Николай Лесков и Вятка. "Святительские тени".
У Николая Семеновича Лескова есть очерк под названием "Святительские тени". Напечатан он был в № 5 журнала "Исторический вестник" за 1881 год. Написан очерк полностью на материале из истории Вятской епархии, если точнее - его единственным источником послужила статья "Любопытное известие о эпархии Вятской и о бывших в ней архиереях с начала и до ныне" архимандрита Платона Любарского, некогда - префекта (инспектора) Вятской семинарии, а позднее - архиепископа Екатеринославского. Литературный труд ученого монаха был опубликован в сборнике "Любопытный месяцеслов", изданном в Санкт-Петербурге в 1780-м году. По сути - это краткая история вятских архиереев за сто с лишним лет существования епархии - с 1657 по 1780 год. О том, кто был такой Платон Любарский, каковы были его взгляды на историю Российской церкви, и как они, эти взгляды, отразились в его труде по истории Вятской кафедры, - мы поговорим позднее. Сейчас отмечу лишь тот важный момент, что воззрения его, как историка Церкви, а шире - как архиерея и проповедника, были, в общем, воззрениями определенной партии в российской церковной иерархии 18-го века. Это была партия ученых архиереев, украинцев по происхождению и получивших образование в Киевской академии. Именно они с петровских времен и весьма длительное время руководили Православной Церковью Российской империи. Значительное число епископов-великороссов сначала уклонились в старообрядческий раскол или сочувствовали ему, а затем - при Петре Первом - молчаливо, но твердо встали в оппозицию его реформам. Петра сильно злило это немое сопротивление, и он сделал ставку на малороссов, людей высокообразованных и с большими амбициями, а потому более гибких во взглядах на отношения властей мирских и духовных. Вождем и основателем сей партии был небезызвестный епископ Феофан Прокопович - карьерист, интриган и протестант в рясе.
1. "Любопытное сказание архиерея об архиереях" (подзаголовок Лескова к очерку).
За сим предисловием хочу сказать, что очерк Лескова обойден вниманием исследователей. Между тем, он - яркое отражение взглядов писателя на историю и современное ему состояние Российской церкви в целом. Далее - интересно то, насколько живой, но одновременно резко критичный отклик вызвал этот его очерк в Вятке. Ученый-краевед А.С. Верещагин в своей рецензии на "Святительские тени", опубликованной в "Вятских епархиальных ведомостях" в 1880-е годы, подверг произведение Лескова тщательному анализу и указал на множество исторических ошибок. Верещагин был во многом прав, но не учитывал одного и притом важнейшего пункта, а именно - что Лесков оказался в данном случае - при написании очерка - более писателем-публицистом, чем писателем-историком. Для начала надо бы выяснить - с какой целью написаны "Святительские тени"? Лескова сильно занимала широко обсуждаемая тогда тема - выборов священниками округа своих благочинных. Выборы эти были введены ранее, но в данный момент их хотели отменить и ввести назначение благочинных епархиальным архиереем. Лесков задает вопрос - настолько ли это необходимо и приведет ли это к улучшению нравственного состояния духовенства? И сам отвечает - что вряд ли, ибо посмотрите, каковы наши архиереи. Для этого Николай Семенович и обратил внимание на одну старинную и забытую статью, взяв из нее некий фактический материал, как говорит он сам - "портретную галерею архиерейских ликов" одной из русских епархий - Вятской. Статья Платона Любарского привлекла Лескова, как он сам пишет, - "чистосердечием и откровенностью". Что чистосердечие и откровенность ученого архимандрита были какие-то однобокие, мы постепенно постараемся доказать. Для начала скажем, что "чистосердечный" и "откровенный" Платон Любарский почему-то больше хвалит архиереев-малороссов, а архиереев-великороссов больше ругает; больше же всего похвал в его статье почему-то достается девятому Вятскому архиерею - Варфоломею Любарскому, его, Платона, близкому родственнику (дяде) и покровителю. Видел ли это Лесков? Если видел - что наверное было, то значит не одно "чистосердечие" речей Любарского привлекло его внимание, но и иное - нечто большее. Подозреваю, что этим "большим" было соответствие содержания статьи ученого архимандрита его, Лескова, взглядам и целям. Цель Лескова была - показать - настолько ли хороши наши архиереи и "какого подъема можно ожидать от усиления их и без того большого всевластия над духовенством", если "епископы, как мы сейчас видели, не только не все одинаково святы, но даже далеко не все одинаково способны к управлению". Портретная галерея вятских архиереев, вышедшая из-под пера Любарского, показалась Лескову в данном случае отличной иллюстрацией.
2. Архиерей-танцор.
