Как я ходил на Великую.
Серое утро. К Серафимовскому собору стягиваются люди. Накрапывает мелкий дождь. Пар изо рта. Зайдя в церковь, сразу почувствовал необычную атмосферу. Просто не было никого случайных, все молились. Эта общая молитва была почти осязаема. Никто не блуждал по храму с вопросами - вроде: "А к какой иконе поставить свечку за здравие?.." Люди стояли ровными рядами. Сразу бросилось в глаза, что в храме много мужчин. Никогда раньше я не слышал такого стройного и осмысленного пения Символа Веры и Отче наш. Дьякон вышел и сказал: "Пойте все". И все запели. Сколько литургий - а эту помню. Даже верхний хор к середине службы запел по-особому. Нет, вовсе не то, что запел он очень складно, без ошибок (я это слышу), как на архиерейской службе. Тем более, что и архиерей не служил. Просто, они пели и молились. И это было слышно. Не было торопливости в службе - ни у священнослужителей, ни у хора. Дьякон выговаривал ектеньи - бесконечно долго...
Мы выходим. Мне даже страшно - я иду на Великую. Страшно не оттого, что милиция будет ловить паломников на конечной остановке 3-го автобуса. Нет, милиция уже никого не ловила. Ход еще не разрешили, но уже не запрещали. Просто оставили в покое, идите куда хотите.
Тех, кто шел до конца, а не провожать до Макарья, было видно сразу. Особенно бабульки - они снарядились, как в полярную экспедицию. Телогрейка или пальто, плащ, а поверх еще - большой кусок полиэтилена - такого, каким кроют парники или теплицы (не было еще как их, этих одноразовых дождевиков). Валенки с калошами. Брезентовый зеленый рюкзак (помните такие?) или сумка в руке. У многих - посохи. Зонтиков ни у кого не было, не ходили с зонтами. У почти всех - иконы святителя Николая. Литые, писаные иконы, бумажные, но старые. Знаете, вот эта дореволюционная литография, где святитель Николай с большой головой? Вот, эти. Мы вышли и пошли по Урицкого - посередине дороги. Дорогу никто не перекрывал - просто машины по ней тогда не ездили. К Успенскому собору мы не сворачивали, он еще был закрыт. Пели потихоньку Правило веры и образ кротости... Допоют спастися душам нашим - и снова кто-нибудь затягивает. Какая-то старушка, увидев на деревянном доме табличку "Ул. Горбачева", сказала: "Спаси Господь Михаила Сергеевича. Вот, свободно идем в гости к Николаю Чудотворцу". Мы шли в гости к Николаю Чудотворцу. Улицы были пустыми, рабочий день. Крестились, проходя мимо Спасского собора, хотя там была какая-то контора. Крестились, проходя мимо СИЗО - старой городской тюрьмы. Повернув на Профсоюзную, пошли по тротуару. Какой-то пьяный мужичок, сидевший на автобусной остановке, встал и удивленно всплеснул руками. Стали переходить Старый мост (он не был еще Старым, он был единственным), вытянувшись в цепочку по узкому тротуару. На повороте в Дымково стояли двое мальчишек с удочками, один сказал другому: "Бабушки в поход пошли".
От Макарья дальше пошло человек тридцать. С нами увязался какой-то мальчик. Через километр пути все старушки уже знали, как его зовут - Саша. "А куда вы идете?" - "А вот, Сашенька, на Великую реку идём..." Прошли сколько-то, и паренек решил повернуть домой. Встал, а каждая старушка мимо проходит и говорит: "Пойдём с нами!" Он так и пошел - и прошел весь путь туда и обратно. В какой-то легкой курточке - и не заболел. Впрочем, его одели - нашли где-то ему теплую кофту. Кормили на остановках, устраивали на ночлег.
Как повернули на Бобино, пошли по грунтовой дороге - вдоль поля, засеянного рожью. И вот кто-то запел Христос воскресе... Пропели и все оживились. А по небу бегут низкие серые тучи.
