Епископ Лаврентий Горка (в продолжение рассказа о "Святительских тенях" Н. Лескова).
"Справка, не совсем точная, удостоверяет, что из 127 архиереев, занимавших в 1700-1762 годах великорусские кафедры, 70 принадлежало к украинцам и белоруссам, 47 - к великороссам, трое - к грекам, трое - к румынам, двое - к сербам и двое - к грузинам" (1, 459).
Портрет епископа Вятского Лаврентия (Горки).
----------
И доныне царствует та точка зрения, что епископ Лаврентий Горка был просветителем вятчан (в "ЭЗВ" так прямо и указано - "просветитель" (т.6. Знатные люди. С.110). Надо всё-таки посмотреть: кого и как он "просвещал"? Что же, получается, на самом деле вятчане-великороссы были народом, сидящим во тьме и сени смертней, "но вот, - как писал Николай Лесков, - Провидение как бы начинает милосердствовать о людях, которым привел Бог во Христа креститься, но которым не у кого научиться, как во Христа облекаться" и "на вятскую кафедру... назначается епископом человек настоящей учености, с широким христианским взглядом, правдивостью и с горячим сердцем" (2,58). По словам Лескова можно судить так, что не в Хлынове, а где-то в ином месте преподобный Трифон во славу Пресвятой Богородицы основал свою обитель - при самом активном участии хлыновчан; не вятчанином был и не в Хлынове подвизался блаженный Прокопий, Христа ради юродивый; не вятчанам по вере их явлены были исцеления от чудотворных икон Христа Спасителя и святых Его. Не здесь, в Хлынове, выходит, были созданы "Летописец старых лет", "Повесть о стране Вятской", "Повесть о явлении чудотворного образа Великорецкого" и прочие литературные памятники ХVII столетия (некоторые историки, в частности, П.Н. Луппов даже полагали, что, например, "Повесть о стране Вятской" была отповедью Лаврентию Горке и сочинена, соответственно, в годы его управления Вятской епархией). "Повесть..." - прекрасное произведение, написанное живейшим русским языком. Далее, пускай она и полна, как полагают, исторических неточностей и даже вымысла, но что же это, как не эпос, история русских поселений на Вятке глазами самого народа? Даже созданная на излете, во времена уходящей Руси, во времена почти утраты национального самосознания, - так тем ценнее она, сия повесть, пронизанная ощущением промысла Божия о Вятской земле. Её читают и изучают сегодня даже активней, чем в веке 19-м, когда краеведение на Вятке процветало. Что не ведал о "Повести..." или не интересовался ею украинофил Лесков - это его беда... Простите, а кому ныне нужны вятские (по времени написания) опусы преосвященного Лаврентия Горки? Его кляузы в Синод и императрице, конечно, для историка - важнейшие документы времени. Но как литератор - что он оставил потомкам? Его собственные трескучие стихи ("Иосиф, Патриарха...") и его учеников - кто всё это читал и читает, кроме историков литературы? А ведь вроде бы для того и создавалась его славяно-латинская школа, чтобы из неё выходили образцовые риторы. Кто мешал, хоть и при ориентации на западные образцы, создавать нечто значительное? Ведь есть же у нас, к примеру, замечательные произведения Пушкина, хоть и он был воспитан на классиках античности и западной литературы. Корень зла здесь даже не в преклонении перед Европой, а в педагогических приемах: варваров, при постоянном напоминании им о том, что они - варвары, многому не обучишь... Владыка Лаврентий составляет свои трескучие вирши, а некий "невежественный" монах Трифонова монастыря (предполагаемый автор "Повести о стране Вятской") в то же самое время, тихо поскрипывая пером в своей келье, создает ценнейший в глазах потомков труд. Складывается впечатление, что этот безвестный монах и весьма известный епископ Лаврентий обитали не то что в одном богоспасаемом граде Хлынове, а где-то в разных государствах. Да так почти и было оно, реформы Петра настолько были чужды чаяниям и нуждам народа русского, обнищавшего до нитки во время его "славного" правления, что народ сей лишь благодаря силе и переимчивости своей не погибоша аки обре. Церковь Российская так и пребывала до начала века 19-го в глубоком обмороке. Кто довел её до такого упадка, как не Петр, при самом деятельном участии Феофана, Лаврентия и им подобных архиереев-малороссов, заполонивших великорусские кафедры? Собственно, Петру были нужны не украинцы как таковые, а помощники в реформах - и тут сервильные украинцы оказались весьма кстати. Не удивителен потому грубый отзыв троицкого иеромонаха Викентия (Чернцова) о Св. Синоде петровского времени: "Что де за синод, и какой синод! В синоде все дураки, поляки!" (1, 472). То, что среди архиереев-малороссов было немало и противников петровских реформ в Церкви, нисколько не умаляет тех пакостей, что натворили Прокоповичи. Так обычно всегда говорят: "Что с того, что Троцкий был евреем? Ведь Ленин-то был русским, а Сталин - грузином!"
