убогий уровень культурности тех, кто обнаруживает такое наплевательство. Салтыков-Щедрин завещал наипаче уважать звание писателя. Но ведь старорежимные вятские высокородия и превосходительства были на сей счет другого мнения, совпадающего, как это видно, с мнением нынешних вятских высоко-ком-благородий, не постеснявшихся сказать: мало ли к нам пролетарских писателей ездит? Что особенного в приезде Демьяна Бедного? - Тут дело, говорю я, касается культурного уровня. Так что личной обиды у меня не было и нет. А была горечь и было недоумение. Ведь мне-то хотелось бы, чтобы партийная среда была выше, а не ниже известного уровня..."
Вот такие воспоминания! Есть у Демьяна о вятском партийном руководстве слова и похуже: "Я чувствовал себя так... как будто "г..на наелся". Все время меня тошнило. Бывает такая моральная тошнота. Из-за этой тошноты я не мог сесть за письменный стол, чтобы изложить свои вятские впечатления. Равным образом не мог я взяться за другие темы. Впервые в этом году я в ленинский день не почту память Ильича своими стихами, так как я "не отплевался" после Вятки: во рту все время горечь..."
14 марта в "Правде" наконец-то публикуется второй фельетон Демьяна Бедного о Троцком. Объясняя свое долгое молчание после выхода первого фельетона на эту тему, Демьян пишет:
Но... тут Вятка меня подвела.
Вятка в гости звала.
"Вятка ждет и надеется..."
- Ладно, - думаю, - с Троцким успеется! -
Попал я в тихие заводи Вятки
В православные святки.
...Поговорив с тем-другим забулдыжкою,
Тех-других коснувшись местных имен,
Почувствовал я, как запахло отрыжкою
Далеких, щедринских времен.
Усладивши свой взор той-другою картиною,
Я вернулся из Вятки с растерянной миною...
Окружкомовское начальство, которому Демьян, образно говоря, в рожу наплевал, утерлось, но мириться с наличием у себя под боком - в редакции "Вятской правды" - свободомыслящих журналистов не хотело. Вскоре под предлогом "выдвижения" покинули Вятку Владимир Макаров и Николай Логинов. В марте вызвали в окружком и Леонида Кудреватых:
- Вас отзывает крайком партии.
Кудреватых пишет: "Значит, тоже "выдвигают", решил я, и поехал в Нижний через Москву: решил навестить Д. Бедного. Демьян принял меня радушно. Выслушал рассказ о судьбах пятерых вятских коммунистов из "Вятской правды", показал свою богатую библиотеку и отпустил только после обеда, предварительно позвонив в Нижний Борису Михайловичу Волину, старому большевику, редактировавшему "Нижегородскую коммуну":
- Завтра в Нижний приедет молодой журналист из Вятки. Я тебе о нем и его друзьях рассказывал подробно. Не без помощи вятских партблагородий его хотят куда-то "выдвинуть". Придержи его в Нижнем, пусть пройдет школу журналистики..."
Как видим, для самого Демьяна Бедного, скандал, который он устроил в Вятке прямых последствий не имел, но дальние последствия были - и весьма печальные. Неутомимому "борцу за дело партии", который, видимо, и вправду почувствовал себя большим начальником и чуть ли не рупором ЦК, решили сбить гонор - но произошло это чуть позже. Сначала его одернули за неуемную критику советских порядков. Осенью 1930 года Демьян настрочил три крупных фельетона, в одном из них, под названием "Перерва", он писал о крушениях на железных дорогах, о плохой работе транспортников (сам фельетон получил название станции, где произошла авария). Завершалось стихотворение такими строчками:
Если дальше позорно так дело пойдет,
Наш советский-де строй сам собой пропадет,
Сокрушивши себя всесоветской Перервой!!