На ночлег все устраивались по домам. В каждом селе нас встречали. В Монастырском какая-то женщина из местных ходила и спрашивала: "Пойдёмте ко мне? Меня мама просила - она обет давала ход встречать, и меня просила..."
Шли лесами. Один из идущих мужиков забежал вперед - на разведку. Вернулся. "Видел... Они идут... Человек десять..." Они - это катакомбники.
Три часа утра. Мы уже в дороге. Запевает синица. И через минут десять просыпается весь лес. Всякое дыхание да хвалит Господа!
Мы выходим. Мне даже страшно - я иду на Великую. Страшно не оттого, что милиция будет ловить паломников на конечной остановке 3-го автобуса. Нет, милиция уже никого не ловила. Ход еще не разрешили, но уже не запрещали. Просто оставили в покое, идите куда хотите.
Тех, кто шел до конца, а не провожать до Макарья, было видно сразу. Особенно бабульки - они снарядились, как в полярную экспедицию. Телогрейка или пальто, плащ, а поверх еще - большой кусок полиэтилена - такого, каким кроют парники или теплицы (не было еще как их, этих одноразовых дождевиков). Валенки с калошами. Брезентовый зеленый рюкзак (помните такие?) или сумка в руке. У многих - посохи. Зонтиков ни у кого не было, не ходили с зонтами. У почти всех - иконы святителя Николая. Литые, писаные иконы, бумажные, но старые. Знаете, вот эта дореволюционная литография, где святитель Николай с большой головой? Вот, эти. Мы вышли и пошли по Урицкого - посередине дороги. Дорогу никто не перекрывал - просто машины по ней тогда не ездили. К Успенскому собору мы не сворачивали, он еще был закрыт. Пели потихоньку Правило веры и образ кротости... Допоют спастися душам нашим - и снова кто-нибудь затягивает. Какая-то старушка, увидев на деревянном доме табличку "Ул. Горбачева", сказала: "Спаси Господь Михаила Сергеевича. Вот, свободно идем в гости к Николаю Чудотворцу". Мы шли в гости к Николаю Чудотворцу. Улицы были пустыми, рабочий день. Крестились, проходя мимо Спасского собора, хотя там была какая-то контора. Крестились, проходя мимо СИЗО - старой городской тюрьмы. Повернув на Профсоюзную, пошли по тротуару. Какой-то пьяный мужичок, сидевший на автобусной остановке, встал и удивленно всплеснул руками. Стали переходить Старый мост (он не был еще Старым, он был единственным), вытянувшись в цепочку по узкому тротуару. На повороте в Дымково стояли двое мальчишек с удочками, один сказал другому: "Бабушки в поход пошли".
От Макарья дальше пошло человек тридцать. С нами увязался какой-то мальчик. Через километр пути все старушки уже знали, как его зовут - Саша. "А куда вы идете?" - "А вот, Сашенька, на Великую реку идём..." Прошли сколько-то, и паренек решил повернуть домой. Встал, а каждая старушка мимо проходит и говорит: "Пойдём с нами!" Он так и пошел - и прошел весь путь туда и обратно. В какой-то легкой курточке - и не заболел. Впрочем, его одели - нашли где-то ему теплую кофту. Кормили на остановках, устраивали на ночлег.
Как повернули на Бобино, пошли по грунтовой дороге - вдоль поля, засеянного рожью. И вот кто-то запел Христос воскресе... Пропели и все оживились. А по небу бегут низкие серые тучи.
На ночлег все устраивались по домам. В каждом селе нас встречали. В Монастырском какая-то женщина из местных ходила и спрашивала: "Пойдёмте ко мне? Меня мама просила - она обет давала ход встречать, и меня просила..."
Шли лесами. Один из идущих мужиков забежал вперед - на разведку. Вернулся. "Видел... Они идут... Человек десять..." Они - это катакомбники.
Три часа утра. Мы уже в дороге. Запевает синица. И через минут десять просыпается весь лес. Всякое дыхание да хвалит Господа!