Итак, Петр сделал ставку в Церкви на ученых малороссов. Вот тут-то и полез изо всех щелей национализм, присущий по обыкновению всем малым народам империй. Всюду, где объявлялись украинцы, они старались устроить протекцию своим землякам. Никто, даже лучшие, как святитель Ростовский Димитрий Туптало и Арсений Мациевич, не избегли этой наклонности, что уж говорить о худших. Украинцы становились не только архиереями, но и настоятелями виднейших монастырей, а также - "руководителями духовных семинарий, в огромном большинстве открытых архиереями-малороссами. Весьма многие учителя в них были малороссы-монахи... Мало того: и в академии, и в семинариях наряду с учителями-малороссами встречаем десятки студентов - их земляков, вначале вызванных из Киева как будто для организации школьного дела, а потом тянувшихся вслед за родственниками и земляками... Каждый архиерей, особенно столичный, делался притягательным центром для своих соотечественников, которые или входили в штат его дома или подолгу гостили. Своему гостеприимному хозяину они сообщали разные малороссийские новости, давали ценные иногда сообщения политического и церковного характера, называли новых и новых кандидатов на разные церковные должности... С другой стороны, с их помощью эти господа добивались удовлетворения своих многочисленных просьб и завязывали знакомства с влиятельными людьми, чрез которых и сами занимали те или другие места в Церкви или в государстве"(1, 460). Короче - брали все твердыни если не нахрапом, так измором. Лучше не скажешь, чем сказал Казанский епископ Сильвестр (Холмский), вовсе не страдавший ни консерватизмом (открыл в Казани школу), ни украинофобией (дружил со свят. Димитрием Ростовским): "Возникли у них кареты дорогие и возки золотые. А мы, победные, утесненные, дненощно плачем: различно велят секретарям и канцеляристам нам, русским, досаждать и пакости чинить, а своих черкасов снабдевают и всяко охраняют" (1,474). Так было и при Лаврентии в Вятке. По удалении архимандрита Александра Корчемкина Горка поставил на место настоятеля Успенского Трифонова монастыря одного из двух привезенных им иеромонахов из "поляков" или "черкас" (как тогда называли в России украинцев), по имени он не известен. Настоятелем Богословского подгородного монастыря был при Горке Лаврентий Полторацкий (духовник Горки). Школой заправляли Михаил Финицкий и Василий Лещинский. Естественно, что и архиерейским домом при Горке заправляли его земляки. Что не совсем все ключевые посты в епархии заняли украинцы - так не успел преосвященный Лаврентий, за три-то года не много успеешь. Не лишне тут вспомнить и недавно почившего первого вятского митрополита - старая история повторилась...
Быстро входил в силу 18-й век с его прогрессом, наукой, рационализмом и атеизмом. Собственно, прогресса и науки еще не было как таковых, они только прозревались и предчувствовались, небо еще не закоптили дымы фабрик и заводов, и потому вся будущность науки и прогресса виделась в розовом цвете. Век Просвещения... Скажите мне, вот японец, самурай какой-нибудь в закрытой для чужестранного влияния стране - это человек культурный, просвещенный или дикарь? Поглядим внимательно - и увидим человека хоть и весьма своеобразной, но высокой культуры. А вот культурен ли современный русский кришнаит? Может быть, у него два высших образования, но речь-то не о том. Он и не кришнаит (индусы их не признают), и не русский... Какую же "культуру" пытался насадить в Хлынове епископ Лаврентий, приехавший с кипой "Альваровых рудиментов" (учебник латыни того времени)? Что вышло? Лучше, чем сам префект школы Финицкий отношение вятского духовенства к затее Горки никто не охарактеризовал: "Учению сему вси весьма неблагодарни суть и говорят, что де сие учение не не пользу нам есть, паче же и противно Церкви, понеже де мы латын гнушаемся, а они своим учением с латынами в сообщение нас хотят привести" (1,699). Насчет католических симпатий Горки вятское духовенство заблуждалось, но не сильно - истина была рядом: Горка, как и его учитель Феофан Прокопович, был более склонен к протестантизму (об этом речь впереди). Разом усадить за парту сыновей вятских сельских священников и начать вдалбливать им в голову латинскую грамматику... Бедные отроки, от них даже в свободное от учебы время, в общении друг с другом, требовали разговоров на латыни. А тех, кто не выполнял сего правила, нещадно пороли. Благо, что вышло и нечто хорошее, были со временем даже свои Ломоносовы (как Щепин). Талантлив, гибок и изворотлив русский народ. Но что же, без латыни и люди наши - не люди, а идиоты? Коли не мог он Тацита читать, не мог он tabula спрягать, так, значит, и рукоположения не достоин? Полноте, сей ли критерий должен иметь приоритет при отборе кандидатов в духовный сан? А стараниями Лаврентия и иже с ним подвизавшихся на ниве просвещения именно сей критерий восторжествовал, белое духовенство наше превратилось в мертвую касту, ну а далекие последствия сего начинания совсем уж приводят в уныние. Да и не в латыни даже дело, ибо классическое образование никому еще не мешало. Точнее о том писал новгородский иеродиакон Дамаскин: "Мы хвалим свободные науки, но - бываемые от людей благочестивых. А кто в бесстрашии пребывает и сластех, такового не токмо не пользуют науки схоластические, но и вреждают весьма: по преизлиху бо тогда в таковом свирепеет помысл, вращаяся на безместная, и таковый схоластик бывает по преизлиху пакостник церковный и ересеизобретатель, нежели неученый" (1, 492).