Другое дело, что в данном случае, как убедительно доказывает Верещагин, публицист в Лескове поборол историка. Николай Семенович погрешил не только против исторической правды, но даже против самого текста статьи Любарского, приведя из нее только выгодные ему цитаты и оставив без внимания неудобные. Далее - даже взятые из Любарского цитаты, по мнению Верещагина, Лесков трактует слишком широко. Вот, в частности, отповедь Верещагина насчет "портрета" епископа Варлаама Скамницкого, которого Лесков выставляет "любителем танцев". Для начала - цитата из "Святительских теней": "Гостеприимство Варлаама объясняется однако не тем соболезнованием о голодных, которое отличало Горку и довело его до параличной болезни, но - тем, что Варлаам был весельчак и совершенный бражник, и имел большую склонность к частым пиршествам с великолепными забавами и позорищами, на что расточал немало иждивения. По преданиям, он очень любил танцы и сам будто охотно и хорошо танцевал. При таких навыках, владыка бражник мог без тоски жить даже и в Хлынове". Теперь - отзыв Верещагина на эту характеристику епископа Варлаама: "Оказывается, что Любарский в своем "Любопытном известии" решительно ничего не говорит об архиерее-танцоре: любил ли Варлаам танцы, умел ли хорошо танцевать, танцевал ли он очень охотно, как уверяет г. Лесков, или же танцевал не охотно, или и вовсе не танцевал, - обо всем этом мы не находим в "Любопытном известии" ни одного слова, ни даже - намека... Вот подлинный отзыв Любарского о характере преосв. Варлаама: "Находясь в Вятке, сей преосвященный дал о себе знать, что он был муж строг, некорыстолюбив, нестяжателен, бодрого всегда и великого духа, гостеприимен. Подчиненных своих защищал ревностно, даже с неумеренностью ... Был не нерачителен к своей должности, любил и покровительствовал науки. Тщателен был к церковному благолепию и благочинию; соборную церковь снабдил хорошей ризницей, дорогими серебряными сосудами и прочей, немалой цены, утварью. Порочат в нем только иные склонность якобы к пиршествам, с забавами и позорищами, на что не жалел и иждивения"... Самое гостеприимство преосв. Варлаама нельзя представлять так "широким", как рисует его г. Лесков: из того только, что некоторые, не расположенные к взыскательному архиерею лица говорили автору "любопытного известия", будто Варлаам имел "якобы склонность к пиршествам", заключить, что Варлаам был "совершенный бражник", слишком уж поспешно и - по меньшей мере - преждевременно, по недостатку каких-либо подтверждающих такую "склонность" данных... Мы имеем основания сомневаться в справедливости такого обвинения ввиду того, что преосв. Варлаам не терпел и весьма строго наказывал не только "бражников", но и замеченных в простой невоздержности лиц духовных... Что же касается "забав и позорищ", которые г. Лесков почитает столь предосудительными и неприличными для владыки Вятского в 1743 и 1744 годах, то они нисколько не почитались предосудительными в прошлом столетии ни в Киевской академии, ни в семинариях, устроенных по образцу этой академии. С самого начала ХVIII в. в духовных школах "в облегчение скуки" для учащихся учреждались самими епархиальными архиереями разные "забавы и позорища", т. е. представления разных нравоучительных "трагикомедий", каковы напр. сочиненные для Киевской академии Феофаном Прокоповичем трагедокомедии - "Владимир", "Ярополк", "На Полтавскую победу"..." Верещагин защищает епископа Варлаама Скамницкого, ибо в самом деле неизвестно, был ли он любителем танцев. Историку Верещагину была важна историческая правда. Для Платона Любарского было важно, что Варлаам был украинцем и покровителем учености; говоря про то, что Варлаам был "некорыстолюбив и нестяжателен", Любарский откровенно врал. Лескову понравился некий слух, что Варлаам любил танцевать.
Давайте же теперь глянем на еп. Варлаама поверх его характеристики, как "танцора". Есть несколько более важные свидетельства о нем. А именно: в 1745 году по причине ссоры с вятским воеводой Писаревым, которому Варлаам нанес "оскорбление действием" в канцелярии воеводы, епископ был вызван в Петербург. В 1746 году в ходе расследования дела о соляных промыслах Пыскорского монастыря, монастырские власти показали, что Варлаам неоднократно вымогал у них крупные суммы денег, настоятеля монастыря архимандрита Павла сажал под караул, а эконома иеромонаха Гавриила приказал бить плетьми. Сенат настаивал на суде над Варлаамом, но помилованный императрицей Елизаветой, он был определен на три года жительства в Александро-Невской лавре. Платон Любарский и Лесков не опускают факта ссоры с воеводой, Верещагин же этот факт не комментирует, видимо, оттого, что не находит его ложным. Для Лескова "крутой, хохлацкий нрав" Варлаама - черта не столько прискорбная, сколько в некотором роде положительная, ибо "этот (Варлаам) по силе характера мог бы постоять за дело веры, но, к сожалению, не оно его занимало". Продолжим краткое обозрение биографии Варлаама. Из Вятки он был переведен в Великий Устюг. Своими злоупотреблениями и "хохлацким нравом" Варлаам настроил против себя все устюжское духовенство. В Синод на него шли беспрерывные жалобы. Наконец, началось следствие. Варлаам обвинялся в разорении монастырей и приходских церквей, вымогательстве денег у духовенства, подлогах в приходно-расходных книгах монастырей, использовании священно- и церковнослужителей на строительных работах, жестоком обращении с духовенством и рабочими. Деятельность следственной комиссии окончилась ничем - видимо, у Варлаама нашлись "высокие покровители". Интересно, что таких покровителей в то время на Руси находили тем же способом, что и сегодня - при помощи крупных взяток.
3. "А бил преосв. Платон ужасно "могуче"...
Понятно, что архиереи-карьеристы, жестокие и сребролюбивые, не были редкостью в прежние времена на Руси, но это не составляет им оправдания. Лескову же импонировало в архиереях-малороссах более та черта, что они любили науку и старались вести дело просвещения своих епархий. Варлаам был из этого рода, то есть - карьерист, вымогатель взяток и драчун, но зато - покровитель наук. Почти таков же, то есть - карьерист и любитель пустить в дело кулаки (но и тут - ученый) - был и сам Платон (Любарский), автор "Любопытного известия о эпархии Вятской..." Характерен тут случай из биографии Платона, приведенный Лесковым в примечаниях к очерку: "В то время дела во много шли проще и самые архиереи держали себя много доступнее и вникали в такие малые вещи, до которых нынче не касаются... Случилось однажды, что преосвященному Платону (в бытность его на Екатеринославской кафедре - Е.В.) в один день предстали: благочинный из Олешек с 12-летним сыном, да дьячок из села Романково с двумя сыновьями 9 и 8 лет. Фамилия дьячка была Неумытый. Владыка сделал честь благочинному и стал экзаменовать его сына. Первое испытание состояло в гласном чтении церковно-славянской псалтыри, но благочиннический 12-тилетний сын читал плохо... Архиерей взял из рук мальчика книгу и передал ее старшему дьячкову сыну. Тот зачитал бойко и внятно, без одной ошибки. Платон заставил читать младшего, 8-милетнего, - и тот прочел превосходно. Тогда преосвященный поднялся с места, схватил благочинного за бороду и за косы и оттаскал его жестоким обычаем при всех бывших здесь "просителях" и при прислуге. А бил преосв. Платон ужасно "могуче", потому что роста он был огромного и силы страшной. За свою лихую ухватку и скорость на руку пр. Платон получил от духовенства и мирян прозвище "Запорожец". Дьячку, который хорошо учил своих детей, преосвященный дал хорошее место, а ребят его сам наблюдал в училище..." Интересно, что Лесков здесь всецело на стороне "демократичного" архиепископа Платона - даже его рукоприкладство по отношению к благочинному представлено целиком в положительном свете.