Рецензия Сталина на эти вольности не заставила себя ждать. 6 декабря 1930 года было принято постановление Секретариата ЦК ВКП(б), осуждающее последние стихотворные фельетоны Д.Бедного. Узнав о постановлении, Демьян обратился с униженным письмом к Сталину. "Пришел час моей катастрофы", - трагически восклицал Демьян, никогда раньше при советской власти не сталкивавшийся с критикой своих стихов. Вскоре Сталин ответил. Разъясняя "существо ошибок" Бедного, Сталин говорил в письме: "Критика недостатков жизни и быта СССР, критика обязательная и нужная, развитая Вами вначале довольно метко и умело, увлекла Вас сверх меры и, увлекши Вас, стала перерастать в Ваших произведениях в клевету на СССР, на его прошлое, на его настоящее... (Вы) стали возглашать на весь мир, что Россия в прошлом представляла сосуд мерзости и запустения, что нынешняя Россия представляет сплошную "Перерву", что "лень" и стремление "сидеть на печке" является чуть ли не национальной чертой русских вообще, а значит и русских рабочих, которые проделав Октябрьскую революцию, конечно, не перестали быть русскими. И это называется у Вас большевистской критикой? Нет, высокочтимый т. Демьян, это не большевистская критика, а клевета на наш народ, развенчание СССР, развенчание пролетариата СССР, развенчание русского пролетариата". Демьян был сильно напуган, и отныне о советской действительности он стал писать только так:
Урожаи дивно-дивные!
Не узнать: не та земля!
Вот что значит: коллективные,
Обобщенные поля!!
Но издеваться над Россией дореволюционной он по своей старой привычке не перестал. И допрыгался до новых окриков сверху. В 1936 году, решив высмеять крещение Руси, он сочинил пьесу "Богатыри". А в СССР в это время уже вовсю шла реабилитация дореволюционной истории; как положительные, трактовались фигуры Александра Невского, Дмитрия Донского, Ивана Грозного, Петра Первого. В этот новый имперский стиль песни Демьяна явно не вписывались. 14 ноября вышло постановление Комитета по делам искусств при Совнаркоме СССР "О пьесе "Богатыри" Демьяна Бедного", в котором, в частности, говорилось, что Д.Бедный в своем произведении "дает антиисторическое и издевательское изображение крещения Руси, явившегося в действительности положительным этапом в истории русского народа, так как оно способствовало сближению славянских народов с народами более высокой культуры".
После этого Демьян прекратил и критику царской России. Оставалось одно - ругать империалистов. И летом 1937 года он написал басню "Борись или умирай", в которой призывал немецкий народ бороться с Гитлером и нацистами. Этот призыв был понят Сталиным так, что Бедный предлагает не только немцам сопротивляться неограниченной власти Гитлера, но и советским людям - его власти, Сталина. В письме вождя было сказано: "Басня или поэма "Борись или умирай", по-моему, художественно-посредственная штука. Как критика фашизма, она бледна и неоригинальна. Как критика советского строя (не шутите!), она глупа и прозрачна". В июле 1938 года Демьян Бедный был и вовсе исключен из партии и союза писателей. До начала войны его нигде не печатали. Но и сажать Сталин Демьяна не стал, хотя дело на него уже шили. Молчащий, всеми забытый Демьян Бедный был для вождя не опасен. В войну о нем вспомнили, и его патриотические стихи (как и многих других опальных поэтов) печатали, но в партии и союзе писателей его до самой смерти так и не восстановили.
Итак, журналисты "Вятской правды" собирались 7 января напечатать подробный отчет о выступлениях поэта, но по указанию из окружкома партии (Вятка в то время была округом в составе Нижегородского края) главный редактор газеты вычеркнул из репортажа многие острые места. В частности, выпущены были такие слова Демьяна:
"Я ехал в Вятку с надеждой, что мне покажут новое, хорошее. Но я приехал и пожалел. Я, как архиерей, по одному-двум заводам помахал кадилом и убежал, и хорошего я у вас видел мало. Я уже говорил - на кожевенных заводах вонь, грязь, невыносимые условия труда. А в Доме крестьянина? Вонища - мухи дохнут. Пьяных до черта. И никого из культурников. Хрипит один пьяный граммофон..."
Больше того, поэт еще два дня пробыл в городе, отвечал на приглашения многих организаций, выступал там, но обо всем этом "Вятская правда" сообщила лишь в маленькой заметке, вышедшей только после отъезда поэта из города.