О протестантизме Феофана Прокоповича написано довольно. А ведь Лаврентий Горка был ближайшим учеником и сподвижником Феофана, в том числе и в т.н. реформе благочестия. Основными мероприятиями в ходе этой реформы стали: фактический запрет почитания чудотворных икон, запрет крестных ходов, упразднение часовен, вынос из церквей резных икон, строжайший запрет славлений (Феодосий Яновский и вовсе называл великороссов "идолопоклонниками" за их усердное почитание креста Христова и икон, а также запрещал причащать детей). Оказавшись на Вятской кафедре, Лаврентий тут же закрыл все местные крестные ходы (что делал и в иных епархиях), в том числе и столь любимый вятчанами Великорецкий ход - к месту явления чудотворной иконы святителя Николая. Что это его распоряжение привело народ вятский в настоящее отчаяние, Горку не волновало. До Великой реки все равно добирались - окольными тропами, как и при большевиках (вот ведь с кем невольно приходится Горку сравнивать!). А по скорой смерти Лаврентия крестный ход сам собою, без всяких указов(!), был восстановлен в прежнем чине и благолепии. Проведение в жизнь всех этих протестантских установлений в конце концов оказалось безуспешным (и слава Богу), но на деле способствовало углублению пропасти между Церковью, как институтом регулярного государства, и народным Православием. По сути - под видом борьбы с суевериями оскорблялись религиозные чувства православного, сжившегося со своей стариной, народа. Проповедник времен императрицы Елизаветы Кирилл Флоринский так характеризовал эти указы: "На благочестие и веру нашу наступали, но таким образом и претекстом, будто они не веру, но непотребное и весьма вредительное христианству суеверие искореняют" (3).
Говорят, грубы были хлыновчане - just animals, нехорошо к владыке относились - даже еще не зная его, а уж как узнали... Началось с того, что для встречи его в Котельниче духовные привезли черную, всю изодранную мантию, "в которую и мертвого архиерея негодно было положить", и не привезли посоха - с тем, как догадывался Лаврентий, чтобы не служить ему царского молебна. И после вредили - и по мелочам (обжигали горячей водой и воском; клали в митру гниль, чтобы из-за вони нельзя было служить), и весьма чувствительно (строчили доносы, разгромили школу и штурмом, с кирпичами и кольями, брали архиерейский дом). Так ведь и владыка Лаврентий был - не промах: одно дело о проломлении им каблуком голов двух слуг чего стоит! (правда, то было не в Хлынове, а раньше). Откуда, скажете, Лаврентий восточные единоборства познал - чтобы каблуком до чужой головы достать? А не надо было никаких единоборств, слуги в ногах у владыки валялись, вымаливая слезно прощение за какие-то упущения с их стороны. Обошлось всё для Лаврентия сравнительно гладко, после и слуги отменно здоровы оказались - ну, как это делается, известно; раны на шкурах прислуги имеют свойство удивительно быстро зарастать... Вообще удивляет количество беззаконий архиереев-малороссов, за которые и в те времена русский родом архиерей слетел бы с кафедры и сана лишился, а этим - что с гуся вода... На Вятке пошли в дело не токмо высокие каблуки владычних сапог, тут и колодки пригодились, и без смертной казни архиерейских врагов не обошлось (архимандрит Александр Корчемкин, настоятель Трифонова монастыря, был замучан в подвалах Тайной канцелярии в Петербурге). Даже столь почтительный к Горке (до преклонения) Лесков не обошел своим избирательным вниманием весьма щепетильный момент борзого рукоприкладства преосвященного Лаврентия: "Тогдашние владыки, как известно, не редко давали большую волю рукам, и можно думать, что не сильно ограничивал себя на этот счет и преосвященный Лаврентий, плативший в этом отношении дань своему времени" (2,58). О как, времена были суровые, и они, видите ли, виноваты! Ну тогда уж спишем на суровость времен и дерзости вятского духовенства по отношению к Лаврентию; или пускай один владыка каблуками чужие головы топчет? Горка жаловался в Синод: "За таким многообразным и нестерпимым гонением нельзя мне и жить, не только епархиею управлять; почти все единодушно на мое зло настроены и развращены, вси безмерно на соблазн прочим распустилися, вси не слушают, иные бегают, другие укрываются, безобразно пьянствуют, а когда что и послушают, всегда в противность, на вред дому архиерейскому и моему смирению чинят и пакости мне делают..." Нет даже нужды опровергать эти слова, ибо в них прямо сквозит предубеждение Горки против русского духовенства и попытка его оправдать своё собственное неумение наладить отношения с вятчанами. Есть пословица: "Вся рота шагает не в ногу, один старшина в ногу", к Лаврентию она применима в полной мере. Тем более, что он не мог ужиться с духовенством ни в одной из епархий, которыми управлял, и повсюду оставлял по себе самую мрачную память. Многочисленные ссылки на косность, невежество, леность, пьянство и развращенность русского духовенства, которыми переполнены жалобы архиереев-украинцев петровской поры в Синод, мягко говоря, преувеличены. Во всяком случае, мы знаем оборотную сторону многих этих владык-жалобщиков (хотя бы Лаврентия Горки), которые и сами были далеки от евангельского идеала епископа. Кроме того, многие архипастыри допетровской поры каким-то образом всё-таки умудрялись управлять духовенством и паствой без конфликтов и снискивать даже горячую любовь народа к себе (к примеру, тот же Вятский епископ Иона).