4. "Внушение святых начал христианской нравственности" кулаками.
Ясное дело, что в прошлые века определение "князь Церкви" по отношению к епископам было не просто славословием. По давнему наследству и нынешние "князья" иногда не слишком "церемонятся" с подчиненным им духовенством. Правда, сегодня это представляет большой соблазн при огласке. Если прежде такие черты архиереев, как рукоприкладство и вообще грубость с нижестоящими, взяточничество и вымогательство взяток, ссоры с губернаторами и взятки Синоду, и вообще - немалый интерес к собственной карьере и делам политики хоть как-то объяснялись (но не оправдывались) действительно высоким, "княжеским" положением епископов в обществе, то ныне такие неблаговидные привычки архиерейского корпуса - анахронизм и не более. Ранее это было своего рода "обычаем" архиереев и не вызывало такого осуждения и даже скандалов, как сегодня. Поэтому и Лесков, может быть, более симпатизирует гневливым к нижестоящим и одновременно искательным пред вышестоящими архиереям-малороссам, прощая им это ради их "насаждения просвещения и внушения святых начал христианской нравственности". Позиция же самого Платона (Любарского) тем более объяснима тем, что он сам был таков. Однако же, "внушение святых начал христианской нравственности" осуществляется только ли введением школ и библиотек, чем прославился нахваливаемый Любарским и Лесковым Лаврентий (Горка)? Собственный пример епископа, его поступки, его негневливость - не лучшая ли наука христианства? Нигде у апостола Павла нет требования к епископу, чтобы он был мужем образованным или высокоученым. "Ибо епископ должен быть непорочен, как Божий домостроитель, не дерзок, не гневлив, не пьяница, не бийца, не корыстолюбец, но страннолюбив, любящий добро, целомудрен, справедлив, благочестив, воздержан, держащийся истинного слова, согласного с учением, чтобы он был силен и наставлять в здравом учении и противящихся обличать" (Тит. 1.7-9). А вот требование к тому, чтобы епископ был - не дерзок, не гневлив и не драчлив ("не бийца") - у апостола, как видим, присутствует.
5. "Александр бездомовный" (Лесков - о первом Вятском епископе).
Тихие же нравом и "неискательные" великороссы, стойкие, однако, в любви к старине и местным обычаям и сочувствовавшие даже расколу (как первый Вятский епископ Александр), но школ в епархии не заводившие, были в глазах Любарского и Лескова не иначе как ретроградами, этакими старинными дураками. Как пример неприязни к таким "ретроградам" можно привести "портреты" (одинаковые у Любарского и Лескова) первых трех вятских архиереев (Александра, Ионы и Дионисия). Всем троим ставится в упрек, что они "кроме славянороссийской грамоты ничему более учены не были". Видите как - если греческого и латыни не знали, то, стало быть, и епископы никудышные. Есть ли что-то такое у апостола Павла? Про епископа Александра Любарский, а за ним Лесков, пишут: "Увидав себя на новом неустроенном престоле в Хлынове, он опешил и шестнадцать лет кряду просидел ничего не делая, но неустанно обижаясь, а на семнадцатом году учинил следующее самовластие: "7182 (1674 г.) генваря 8 дня, преосвященный Александр епископ вятский и великопермский самовольно без всякого дозволения с престола поехал к Соли-Вычегодской на Коряжму, в обитель Николая Чудотворца, где посхимился, отпустил вятских домовых людей и писал оттуда великому государю и святейшему патриарху в Москву о себе, что правительствовать епархиею более не желает". "Был он кроме славянорусской грамоты ничему не учен и всяких по своей должности учреждений по себе не оставил, хотя насланными от великого государя грамотами велено ему в Кремле городе дом строить и вместо суммы даны две вотчины, с коих не менее трех тысяч душ считали"... Он был по преимуществу монах: он не хотел трудиться и не трудился". Насколько эта характеристика первого вятского архиерея неверна, несправедлива - стоит ли и говорить? Это Александр "шестнадцать лет кряду просидел ничего не делая"? Не он ли установил на 24-е мая празднование явлению чудотворной Великорецкой иконы святителя Николая и узаконил Крестный ход с иконой? Уже, стало быть, что-то им сделано, а точнее - вовсе не "что-то", а большое дело, если учесть, что для Вятки Великорецкий крестный ход - величайшая святыня, как тогда, так и сегодня. Что он не был строителем, объясняется его частыми и продолжительными отлучками из епархии. Так ведь и отъезжал он на соборы в Москву не по своей воле, а будучи вызываем. Вообще же, он не любил Москву, предпочитая тихую Вяткуи монастырь преподобного Трифона в ней, более же всего любил родной Коряжемский монастырь. Если же не строил себе в Вятке дворцов, так, может быть потому, что в них не нуждался? Затем, перемещение Александра с Коломенской кафедры на Вятскую было по сути ссылкой за его неприятие богослужебных реформ Никона. То, что реформатор Никон и его сподручные были людьми учеными, вроде бы ни у кого возражений не вызывает. Только вот в "исправленных" ими текстах была масса ошибок, и проводили они свои реформы далеко не христианскими методами. Если бы Александр был совсем "простецом" и "негодным" для архиерейства, получил бы он прежде Вятки назначение на Коломенскую кафедру, одну из первейших тогда на Руси? Что он имел свой взгляд на реформы и не принимал их, хотя бы молчаливо, - это ли свойство "простеца"? Истинный "простец" скорее ради своей выгоды принял бы все реформы, что многие и делали. По мне - так неприятие никоновых реформ - это верное свидетельство того, что Александр карьеристом точно не был. Надо ли укорять Александра за то, что он был монах и принял на старости лет схиму, оставив епархию? Сегодня архиереев более укоряют за отсутствие в их среде монашеского духа, чем в его преобладании. Потрясающе, епископ добровольно отказывается от своей громадной власти, уходит в монастырь, отпуская слуг - и это ставится ему в укор! Зато уж вятский народ чтит память Александра, причем уважают и любят его как ново-, так и старообрядцы.