Демьян уехал, но скандал на этом не закончился. Острая критика Д.Бедного стала поперек горла тогдашним руководителям окружкома. Правда, вся его критика советских недостатков была по большому счету обыкновенным бахвальством (гляньте, какой я честный и смелый!), потому что когда ему за эту критику в свое время прищемили хвост, он тут же перешел на бодрые агитки в духе "взвейтесь-развейтесь" (по меткому выражению М.Булгакова). На Демьяна окружкомовцы накатали многостраничный донос в ЦК. Любопытная подробность - с кляузой на себя Демьян Бедный, как оказывается, был ознакомлен одним из первых. Видимо, как только он вернулся в Москву, его пригласили в ЦК и дали прочитать эту "телегу". Вот что Демьян рассказывал по этому поводу в своем письме вятским журналистам: "Ведь я менее всего расположен чернить хороших работников. Наоборот. Я как революционный художник стараюсь найти лучшие черты, скажем, в вятском партийном лице. А это лицо... себя показало заявлением в ЦК, где на шести страницах наворочено нечто такое, с чьим ароматом не могут сравниться все запахи вятского кожевенного завода... Опровергать невозможно. Надо просто отвернуться от этой жижи, что я и сделал. В дальнейшем люди сами себя покажут, чего они стоят. Вы хорошо знаете, как велась за мною в Вятке слежка, как перетолковывались мои слова. Но в заявлении в ЦК не только все извращено, но даже написано о том, чего вовсе не было...Что я должен думать о людях, способных, с целью выгородить себя, писать такие небылицы в лицах?" Как завязалась эта переписка? Дело в том, что в редакции "Вятской правды" нашлись люди, которые тоже не хотели мириться с самодурством своего партийного начальства. Заметили молчание газеты и читатели - ведь многие из них были на встречах с поэтом и слышали его гневные речи. В газету шли письма с вопросами: "Где отчеты о выступлениях Д.Бедного?" В то время журналист Леонид Кудреватых был секретарем цеховой партийной ячейки редакции "Вятской правды". Думаю, надо напомнить, что такое были эти партячейки. Они были чем-то вроде параллельных структур власти в советских организациях. Возьмем, например, театр. Членами ВКП(б) могли быть и рабочий сцены, и буфетчица, и уборщица. И этот рабочий сцены мог быть секретарем партячейки театра. На партийном собрании уборщица могла выступить и сказать режиссеру, что в спектакле, который он поставил - мало идейности, и вообще следовало ставить не ту пьесу, а вот эту и т.д. И режиссер обязан был все это выслушивать, и даже более - обязан был, если он коммунист, решениям партсобрания подчиняться. Если коротко - партячейка могла иногда намылить голову своему начальству. Иногда. Ссориться с вышестоящими - себе дороже.
Сотрудники редакции подходили к Леониду Кудреватых и спрашивали:
- Неужели замолчите этот произвол с Демьяном Бедным? Ведь это конец всякой критике и самокритике на страницах газеты!
Конец всякой критике и самокритике был действительно близок, и вскоре коммунисты из редакции "Вятской правды" это почувствовали. Собрались, пригласив главного редактора, 12 января. Все обсудили и приняли большинством голосов такое постановление: "Газета сделала большую ошибку, не использовав речь Д.Бедного, как крупнейшего, всесоюзного, популярнейшего партийного агитатора, для мобилизации внимания всей общественности и рабочих масс на беспощадную борьбу с косностью, мещанством, темнотой, невежеством и другими недостатками". А после собрания разыгралась настоящая буря. Леонида Кудреватых вызвали в райком, и секретарь райкома, стуча кулаком по столу, орал на него:
- Кто вам дал право противопоставлять себя окружкому партии?! Знаете, чем это попахивает?
Но все же смелые журналисты оказались не по зубам вятскому окружкому. Копию протокола партсобрания коммунисты редакции отправили в Москву - Демьяну Бедному. Демьян, как уже было сказано, с кляузой на себя был ознакомлен, и сумел, видимо, в своих действиях полностью перед ЦК оправдаться. А тут еще письмо с приложением протокола партсобрания. В ЦК рассудили так: надо руководителей вятского окружкома осадить, чтобы не рыпались и свое место знали. Вскорости вятских товарищей вызвали в Нижний Новгород в крайком и устроили им основательную взбучку. Их, что называется, ткнули носом в собственное дерьмо.
Вятским журналистам Демьян ответил большим письмом, где опять вспомнил все обстоятельства своей поездки (один отрывок из этого письма я уже привел выше).