Теперь посмотрим, каким "бессребренником" был владыка Лаврентий. Сначала приведем хвалебные речи Н. Лескова: "Епископ Лаврентий... обнаружил самостоятельный взгляд на церковные имущества. Взгляд этот был христианский и вполне схожий с мнениями преподобного Нила Сорского (Майкова). Лаврентий Горка не только не был искусен в "собирании имений", чем из его антецессоров так воспрославился преосвященный Иона, но он даже своего беречь не умел, и когда какая-либо общая нужда требовала жертв, он являл бескорыстие, доходившее до расточительства" (2,59). Сначала скажем об Ионе, о котором здесь упоминает Лесков. Его "собирание имений" - это строительство храмов и украшение их. Ничего в этом зазорного нет, напротив - святое дело. Далее - о Горке. Куда же так щедро расточал церковные и даже свои имения владыка Лаврентий? А вот теперь помянем факт, не ускользнувший от внимания историков (Рункевич, Харлампович), - о том, что Лаврентий Горка ассигновал члену Св. Синода архимандриту Феофилу Кролику пять тысяч рублей, которые предназначались на взятки влиятельным лицам в столице (1, 521-522). Целью Лаврентия было - избавиться от ненавистной ему Вятки и перебраться в Киев. Феофил Кролик оказался человеком весьма "недобросовестным": взятки-то он раздал, но хлопоча не о просьбе Лаврентия, а о своих делах! Горка так и помер в "негостеприимной и холодной" Вятке. Siс! Вот куда доподлинно из рук владыки Лаврентия "расточались" церковные имущества (пять тысяч рублей - громадная по тем временам сумма).
Все подвиги Горки в деле "просвещения", кроме очевидного вреда делу Церкви, ничего не принесли. Он настроил против себя - до озлобления - всё вятское духовенство, местные власти и посадских людей. Сам в этой упорной борьбе довел себя до паралича и злой смерти. Авторитет епископской власти, поднятый первыми вятскими архиереями на значительную высоту, Лаврентий за короткое время (три года управления епархией) почти, без преувеличения, поверг в прах. Вместо пастыря достойного и кроткого вятчане увидали вдруг суетного и драчливого "черкасишку". Жители Хлынова быстро усвоили, что "нынешний" архиерей действует не смирением и увещанием, а давит их слепой силой закона и власти, и быстро обучились поступать со своими епископами в том же духе. "Злую карму" Лаврентия пришлось "отрабатывать" последующим архиереям (тоже, кстати, украинцам). Вскоре на сцену (при епископе Антонии Ильяшевиче) вышли крючкотворы провинциальной канцелярии, которые обнаружили, что архиерейский дом владеет некими деревнями без законного акта. Последовала "сладкая месть" - долгая и позорная тяжба, печально известная даже восстаниями тех самых крестьян, о которых шла распря между архиерейской и провинциальной канцеляриями. Что называется: "Как вы - к нам, так и мы - к вам"...
Учитель вятской школы Михаил Финицкий писал о кончине Горки:
По умершем Лаврентии преподобном пастыре
Полно все слез в сем Вятском мире.
Впрочем, рыдал о смерти Лаврентия лишь сам Финицкий да еще несколько украинцев, сразу почувствовавших себя сиротливо в окружении хлыновчан, которые далее кормить их явно не собирались. За смертью Лаврентия последовал почти моментальный развал ненавистной латинской школы. Сотрудник покойного Лаврентий Полтарацкий, архимандрит подгородного Богословского монастыря "скрылся в своей келье, не смея выехать из монастыря даже на панихиду по усопшем епископе, и отвечая приглашавшим его, "что замышляют против него злая". Туда же, в Богословский монастырь, бежали и оба преподавателя школы Финицкий и Лещинский. Но первый из них, ревностный слуга и любимец покойного епископа, чувствовал себя небезопасным и в монастырском уединении; он скрылся из монастыря ночью на монастырской лошади, услужливо предоставленной ему Полтарацким, но был схвачен в Котельниче и возвращен в архиерейский приказ, где немалое время морили его в оковах. С трудом удерживаемые в школе, ученики бежали из нее толпами. Преподаватели и сами только и думали о том, как бы "отбиться" от школы, а Лещинский и в самом деле успел "утечь" из негостеприимной Вятки: хитрый хохол выпросился у духовного приказа будто бы "приискивать" третьего учителя в Москве, но только что успел вырваться из Хлынова, уже "nusqvam apparuit", как писал о нем Финицкий" (4, 584-585). В довершение всего, в августе 1738 года из Хлынова бежал иеромонах Иоаким Богомедлевский, учитель греческого языка. Таков был бесславный конец единственного хоть в чем-то полезного начинания Лаврентия Горки в Вятке. Несколько лет школа влачила поистине жалкое существование, ее реанимацией занимались с переменным успехом "антецессоры" Лаврентия; а в 1752 году школа и вовсе закрылась. Лишь с прибытием на Вятку епископа Варфоломея Любарского (в 1758 г.) школа была восстановлена, но это уже совсем иная история.
Синодальное правление, введенное Петром и Феофаном Прокоповичем, отменили на соборе 1918-го года. Тогда же сняли клятвы со старообрядцев, коих столь злобно ругали ученые малороссы. Основанная Горкой вятская семинария, с её образцовым по традиции преподаванием латыни и греческого, в начале 20-го века превратилась в рассадник революционных идей. Великорецкий крестный ход, запрещенный Горкой, несколько лет назад был торжественно объявлен Всероссийским. "Неучи"-архиереи Александр и Иона, над которыми глумился Николай Лесков в своих "Святительских тенях", оставили по себе добрую и долгую народную память на Вятке. Кстати, сейчас в Вятской епархии готовятся к канонизации епископа Ионы. Образцовый же (по мнению Платона Любарского и Лескова) архиерей Лаврентий Горка - не более чем миф, созданный стараниями епископа-малоросса и писателя-украинофила.
------------------------------------------------------------------------------------------------
Источники:
1) Харлампович В.К. Малороссийское влияние на великорусскую церковную жизнь. Том 1-й. Казань, 1914.
2) Лесков Н.С. Святительские тени. "Исторический Вестник", май 1881 г. С.53-69.
3) Алексеев А.И. К характеристике русских архиереев в первой половине 18-го века (постановка проблемы). Библиотека Я.Кротова.