6. "Иона хозяйственный".
Далее, интересен взгляд Лескова на то, каково должно быть истинное христианское благочестие. Николай Семенович поясняет, "что принято у нас считать благочестием", то есть - за что вятчане любили своих архиереев, которых из них предпочитали и какие из них оставили в народе по себе добрую память. Лесков пишет: "Иона был попрослив и добычлив, - он "снабдевался" и усердно строился, собирал утварь и рачил о благолепии. О духе христианства никакой заботы (выделено мною - Е.В.), и однако такою деятельностию он снискал себе "в народе" столь сильное благоволение, что "память его всегда совершается". Строительство храмов и учреждение монастырей - это, по Лескову, вовсе не забота о христианском духе. И добрая народная память об Ионе для Лескова - это что-то порочащее архиерея.
7. "Лаврентий высокоумный".
Далее - о епископе Лаврентии (Горке) - Лесков говорит (цитируя Любарского): "Он "шел наперелом грубым обычаям, заматорелой распутности, невоздержанию, бесчинию, суеверию и омерзению к наукам, кои простотою прежних его антецессоров (предшественников - Е.В.) исправляемы не были", заводил школы и сам сидел в них, а во взглядах своих на церковность и христианство был таков, что "собственное и церковное имение не щадя, раздавал щедро требующим, рассуждая и приговаривая, что церковное имение есть имение нищих". Но при всех этих добрых свойствах, столь необходимых на его месте, Горку не любили и довели его до паралича. Значит, такие люди не по вкусу тому, что принято у нас считать благочестием". Взгляд весьма распространенный и ныне - до Лаврентия (Горки) на вятской епископской кафедре якобы сидели одни простецы и невежды, причем - русские простецы и невежды, народ и духовенство ничему не учили. Вятчане пребывали в дремучем варварстве и весьма таким своим положением были довольны. Но вот явился Горка, устроил в Вятке школу, за что вятчане на него ополчились и "довели его до паралича". Ой ли? Вспомним известные факты из биографии Горки. Епископ Лаврентий был весьма вспыльчив и груб с подчиненными, причем часто не только ругался и шумел, но и занимался рукоприкладством. Ни на одной кафедре он не мог ужиться и везде оставлял по себе печальный след в воспоминаниях. Приведу только один пример - из "Летописи об астраханских архиереях": "В продолжение трехлетнего управления епархией (1723-1726 гг.), Лаврентий не оставил по себе доброй памяти, кроме - бесчеловечного тирана, ибо не взирая ни на какое лицо, из духовных ли оно было или из светских, вместо пастырских увещаний и исправлений духом кротости, - плети и нагайки из собственных его рук решали участь каждого - и виновного, и правого, не исследуя вины; а кто на кого прежде донес, то тут же был суд и расправа. Сии мучительные орудия занимали у него первое место на стене, при входе в гостиную, после мантии и посоха. Возраст, дородство, осанка, вид лица согласовались с жестокостью его характера, и самая суровая пища, им употребляемая, как то: борщ, в разведенной воде тесто, именуемое галушкой, свиное сало, хрен и сурепица, ныне называемая горчица, лук и чеснок - образовали свирепость его сердца". Будучи рязанским архиереем, Лаврентий оскандалился избиением слуги, за что был сослан на вятскую кафедру. Именно так - сослан - ибо переводом из более богатой Рязани в далекую и бедную Вятку ни одного архиерея не награждали. Здесь, в Вятке, Лаврентий почел древний Великорецкий крестный ход, любимый вятчанами, полным суевериями и запретил его, как и все остальные крестные ходы. Завел здесь славяно-латинскую школу (сделаем ударение на слове "латинскую"), ученики которой были обязаны даже в обыденных разговорах между собой общаться на латыни (каково это для русского мальчика из деревни?). За русский язык в школе пороли. Условия обучения и содержания в школе Горки и его преемников были таковы, что почти все воспитанники ее разбегались. Если школа эта так была хороша, почему же ученики бегали от нее, как "от чёрта"? Их разыскивали, силой, в колодках - как преступников, возвращали и за побеги опять пороли. Кротких по характеру вятчан Лаврентий своими выходками довел до того, что они всей своей массой, вплоть до лиц властных, устроили настоящий бунт против него - разгромили его школу, а архиерейский дом держали в осаде. Его челобитная императрице Анне Иоанновне напоминает сводку боевых действий: "Канцелярии подьячие, и рассыльщики, и посадские человек сто и больше на дом архиерейский, в котором и школы имеются, с дубинами, с палками и с кирпичьем нападали, и школы разоряли, и в дом архиерейский, и в избу кирпичьем бросали, и в ворота необычно ломились, что те ворота были от них досками подперты. И мое смирение в доме архиерейском, яко во осаде доселе содержусь, и нельзя из дому архиерейского никому вон вытить..." Какова картина?!