"В цех-ячейку редакции газ. "Вятская правда". Товарищам Макарову, Кудреватых, Логинову, Лугинину и Сычугову.
Дорогие товарищи!
Вы не можете представить, каким целительным лекарством для меня было ваше письмо от 15 января, из которого я узнал, что большинство вятской ячейки, то есть, все вы, названные выше, нашли в себе достаточно мужества, чтобы протестовать против того отношения, какое было проявлено ко мне в Вятке партверхушкой.
Случай в самом деле небывалый в моей практике. Человек простой и не чванный, получив из Вятки настоятельную просьбу приехать, я бросаю все и еду за 900 верст. Приезжаю в Вятку и вижу, что к вызову окружком не имеет никакого отношения. В дальнейшем определяется "отношение", но очень странное. Так, в клубе, где я выступаю, я не вижу ни одного приветливого окружкомского лица. На товарищеский писательский ужин окружкомцы, специально приглашенные, не приходят тоже..., а предпочитают прогулку в кино. На следующий день та же история. Я не знал, что и думать... Я делаю к вятскому окружкому 900 верст, а он 900 вершков не хочет сделать, простой записочкой не отзовется...
Подобное отношение к писателям показывает прежде всего убогий уровень культурности тех, кто обнаруживает такое наплевательство. Салтыков-Щедрин завещал наипаче уважать звание писателя. Но ведь старорежимные вятские высокородия и превосходительства были на сей счет другого мнения, совпадающего, как это видно, с мнением нынешних вятских высоко-ком-благородий, не постеснявшихся сказать: мало ли к нам пролетарских писателей ездит? Что особенного в приезде Демьяна Бедного? - Тут дело, говорю я, касается культурного уровня. Так что личной обиды у меня не было и нет. А была горечь и было недоумение. Ведь мне-то хотелось бы, чтобы партийная среда была выше, а не ниже известного уровня..."
Вот такие воспоминания! Есть у Демьяна о вятском партийном руководстве слова и похуже: "Я чувствовал себя так... как будто "г..на наелся". Все время меня тошнило. Бывает такая моральная тошнота. Из-за этой тошноты я не мог сесть за письменный стол, чтобы изложить свои вятские впечатления. Равным образом не мог я взяться за другие темы. Впервые в этом году я в ленинский день не почту память Ильича своими стихами, так как я "не отплевался" после Вятки: во рту все время горечь..."
14 марта в "Правде" наконец-то публикуется второй фельетон Демьяна Бедного о Троцком. Объясняя свое долгое молчание после выхода первого фельетона на эту тему, Демьян пишет:
Но... тут Вятка меня подвела.
Вятка в гости звала.
"Вятка ждет и надеется..."
- Ладно, - думаю, - с Троцким успеется! -
Попал я в тихие заводи Вятки
В православные святки.
...Поговорив с тем-другим забулдыжкою,
Тех-других коснувшись местных имен,
Почувствовал я, как запахло отрыжкою
Далеких, щедринских времен.
Усладивши свой взор той-другою картиною,
Я вернулся из Вятки с растерянной миною...
Окружкомовское начальство, которому Демьян, образно говоря, в рожу наплевал, утерлось, но мириться с наличием у себя под боком - в редакции "Вятской правды" - свободомыслящих журналистов не хотело. Вскоре под предлогом "выдвижения" покинули Вятку Владимир Макаров и Николай Логинов. В марте вызвали в окружком и Леонида Кудреватых:
- Вас отзывает крайком партии.
Кудреватых пишет: "Значит, тоже "выдвигают", решил я, и поехал в Нижний через Москву: решил навестить Д. Бедного. Демьян принял меня радушно. Выслушал рассказ о судьбах пятерых вятских коммунистов из "Вятской правды", показал свою богатую библиотеку и отпустил только после обеда, предварительно позвонив в Нижний Борису Михайловичу Волину, старому большевику, редактировавшему "Нижегородскую коммуну":
- Завтра в Нижний приедет молодой журналист из Вятки. Я тебе о нем и его друзьях рассказывал подробно. Не без помощи вятских партблагородий его хотят куда-то "выдвинуть". Придержи его в Нижнем, пусть пройдет школу журналистики..."