4) Верещагин А.С. Краткий очерк истории Вятской духовной семинарии. В сборнике "Столетие Вятской губернии". Том 2-й. Вятка, 1880-1881. С.581-612.
Портрет епископа Вятского Лаврентия (Горки).
----------
И доныне царствует та точка зрения, что епископ Лаврентий Горка был просветителем вятчан (в "ЭЗВ" так прямо и указано - "просветитель" (т.6. Знатные люди. С.110). Надо всё-таки посмотреть: кого и как он "просвещал"? Что же, получается, на самом деле вятчане-великороссы были народом, сидящим во тьме и сени смертней, "но вот, - как писал Николай Лесков, - Провидение как бы начинает милосердствовать о людях, которым привел Бог во Христа креститься, но которым не у кого научиться, как во Христа облекаться" и "на вятскую кафедру... назначается епископом человек настоящей учености, с широким христианским взглядом, правдивостью и с горячим сердцем" (2,58). По словам Лескова можно судить так, что не в Хлынове, а где-то в ином месте преподобный Трифон во славу Пресвятой Богородицы основал свою обитель - при самом активном участии хлыновчан; не вятчанином был и не в Хлынове подвизался блаженный Прокопий, Христа ради юродивый; не вятчанам по вере их явлены были исцеления от чудотворных икон Христа Спасителя и святых Его. Не здесь, в Хлынове, выходит, были созданы "Летописец старых лет", "Повесть о стране Вятской", "Повесть о явлении чудотворного образа Великорецкого" и прочие литературные памятники ХVII столетия (некоторые историки, в частности, П.Н. Луппов даже полагали, что, например, "Повесть о стране Вятской" была отповедью Лаврентию Горке и сочинена, соответственно, в годы его управления Вятской епархией). "Повесть..." - прекрасное произведение, написанное живейшим русским языком. Далее, пускай она и полна, как полагают, исторических неточностей и даже вымысла, но что же это, как не эпос, история русских поселений на Вятке глазами самого народа? Даже созданная на излете, во времена уходящей Руси, во времена почти утраты национального самосознания, - так тем ценнее она, сия повесть, пронизанная ощущением промысла Божия о Вятской земле. Её читают и изучают сегодня даже активней, чем в веке 19-м, когда краеведение на Вятке процветало. Что не ведал о "Повести..." или не интересовался ею украинофил Лесков - это его беда... Простите, а кому ныне нужны вятские (по времени написания) опусы преосвященного Лаврентия Горки? Его кляузы в Синод и императрице, конечно, для историка - важнейшие документы времени. Но как литератор - что он оставил потомкам? Его собственные трескучие стихи ("Иосиф, Патриарха...") и его учеников - кто всё это читал и читает, кроме историков литературы? А ведь вроде бы для того и создавалась его славяно-латинская школа, чтобы из неё выходили образцовые риторы. Кто мешал, хоть и при ориентации на западные образцы, создавать нечто значительное? Ведь есть же у нас, к примеру, замечательные произведения Пушкина, хоть и он был воспитан на классиках античности и западной литературы. Корень зла здесь даже не в преклонении перед Европой, а в педагогических приемах: варваров, при постоянном напоминании им о том, что они - варвары, многому не обучишь... Владыка Лаврентий составляет свои трескучие вирши, а некий "невежественный" монах Трифонова монастыря (предполагаемый автор "Повести о стране Вятской") в то же самое время, тихо поскрипывая пером в своей келье, создает ценнейший в глазах потомков труд. Складывается впечатление, что этот безвестный монах и весьма известный епископ Лаврентий обитали не то что в одном богоспасаемом граде Хлынове, а где-то в разных государствах. Да так почти и было оно, реформы Петра настолько были чужды чаяниям и нуждам народа русского, обнищавшего до нитки во время его "славного" правления, что народ сей лишь благодаря силе и переимчивости своей не погибоша аки обре. Церковь Российская так и пребывала до начала века 19-го в глубоком обмороке. Кто довел её до такого упадка, как не Петр, при самом деятельном участии Феофана, Лаврентия и им подобных архиереев-малороссов, заполонивших великорусские кафедры? Собственно, Петру были нужны не украинцы как таковые, а помощники в реформах - и тут сервильные украинцы оказались весьма кстати. Не удивителен потому грубый отзыв троицкого иеромонаха Викентия (Чернцова) о Св. Синоде петровского времени: "Что де за синод, и какой синод! В синоде все дураки, поляки!" (1, 472). То, что среди архиереев-малороссов было немало и противников петровских реформ в Церкви, нисколько не умаляет тех пакостей, что натворили Прокоповичи. Так обычно всегда говорят: "Что с того, что Троцкий был евреем? Ведь Ленин-то был русским, а Сталин - грузином!"