продолжение следует.
---------------------------------------------------------------------------------------------------
Источники:
1. Н.С.Лесков. Святительские тени. Исторический вестник (историко-литературный журнал). С.-Пб. Май, 1881. С. 53-69.
2. А.С. Верещагин. "Святительские Тени" г. Лескова. Вятские епархиальные ведомости. Вятка. Выпуски 1880-х гг. Отдел духовно-литературный.
3. А. Буевский. Эпизоды из жизни основателя Вятской семинарии. Календарь и памятная книжка Вятской губернии на 1898, 1899 гг. Вятка,1897-98.
1. "Любопытное сказание архиерея об архиереях" (подзаголовок Лескова к очерку).
За сим предисловием хочу сказать, что очерк Лескова обойден вниманием исследователей. Между тем, он - яркое отражение взглядов писателя на историю и современное ему состояние Российской церкви в целом. Далее - интересно то, насколько живой, но одновременно резко критичный отклик вызвал этот его очерк в Вятке. Ученый-краевед А.С. Верещагин в своей рецензии на "Святительские тени", опубликованной в "Вятских епархиальных ведомостях" в 1880-е годы, подверг произведение Лескова тщательному анализу и указал на множество исторических ошибок. Верещагин был во многом прав, но не учитывал одного и притом важнейшего пункта, а именно - что Лесков оказался в данном случае - при написании очерка - более писателем-публицистом, чем писателем-историком. Для начала надо бы выяснить - с какой целью написаны "Святительские тени"? Лескова сильно занимала широко обсуждаемая тогда тема - выборов священниками округа своих благочинных. Выборы эти были введены ранее, но в данный момент их хотели отменить и ввести назначение благочинных епархиальным архиереем. Лесков задает вопрос - настолько ли это необходимо и приведет ли это к улучшению нравственного состояния духовенства? И сам отвечает - что вряд ли, ибо посмотрите, каковы наши архиереи. Для этого Николай Семенович и обратил внимание на одну старинную и забытую статью, взяв из нее некий фактический материал, как говорит он сам - "портретную галерею архиерейских ликов" одной из русских епархий - Вятской. Статья Платона Любарского привлекла Лескова, как он сам пишет, - "чистосердечием и откровенностью". Что чистосердечие и откровенность ученого архимандрита были какие-то однобокие, мы постепенно постараемся доказать. Для начала скажем, что "чистосердечный" и "откровенный" Платон Любарский почему-то больше хвалит архиереев-малороссов, а архиереев-великороссов больше ругает; больше же всего похвал в его статье почему-то достается девятому Вятскому архиерею - Варфоломею Любарскому, его, Платона, близкому родственнику (дяде) и покровителю. Видел ли это Лесков? Если видел - что наверное было, то значит не одно "чистосердечие" речей Любарского привлекло его внимание, но и иное - нечто большее. Подозреваю, что этим "большим" было соответствие содержания статьи ученого архимандрита его, Лескова, взглядам и целям. Цель Лескова была - показать - настолько ли хороши наши архиереи и "какого подъема можно ожидать от усиления их и без того большого всевластия над духовенством", если "епископы, как мы сейчас видели, не только не все одинаково святы, но даже далеко не все одинаково способны к управлению". Портретная галерея вятских архиереев, вышедшая из-под пера Любарского, показалась Лескову в данном случае отличной иллюстрацией.
2. Архиерей-танцор.
Другое дело, что в данном случае, как убедительно доказывает Верещагин, публицист в Лескове поборол историка. Николай Семенович погрешил не только против исторической правды, но даже против самого текста статьи Любарского, приведя из нее только выгодные ему цитаты и оставив без внимания неудобные. Далее - даже взятые из Любарского цитаты, по мнению Верещагина, Лесков трактует слишком широко. Вот, в частности, отповедь Верещагина насчет "портрета" епископа Варлаама Скамницкого, которого Лесков выставляет "любителем танцев". Для начала - цитата из "Святительских теней": "Гостеприимство Варлаама объясняется однако не тем соболезнованием о голодных, которое отличало Горку и довело его до параличной болезни, но - тем, что Варлаам был весельчак и совершенный бражник, и имел большую склонность к частым пиршествам с великолепными забавами и позорищами, на что расточал немало иждивения. По преданиям, он очень любил танцы и сам будто охотно и хорошо танцевал. При таких навыках, владыка бражник мог без тоски жить даже и в Хлынове". Теперь - отзыв Верещагина на эту характеристику епископа Варлаама: "Оказывается, что Любарский в своем "Любопытном известии" решительно ничего не говорит об архиерее-танцоре: любил ли Варлаам танцы, умел ли хорошо танцевать, танцевал ли он очень охотно, как уверяет г. Лесков, или же танцевал не охотно, или и вовсе не танцевал, - обо всем этом мы не находим в "Любопытном известии" ни одного слова, ни даже - намека... Вот подлинный отзыв Любарского о характере преосв. Варлаама: "Находясь в Вятке, сей преосвященный дал о себе знать, что он был муж строг, некорыстолюбив, нестяжателен, бодрого всегда и великого духа, гостеприимен. Подчиненных своих защищал ревностно, даже с неумеренностью ... Был не нерачителен к своей должности, любил и покровительствовал науки. Тщателен был к церковному благолепию и благочинию; соборную церковь снабдил хорошей ризницей, дорогими серебряными сосудами и прочей, немалой цены, утварью. Порочат в нем только иные склонность якобы к пиршествам, с забавами и позорищами, на что не жалел и иждивения"... Самое гостеприимство преосв. Варлаама нельзя представлять так "широким", как рисует его г. Лесков: из того только, что некоторые, не