Как видим, для самого Демьяна Бедного, скандал, который он устроил в Вятке прямых последствий не имел, но дальние последствия были - и весьма печальные. Неутомимому "борцу за дело партии", который, видимо, и вправду почувствовал себя большим начальником и чуть ли не рупором ЦК, решили сбить гонор - но произошло это чуть позже. Сначала его одернули за неуемную критику советских порядков. Осенью 1930 года Демьян настрочил три крупных фельетона, в одном из них, под названием "Перерва", он писал о крушениях на железных дорогах, о плохой работе транспортников (сам фельетон получил название станции, где произошла авария). Завершалось стихотворение такими строчками:
Если дальше позорно так дело пойдет,
Наш советский-де строй сам собой пропадет,
Сокрушивши себя всесоветской Перервой!!
Рецензия Сталина на эти вольности не заставила себя ждать. 6 декабря 1930 года было принято постановление Секретариата ЦК ВКП(б), осуждающее последние стихотворные фельетоны Д.Бедного. Узнав о постановлении, Демьян обратился с униженным письмом к Сталину. "Пришел час моей катастрофы", - трагически восклицал Демьян, никогда раньше при советской власти не сталкивавшийся с критикой своих стихов. Вскоре Сталин ответил. Разъясняя "существо ошибок" Бедного, Сталин говорил в письме: "Критика недостатков жизни и быта СССР, критика обязательная и нужная, развитая Вами вначале довольно метко и умело, увлекла Вас сверх меры и, увлекши Вас, стала перерастать в Ваших произведениях в клевету на СССР, на его прошлое, на его настоящее... (Вы) стали возглашать на весь мир, что Россия в прошлом представляла сосуд мерзости и запустения, что нынешняя Россия представляет сплошную "Перерву", что "лень" и стремление "сидеть на печке" является чуть ли не национальной чертой русских вообще, а значит и русских рабочих, которые проделав Октябрьскую революцию, конечно, не перестали быть русскими. И это называется у Вас большевистской критикой? Нет, высокочтимый т. Демьян, это не большевистская критика, а клевета на наш народ, развенчание СССР, развенчание пролетариата СССР, развенчание русского пролетариата". Демьян был сильно напуган, и отныне о советской действительности он стал писать только так:
Урожаи дивно-дивные!
Не узнать: не та земля!
Вот что значит: коллективные,
Обобщенные поля!!
Но издеваться над Россией дореволюционной он по своей старой привычке не перестал. И допрыгался до новых окриков сверху. В 1936 году, решив высмеять крещение Руси, он сочинил пьесу "Богатыри". А в СССР в это время уже вовсю шла реабилитация дореволюционной истории; как положительные, трактовались фигуры Александра Невского, Дмитрия Донского, Ивана Грозного, Петра Первого. В этот новый имперский стиль песни Демьяна явно не вписывались. 14 ноября вышло постановление Комитета по делам искусств при Совнаркоме СССР "О пьесе "Богатыри" Демьяна Бедного", в котором, в частности, говорилось, что Д.Бедный в своем произведении "дает антиисторическое и издевательское изображение крещения Руси, явившегося в действительности положительным этапом в истории русского народа, так как оно способствовало сближению славянских народов с народами более высокой культуры".
После этого Демьян прекратил и критику царской России. Оставалось одно - ругать империалистов. И летом 1937 года он написал басню "Борись или умирай", в которой призывал немецкий народ бороться с Гитлером и нацистами. Этот призыв был понят Сталиным так, что Бедный предлагает не только немцам сопротивляться неограниченной власти Гитлера, но и советским людям - его власти, Сталина. В письме вождя было сказано: "Басня или поэма "Борись или умирай", по-моему, художественно-посредственная штука. Как критика фашизма, она бледна и неоригинальна. Как критика советского строя (не шутите!), она глупа и прозрачна". В июле 1938 года Демьян Бедный был и вовсе исключен из партии и союза писателей. До начала войны его нигде не печатали. Но и сажать Сталин Демьяна не стал, хотя дело на него уже шили. Молчащий, всеми забытый Демьян Бедный был для вождя не опасен. В войну о нем вспомнили, и его патриотические стихи (как и многих других опальных поэтов) печатали, но в партии и союзе писателей его до самой смерти так и не восстановили.