Итак, Петр сделал ставку в Церкви на ученых малороссов. Вот тут-то и полез изо всех щелей национализм, присущий по обыкновению всем малым народам империй. Всюду, где объявлялись украинцы, они старались устроить протекцию своим землякам. Никто, даже лучшие, как святитель Ростовский Димитрий Туптало и Арсений Мациевич, не избегли этой наклонности, что уж говорить о худших. Украинцы становились не только архиереями, но и настоятелями виднейших монастырей, а также - "руководителями духовных семинарий, в огромном большинстве открытых архиереями-малороссами. Весьма многие учителя в них были малороссы-монахи... Мало того: и в академии, и в семинариях наряду с учителями-малороссами встречаем десятки студентов - их земляков, вначале вызванных из Киева как будто для организации школьного дела, а потом тянувшихся вслед за родственниками и земляками... Каждый архиерей, особенно столичный, делался притягательным центром для своих соотечественников, которые или входили в штат его дома или подолгу гостили. Своему гостеприимному хозяину они сообщали разные малороссийские новости, давали ценные иногда сообщения политического и церковного характера, называли новых и новых кандидатов на разные церковные должности... С другой стороны, с их помощью эти господа добивались удовлетворения своих многочисленных просьб и завязывали знакомства с влиятельными людьми, чрез которых и сами занимали те или другие места в Церкви или в государстве"(1, 460). Короче - брали все твердыни если не нахрапом, так измором. Лучше не скажешь, чем сказал Казанский епископ Сильвестр (Холмский), вовсе не страдавший ни консерватизмом (открыл в Казани школу), ни украинофобией (дружил со свят. Димитрием Ростовским): "Возникли у них кареты дорогие и возки золотые. А мы, победные, утесненные, дненощно плачем: различно велят секретарям и канцеляристам нам, русским, досаждать и пакости чинить, а своих черкасов снабдевают и всяко охраняют" (1,474). Так было и при Лаврентии в Вятке. По удалении архимандрита Александра Корчемкина Горка поставил на место настоятеля Успенского Трифонова монастыря одного из двух привезенных им иеромонахов из "поляков" или "черкас" (как тогда называли в России украинцев), по имени он не известен. Настоятелем Богословского подгородного монастыря был при Горке Лаврентий Полторацкий (духовник Горки). Школой заправляли Михаил Финицкий и Василий Лещинский. Естественно, что и архиерейским домом при Горке заправляли его земляки. Что не совсем все ключевые посты в епархии заняли украинцы - так не успел преосвященный Лаврентий, за три-то года не много успеешь. Не лишне тут вспомнить и недавно почившего первого вятского митрополита - старая история повторилась...
Быстро входил в силу 18-й век с его прогрессом, наукой, рационализмом и атеизмом. Собственно, прогресса и науки еще не было как таковых, они только прозревались и предчувствовались, небо еще не закоптили дымы фабрик и заводов, и потому вся будущность науки и прогресса виделась в розовом цвете. Век Просвещения... Скажите мне, вот японец, самурай какой-нибудь в закрытой для чужестранного влияния стране - это человек культурный, просвещенный или дикарь? Поглядим внимательно - и увидим человека хоть и весьма своеобразной, но высокой культуры. А вот культурен ли современный русский кришнаит? Может быть, у него два высших образования, но речь-то не о том. Он и не кришнаит (индусы их не признают), и не русский... Какую же "культуру" пытался насадить в Хлынове епископ Лаврентий, приехавший с кипой "Альваровых рудиментов" (учебник латыни того времени)? Что вышло? Лучше, чем сам префект школы Финицкий отношение вятского духовенства к затее Горки никто не охарактеризовал: "Учению сему вси весьма неблагодарни суть и говорят, что де сие учение не не пользу нам есть, паче же и противно Церкви, понеже де мы латын гнушаемся, а они своим учением с латынами в сообщение нас хотят привести" (1,699). Насчет католических симпатий Горки вятское духовенство заблуждалось, но не сильно - истина была рядом: Горка, как и его учитель Феофан Прокопович, был более склонен к протестантизму (об этом речь впереди). Разом усадить за парту сыновей вятских сельских священников и начать вдалбливать им в голову латинскую грамматику... Бедные отроки, от них даже в свободное от учебы время, в общении друг с другом, требовали разговоров на латыни. А тех, кто не выполнял сего правила, нещадно пороли. Благо, что вышло и нечто хорошее, были со временем даже свои Ломоносовы (как Щепин). Талантлив, гибок и изворотлив русский народ. Но что же, без латыни и люди наши - не люди, а идиоты? Коли не мог он Тацита читать, не мог он tabula спрягать, так, значит, и рукоположения не достоин? Полноте, сей ли критерий должен иметь приоритет при отборе кандидатов в духовный сан? А стараниями Лаврентия и иже с ним подвизавшихся на ниве просвещения именно сей критерий восторжествовал, белое духовенство наше превратилось в мертвую касту, ну а далекие последствия сего начинания совсем уж приводят в уныние. Да и не в латыни даже дело, ибо классическое образование никому еще не мешало. Точнее о том писал новгородский иеродиакон Дамаскин: "Мы хвалим свободные науки, но - бываемые от людей благочестивых. А кто в бесстрашии пребывает и сластех, такового не токмо не пользуют науки схоластические, но и вреждают весьма: по преизлиху бо тогда в таковом свирепеет помысл, вращаяся на безместная, и таковый схоластик бывает по преизлиху пакостник церковный и ересеизобретатель, нежели неученый" (1, 492).
О протестантизме Феофана Прокоповича написано довольно. А ведь Лаврентий Горка был ближайшим учеником и сподвижником Феофана, в том числе и в т.н. реформе благочестия. Основными мероприятиями в ходе этой реформы стали: фактический запрет почитания чудотворных икон, запрет крестных ходов, упразднение часовен, вынос из церквей резных икон, строжайший запрет славлений (Феодосий Яновский и вовсе называл великороссов "идолопоклонниками" за их усердное почитание креста Христова и икон, а также запрещал причащать детей). Оказавшись на Вятской кафедре, Лаврентий тут же закрыл все местные крестные ходы (что делал и в иных епархиях), в том числе и столь любимый вятчанами Великорецкий ход - к месту явления чудотворной иконы святителя Николая. Что это его распоряжение привело народ вятский в настоящее отчаяние, Горку не волновало. До Великой реки все равно добирались - окольными тропами, как и при большевиках (вот ведь с кем невольно приходится Горку сравнивать!). А по скорой смерти Лаврентия крестный ход сам собою, без всяких указов(!), был восстановлен в прежнем чине и благолепии. Проведение в жизнь всех этих протестантских установлений в конце концов оказалось безуспешным (и слава Богу), но на деле способствовало углублению пропасти между Церковью, как институтом регулярного государства, и народным Православием. По сути - под видом борьбы с суевериями оскорблялись религиозные чувства православного, сжившегося со своей стариной, народа. Проповедник времен императрицы Елизаветы Кирилл Флоринский так характеризовал эти указы: "На благочестие и веру нашу наступали, но таким образом и претекстом, будто они не веру, но непотребное и весьма вредительное христианству суеверие искореняют" (3).