расположенные к взыскательному архиерею лица говорили автору "любопытного известия", будто Варлаам имел "якобы склонность к пиршествам", заключить, что Варлаам был "совершенный бражник", слишком уж поспешно и - по меньшей мере - преждевременно, по недостатку каких-либо подтверждающих такую "склонность" данных... Мы имеем основания сомневаться в справедливости такого обвинения ввиду того, что преосв. Варлаам не терпел и весьма строго наказывал не только "бражников", но и замеченных в простой невоздержности лиц духовных... Что же касается "забав и позорищ", которые г. Лесков почитает столь предосудительными и неприличными для владыки Вятского в 1743 и 1744 годах, то они нисколько не почитались предосудительными в прошлом столетии ни в Киевской академии, ни в семинариях, устроенных по образцу этой академии. С самого начала ХVIII в. в духовных школах "в облегчение скуки" для учащихся учреждались самими епархиальными архиереями разные "забавы и позорища", т. е. представления разных нравоучительных "трагикомедий", каковы напр. сочиненные для Киевской академии Феофаном Прокоповичем трагедокомедии - "Владимир", "Ярополк", "На Полтавскую победу"..." Верещагин защищает епископа Варлаама Скамницкого, ибо в самом деле неизвестно, был ли он любителем танцев. Историку Верещагину была важна историческая правда. Для Платона Любарского было важно, что Варлаам был украинцем и покровителем учености; говоря про то, что Варлаам был "некорыстолюбив и нестяжателен", Любарский откровенно врал. Лескову понравился некий слух, что Варлаам любил танцевать.
Давайте же теперь глянем на еп. Варлаама поверх его характеристики, как "танцора". Есть несколько более важные свидетельства о нем. А именно: в 1745 году по причине ссоры с вятским воеводой Писаревым, которому Варлаам нанес "оскорбление действием" в канцелярии воеводы, епископ был вызван в Петербург. В 1746 году в ходе расследования дела о соляных промыслах Пыскорского монастыря, монастырские власти показали, что Варлаам неоднократно вымогал у них крупные суммы денег, настоятеля монастыря архимандрита Павла сажал под караул, а эконома иеромонаха Гавриила приказал бить плетьми. Сенат настаивал на суде над Варлаамом, но помилованный императрицей Елизаветой, он был определен на три года жительства в Александро-Невской лавре. Платон Любарский и Лесков не опускают факта ссоры с воеводой, Верещагин же этот факт не комментирует, видимо, оттого, что не находит его ложным. Для Лескова "крутой, хохлацкий нрав" Варлаама - черта не столько прискорбная, сколько в некотором роде положительная, ибо "этот (Варлаам) по силе характера мог бы постоять за дело веры, но, к сожалению, не оно его занимало". Продолжим краткое обозрение биографии Варлаама. Из Вятки он был переведен в Великий Устюг. Своими злоупотреблениями и "хохлацким нравом" Варлаам настроил против себя все устюжское духовенство. В Синод на него шли беспрерывные жалобы. Наконец, началось следствие. Варлаам обвинялся в разорении монастырей и приходских церквей, вымогательстве денег у духовенства, подлогах в приходно-расходных книгах монастырей, использовании священно- и церковнослужителей на строительных работах, жестоком обращении с духовенством и рабочими. Деятельность следственной комиссии окончилась ничем - видимо, у Варлаама нашлись "высокие покровители". Интересно, что таких покровителей в то время на Руси находили тем же способом, что и сегодня - при помощи крупных взяток.
3. "А бил преосв. Платон ужасно "могуче"...
Понятно, что архиереи-карьеристы, жестокие и сребролюбивые, не были редкостью в прежние времена на Руси, но это не составляет им оправдания. Лескову же импонировало в архиереях-малороссах более та черта, что они любили науку и старались вести дело просвещения своих епархий. Варлаам был из этого рода, то есть - карьерист, вымогатель взяток и драчун, но зато - покровитель наук. Почти таков же, то есть - карьерист и любитель пустить в дело кулаки (но и тут - ученый) - был и сам Платон (Любарский), автор "Любопытного известия о эпархии Вятской..." Характерен тут случай из биографии Платона, приведенный Лесковым в примечаниях к очерку: "В то время дела во много шли проще и самые архиереи держали себя много доступнее и вникали в такие малые вещи, до которых нынче не касаются... Случилось однажды, что преосвященному Платону (в бытность его на Екатеринославской кафедре - Е.В.) в один день предстали: благочинный из Олешек с 12-летним сыном, да дьячок из села Романково с двумя сыновьями 9 и 8 лет. Фамилия дьячка была Неумытый. Владыка сделал честь благочинному и стал экзаменовать его сына. Первое испытание состояло в гласном чтении церковно-славянской псалтыри, но благочиннический 12-тилетний сын читал плохо... Архиерей взял из рук мальчика книгу и передал ее старшему дьячкову сыну. Тот зачитал бойко и внятно, без одной ошибки. Платон заставил читать младшего, 8-милетнего, - и тот прочел превосходно. Тогда преосвященный поднялся с места, схватил благочинного за бороду и за косы и оттаскал его жестоким обычаем при всех бывших здесь "просителях" и при прислуге. А бил преосв. Платон ужасно "могуче", потому что роста он был огромного и силы страшной. За свою лихую ухватку и скорость на руку пр. Платон получил от духовенства и мирян прозвище "Запорожец". Дьячку, который хорошо учил своих детей, преосвященный дал хорошее место, а ребят его сам наблюдал в училище..." Интересно, что Лесков здесь всецело на стороне "демократичного" архиепископа Платона - даже его рукоприкладство по отношению к благочинному представлено целиком в положительном свете.