Говорят, грубы были хлыновчане - just animals, нехорошо к владыке относились - даже еще не зная его, а уж как узнали... Началось с того, что для встречи его в Котельниче духовные привезли черную, всю изодранную мантию, "в которую и мертвого архиерея негодно было положить", и не привезли посоха - с тем, как догадывался Лаврентий, чтобы не служить ему царского молебна. И после вредили - и по мелочам (обжигали горячей водой и воском; клали в митру гниль, чтобы из-за вони нельзя было служить), и весьма чувствительно (строчили доносы, разгромили школу и штурмом, с кирпичами и кольями, брали архиерейский дом). Так ведь и владыка Лаврентий был - не промах: одно дело о проломлении им каблуком голов двух слуг чего стоит! (правда, то было не в Хлынове, а раньше). Откуда, скажете, Лаврентий восточные единоборства познал - чтобы каблуком до чужой головы достать? А не надо было никаких единоборств, слуги в ногах у владыки валялись, вымаливая слезно прощение за какие-то упущения с их стороны. Обошлось всё для Лаврентия сравнительно гладко, после и слуги отменно здоровы оказались - ну, как это делается, известно; раны на шкурах прислуги имеют свойство удивительно быстро зарастать... Вообще удивляет количество беззаконий архиереев-малороссов, за которые и в те времена русский родом архиерей слетел бы с кафедры и сана лишился, а этим - что с гуся вода... На Вятке пошли в дело не токмо высокие каблуки владычних сапог, тут и колодки пригодились, и без смертной казни архиерейских врагов не обошлось (архимандрит Александр Корчемкин, настоятель Трифонова монастыря, был замучан в подвалах Тайной канцелярии в Петербурге). Даже столь почтительный к Горке (до преклонения) Лесков не обошел своим избирательным вниманием весьма щепетильный момент борзого рукоприкладства преосвященного Лаврентия: "Тогдашние владыки, как известно, не редко давали большую волю рукам, и можно думать, что не сильно ограничивал себя на этот счет и преосвященный Лаврентий, плативший в этом отношении дань своему времени" (2,58). О как, времена были суровые, и они, видите ли, виноваты! Ну тогда уж спишем на суровость времен и дерзости вятского духовенства по отношению к Лаврентию; или пускай один владыка каблуками чужие головы топчет? Горка жаловался в Синод: "За таким многообразным и нестерпимым гонением нельзя мне и жить, не только епархиею управлять; почти все единодушно на мое зло настроены и развращены, вси безмерно на соблазн прочим распустилися, вси не слушают, иные бегают, другие укрываются, безобразно пьянствуют, а когда что и послушают, всегда в противность, на вред дому архиерейскому и моему смирению чинят и пакости мне делают..." Нет даже нужды опровергать эти слова, ибо в них прямо сквозит предубеждение Горки против русского духовенства и попытка его оправдать своё собственное неумение наладить отношения с вятчанами. Есть пословица: "Вся рота шагает не в ногу, один старшина в ногу", к Лаврентию она применима в полной мере. Тем более, что он не мог ужиться с духовенством ни в одной из епархий, которыми управлял, и повсюду оставлял по себе самую мрачную память. Многочисленные ссылки на косность, невежество, леность, пьянство и развращенность русского духовенства, которыми переполнены жалобы архиереев-украинцев петровской поры в Синод, мягко говоря, преувеличены. Во всяком случае, мы знаем оборотную сторону многих этих владык-жалобщиков (хотя бы Лаврентия Горки), которые и сами были далеки от евангельского идеала епископа. Кроме того, многие архипастыри допетровской поры каким-то образом всё-таки умудрялись управлять духовенством и паствой без конфликтов и снискивать даже горячую любовь народа к себе (к примеру, тот же Вятский епископ Иона).
Теперь посмотрим, каким "бессребренником" был владыка Лаврентий. Сначала приведем хвалебные речи Н. Лескова: "Епископ Лаврентий... обнаружил самостоятельный взгляд на церковные имущества. Взгляд этот был христианский и вполне схожий с мнениями преподобного Нила Сорского (Майкова). Лаврентий Горка не только не был искусен в "собирании имений", чем из его антецессоров так воспрославился преосвященный Иона, но он даже своего беречь не умел, и когда какая-либо общая нужда требовала жертв, он являл бескорыстие, доходившее до расточительства" (2,59). Сначала скажем об Ионе, о котором здесь упоминает Лесков. Его "собирание имений" - это строительство храмов и украшение их. Ничего в этом зазорного нет, напротив - святое дело. Далее - о Горке. Куда же так щедро расточал церковные и даже свои имения владыка Лаврентий? А вот теперь помянем факт, не ускользнувший от внимания историков (Рункевич, Харлампович), - о том, что Лаврентий Горка ассигновал члену Св. Синода архимандриту Феофилу Кролику пять тысяч рублей, которые предназначались на взятки влиятельным лицам в столице (1, 521-522). Целью Лаврентия было - избавиться от ненавистной ему Вятки и перебраться в Киев. Феофил Кролик оказался человеком весьма "недобросовестным": взятки-то он раздал, но хлопоча не о просьбе Лаврентия, а о своих делах! Горка так и помер в "негостеприимной и холодной" Вятке. Siс! Вот куда доподлинно из рук владыки Лаврентия "расточались" церковные имущества (пять тысяч рублей - громадная по тем временам сумма).
Все подвиги Горки в деле "просвещения", кроме очевидного вреда делу Церкви, ничего не принесли. Он настроил против себя - до озлобления - всё вятское духовенство, местные власти и посадских людей. Сам в этой упорной борьбе довел себя до паралича и злой смерти. Авторитет епископской власти, поднятый первыми вятскими архиереями на значительную высоту, Лаврентий за короткое время (три года управления епархией) почти, без преувеличения, поверг в прах. Вместо пастыря достойного и кроткого вятчане увидали вдруг суетного и драчливого "черкасишку". Жители Хлынова быстро усвоили, что "нынешний" архиерей действует не смирением и увещанием, а давит их слепой силой закона и власти, и быстро обучились поступать со своими епископами в том же духе. "Злую карму" Лаврентия пришлось "отрабатывать" последующим архиереям (тоже, кстати, украинцам). Вскоре на сцену (при епископе Антонии Ильяшевиче) вышли крючкотворы провинциальной канцелярии, которые обнаружили, что архиерейский дом владеет некими деревнями без законного акта. Последовала "сладкая месть" - долгая и позорная тяжба, печально известная даже восстаниями тех самых крестьян, о которых шла распря между архиерейской и провинциальной канцеляриями. Что называется: "Как вы - к нам, так и мы - к вам"...
Учитель вятской школы Михаил Финицкий писал о кончине Горки:
По умершем Лаврентии преподобном пастыре
Полно все слез в сем Вятском мире.
Впрочем, рыдал о смерти Лаврентия лишь сам Финицкий да еще несколько украинцев, сразу почувствовавших себя сиротливо в окружении хлыновчан, которые далее кормить их явно не собирались. За смертью Лаврентия последовал почти моментальный развал ненавистной латинской школы. Сотрудник покойного Лаврентий Полтарацкий, архимандрит подгородного Богословского монастыря "скрылся в своей келье, не смея выехать из монастыря даже на панихиду по усопшем епископе, и отвечая приглашавшим его, "что замышляют против него злая". Туда же, в Богословский монастырь, бежали и оба преподавателя школы Финицкий и Лещинский. Но первый из них, ревностный слуга и любимец покойного епископа, чувствовал себя небезопасным и в монастырском уединении; он скрылся из монастыря ночью на монастырской лошади, услужливо предоставленной ему Полтарацким, но был схвачен в Котельниче и возвращен в архиерейский приказ, где немалое время морили его в оковах. С трудом удерживаемые в школе, ученики бежали из нее толпами. Преподаватели и сами только и думали о том, как бы "отбиться" от школы, а Лещинский и в самом деле успел "утечь" из негостеприимной Вятки: хитрый хохол выпросился у духовного приказа будто бы "приискивать" третьего учителя в Москве, но только что успел вырваться из Хлынова, уже "nusqvam apparuit", как писал о нем Финицкий" (4, 584-585). В довершение всего, в августе 1738 года из Хлынова бежал иеромонах Иоаким Богомедлевский, учитель греческого языка. Таков был бесславный конец единственного хоть в чем-то полезного начинания Лаврентия Горки в Вятке. Несколько лет школа влачила поистине жалкое существование, ее реанимацией занимались с переменным успехом "антецессоры" Лаврентия; а в 1752 году школа и вовсе закрылась. Лишь с прибытием на Вятку епископа Варфоломея Любарского (в 1758 г.) школа была восстановлена, но это уже совсем иная история.
Синодальное правление, введенное Петром и Феофаном Прокоповичем, отменили на соборе 1918-го года. Тогда же сняли клятвы со старообрядцев, коих столь злобно ругали ученые малороссы. Основанная Горкой вятская семинария, с её образцовым по традиции преподаванием латыни и греческого, в начале 20-го века превратилась в рассадник революционных идей. Великорецкий крестный ход, запрещенный Горкой, несколько лет назад был торжественно объявлен Всероссийским. "Неучи"-архиереи Александр и Иона, над которыми глумился Николай Лесков в своих "Святительских тенях", оставили по себе добрую и долгую народную память на Вятке. Кстати, сейчас в Вятской епархии готовятся к канонизации епископа Ионы. Образцовый же (по мнению Платона Любарского и Лескова) архиерей Лаврентий Горка - не более чем миф, созданный стараниями епископа-малоросса и писателя-украинофила.
------------------------------------------------------------------------------------------------
Источники:
1) Харлампович В.К. Малороссийское влияние на великорусскую церковную жизнь. Том 1-й. Казань, 1914.
2) Лесков Н.С. Святительские тени. "Исторический Вестник", май 1881 г. С.53-69.
3) Алексеев А.И. К характеристике русских архиереев в первой половине 18-го века (постановка проблемы). Библиотека Я.Кротова.
4) Верещагин А.С. Краткий очерк истории Вятской духовной семинарии. В сборнике "Столетие Вятской губернии". Том 2-й. Вятка, 1880-1881. С.581-612.