4. "Внушение святых начал христианской нравственности" кулаками.
Ясное дело, что в прошлые века определение "князь Церкви" по отношению к епископам было не просто славословием. По давнему наследству и нынешние "князья" иногда не слишком "церемонятся" с подчиненным им духовенством. Правда, сегодня это представляет большой соблазн при огласке. Если прежде такие черты архиереев, как рукоприкладство и вообще грубость с нижестоящими, взяточничество и вымогательство взяток, ссоры с губернаторами и взятки Синоду, и вообще - немалый интерес к собственной карьере и делам политики хоть как-то объяснялись (но не оправдывались) действительно высоким, "княжеским" положением епископов в обществе, то ныне такие неблаговидные привычки архиерейского корпуса - анахронизм и не более. Ранее это было своего рода "обычаем" архиереев и не вызывало такого осуждения и даже скандалов, как сегодня. Поэтому и Лесков, может быть, более симпатизирует гневливым к нижестоящим и одновременно искательным пред вышестоящими архиереям-малороссам, прощая им это ради их "насаждения просвещения и внушения святых начал христианской нравственности". Позиция же самого Платона (Любарского) тем более объяснима тем, что он сам был таков. Однако же, "внушение святых начал христианской нравственности" осуществляется только ли введением школ и библиотек, чем прославился нахваливаемый Любарским и Лесковым Лаврентий (Горка)? Собственный пример епископа, его поступки, его негневливость - не лучшая ли наука христианства? Нигде у апостола Павла нет требования к епископу, чтобы он был мужем образованным или высокоученым. "Ибо епископ должен быть непорочен, как Божий домостроитель, не дерзок, не гневлив, не пьяница, не бийца, не корыстолюбец, но страннолюбив, любящий добро, целомудрен, справедлив, благочестив, воздержан, держащийся истинного слова, согласного с учением, чтобы он был силен и наставлять в здравом учении и противящихся обличать" (Тит. 1.7-9). А вот требование к тому, чтобы епископ был - не дерзок, не гневлив и не драчлив ("не бийца") - у апостола, как видим, присутствует.
5. "Александр бездомовный" (Лесков - о первом Вятском епископе).
Тихие же нравом и "неискательные" великороссы, стойкие, однако, в любви к старине и местным обычаям и сочувствовавшие даже расколу (как первый Вятский епископ Александр), но школ в епархии не заводившие, были в глазах Любарского и Лескова не иначе как ретроградами, этакими старинными дураками. Как пример неприязни к таким "ретроградам" можно привести "портреты" (одинаковые у Любарского и Лескова) первых трех вятских архиереев (Александра, Ионы и Дионисия). Всем троим ставится в упрек, что они "кроме славянороссийской грамоты ничему более учены не были". Видите как - если греческого и латыни не знали, то, стало быть, и епископы никудышные. Есть ли что-то такое у апостола Павла? Про епископа Александра Любарский, а за ним Лесков, пишут: "Увидав себя на новом неустроенном престоле в Хлынове, он опешил и шестнадцать лет кряду просидел ничего не делая, но неустанно обижаясь, а на семнадцатом году учинил следующее самовластие: "7182 (1674 г.) генваря 8 дня, преосвященный Александр епископ вятский и великопермский самовольно без всякого дозволения с престола поехал к Соли-Вычегодской на Коряжму, в обитель Николая Чудотворца, где посхимился, отпустил вятских домовых людей и писал оттуда великому государю и святейшему патриарху в Москву о себе, что правительствовать епархиею более не желает". "Был он кроме славянорусской грамоты ничему не учен и всяких по своей должности учреждений по себе не оставил, хотя насланными от великого государя грамотами велено ему в Кремле городе дом строить и вместо суммы даны две вотчины, с коих не менее трех тысяч душ считали"... Он был по преимуществу монах: он не хотел трудиться и не трудился". Насколько эта характеристика первого вятского архиерея неверна, несправедлива - стоит ли и говорить? Это Александр "шестнадцать лет кряду просидел ничего не делая"? Не он ли установил на 24-е мая празднование явлению чудотворной Великорецкой иконы святителя Николая и узаконил Крестный ход с иконой? Уже, стало быть, что-то им сделано, а точнее - вовсе не "что-то", а большое дело, если учесть, что для Вятки Великорецкий крестный ход - величайшая святыня, как тогда, так и сегодня. Что он не был строителем, объясняется его частыми и продолжительными отлучками из епархии. Так ведь и отъезжал он на соборы в Москву не по своей воле, а будучи вызываем. Вообще же, он не любил Москву, предпочитая тихую Вяткуи монастырь преподобного Трифона в ней, более же всего любил родной Коряжемский монастырь. Если же не строил себе в Вятке дворцов, так, может быть потому, что в них не нуждался? Затем, перемещение Александра с Коломенской кафедры на Вятскую было по сути ссылкой за его неприятие богослужебных реформ Никона. То, что реформатор Никон и его сподручные были людьми учеными, вроде бы ни у кого возражений не вызывает. Только вот в "исправленных" ими текстах была масса ошибок, и проводили они свои реформы далеко не христианскими методами. Если бы Александр был совсем "простецом" и "негодным" для архиерейства, получил бы он прежде Вятки назначение на Коломенскую кафедру, одну из первейших тогда на Руси? Что он имел свой взгляд на реформы и не принимал их, хотя бы молчаливо, - это ли свойство "простеца"? Истинный "простец" скорее ради своей выгоды принял бы все реформы, что многие и делали. По мне - так неприятие никоновых реформ - это верное свидетельство того, что Александр карьеристом точно не был. Надо ли укорять Александра за то, что он был монах и принял на старости лет схиму, оставив епархию? Сегодня архиереев более укоряют за отсутствие в их среде монашеского духа, чем в его преобладании. Потрясающе, епископ добровольно отказывается от своей громадной власти, уходит в монастырь, отпуская слуг - и это ставится ему в укор! Зато уж вятский народ чтит память Александра, причем уважают и любят его как ново-, так и старообрядцы.
6. "Иона хозяйственный".
Далее, интересен взгляд Лескова на то, каково должно быть истинное христианское благочестие. Николай Семенович поясняет, "что принято у нас считать благочестием", то есть - за что вятчане любили своих архиереев, которых из них предпочитали и какие из них оставили в народе по себе добрую память. Лесков пишет: "Иона был попрослив и добычлив, - он "снабдевался" и усердно строился, собирал утварь и рачил о благолепии. О духе христианства никакой заботы (выделено мною - Е.В.), и однако такою деятельностию он снискал себе "в народе" столь сильное благоволение, что "память его всегда совершается". Строительство храмов и учреждение монастырей - это, по Лескову, вовсе не забота о христианском духе. И добрая народная память об Ионе для Лескова - это что-то порочащее архиерея.
7. "Лаврентий высокоумный".
Далее - о епископе Лаврентии (Горке) - Лесков говорит (цитируя Любарского): "Он "шел наперелом грубым обычаям, заматорелой распутности, невоздержанию, бесчинию, суеверию и омерзению к наукам, кои простотою прежних его антецессоров (предшественников - Е.В.) исправляемы не были", заводил школы и сам сидел в них, а во взглядах своих на церковность и христианство был таков, что "собственное и церковное имение не щадя, раздавал щедро требующим, рассуждая и приговаривая, что церковное имение есть имение нищих". Но при всех этих добрых свойствах, столь необходимых на его месте, Горку не любили и довели его до паралича. Значит, такие люди не по вкусу тому, что принято у нас считать благочестием". Взгляд весьма распространенный и ныне - до Лаврентия (Горки) на вятской епископской кафедре якобы сидели одни простецы и невежды, причем - русские простецы и невежды, народ и духовенство ничему не учили. Вятчане пребывали в дремучем варварстве и весьма таким своим положением были довольны. Но вот явился Горка, устроил в Вятке школу, за что вятчане на него ополчились и "довели его до паралича". Ой ли? Вспомним известные факты из биографии Горки. Епископ Лаврентий был весьма вспыльчив и груб с подчиненными, причем часто не только ругался и шумел, но и занимался рукоприкладством. Ни на одной кафедре он не мог ужиться и везде оставлял по себе печальный след в воспоминаниях. Приведу только один пример - из "Летописи об астраханских архиереях": "В продолжение трехлетнего управления епархией (1723-1726 гг.), Лаврентий не оставил по себе доброй памяти, кроме - бесчеловечного тирана, ибо не взирая ни на какое лицо, из духовных ли оно было или из светских, вместо пастырских увещаний и исправлений духом кротости, - плети и нагайки из собственных его рук решали участь каждого - и виновного, и правого, не исследуя вины; а кто на кого прежде донес, то тут же был суд и расправа. Сии мучительные орудия занимали у него первое место на стене, при входе в гостиную, после мантии и посоха. Возраст, дородство, осанка, вид лица согласовались с жестокостью его характера, и самая суровая пища, им употребляемая, как то: борщ, в разведенной воде тесто, именуемое галушкой, свиное сало, хрен и сурепица, ныне называемая горчица, лук и чеснок - образовали свирепость его сердца". Будучи рязанским архиереем, Лаврентий оскандалился избиением слуги, за что был сослан на вятскую кафедру. Именно так - сослан - ибо переводом из более богатой Рязани в далекую и бедную Вятку ни одного архиерея не награждали. Здесь, в Вятке, Лаврентий почел древний Великорецкий крестный ход, любимый вятчанами, полным суевериями и запретил его, как и все остальные крестные ходы. Завел здесь славяно-латинскую школу (сделаем ударение на слове "латинскую"), ученики которой были обязаны даже в обыденных разговорах между собой общаться на латыни (каково это для русского мальчика из деревни?). За русский язык в школе пороли. Условия обучения и содержания в школе Горки и его преемников были таковы, что почти все воспитанники ее разбегались. Если школа эта так была хороша, почему же ученики бегали от нее, как "от чёрта"? Их разыскивали, силой, в колодках - как преступников, возвращали и за побеги опять пороли. Кротких по характеру вятчан Лаврентий своими выходками довел до того, что они всей своей массой, вплоть до лиц властных, устроили настоящий бунт против него - разгромили его школу, а архиерейский дом держали в осаде. Его челобитная императрице Анне Иоанновне напоминает сводку боевых действий: "Канцелярии подьячие, и рассыльщики, и посадские человек сто и больше на дом архиерейский, в котором и школы имеются, с дубинами, с палками и с кирпичьем нападали, и школы разоряли, и в дом архиерейский, и в избу кирпичьем бросали, и в ворота необычно ломились, что те ворота были от них досками подперты. И мое смирение в доме архиерейском, яко во осаде доселе содержусь, и нельзя из дому архиерейского никому вон вытить..." Какова картина?!
продолжение следует.
---------------------------------------------------------------------------------------------------
Источники:
1. Н.С.Лесков. Святительские тени. Исторический вестник (историко-литературный журнал). С.-Пб. Май, 1881. С. 53-69.
2. А.С. Верещагин. "Святительские Тени" г. Лескова. Вятские епархиальные ведомости. Вятка. Выпуски 1880-х гг. Отдел духовно-литературный.
3. А. Буевский. Эпизоды из жизни основателя Вятской семинарии. Календарь и памятная книжка Вятской губернии на 1898, 1899 гг. Вятка,1897-98.