Воспоминания о Вятке епископа Никодима (Казанцева).
Позволю себе сказать несколько слов об одном литературном произведении ХIХ века - дневнике епископа Никодима (Казанцева).
Представьте, что вы сидите в законопаченной на зиму комнате с затхлым воздухом. И наступила весна, вы открываете окно. Ветер, шум с улицы. Хорошо и весело. Оконная рама двигается от напора ветра, и засиженные библиотечными мухами тома Герцена и Салтыкова-Щедрина с грохотом летят на пол с подоконника. И вы видите тоненькую книжицу, которая была придавлена, завалена этими томами. Вы открываете книжицу и начинаете читать:
"19 февраля я выехал из Тулы вечером, отъехал до станции Вашаны 35 верст и здесь остановился ночевать.
Мои чувства были неопределенны. Душа росла, ибо я видел, что мне дается высший круг действования; но я не знал, что встречу в Вятке..."
И вы уже не можете оторваться от чтения. Голос автора - это словно весенний воздух. Батюшки мои, неужели это пишет ученый православный монах позапрошлого века?! Постойте: монах должен (просто обязан!) писать скучно. Кстати, почему? Кто нам вбил это в голову? А здесь - как же здорово, нет ни следа скуки. Монах - пишет остро и задорно; нет ни мрачности, ни уныния.
"Я отъехал от Москвы только одну станцию и ночевал...
Я лежал на полу на своем тюфяке. Хозяин дома, несчастный старик, болен, стонет (у него будто подагра). У него молодая жена (другая). Перед рассветом приехал князь Голицын (из простеньких), перезяб; залез на печку; туда же посадил и жену.
Отогревшись, он начал острить, то над тем, то над другим.
Услышавши стон хозяина, вместо того, чтобы сострадать, начал подшучивать: "Вот я тебя! Перестань. Погоди, вот я слезу. У меня перестанешь охать..." и прочее.
Потом он точно слез, начал ходить по избе и беспрестанно шутить.
Увидевши меня на полу, спросил: "Это кто?" Ему отвечали: "Монах!" Князь сейчас схватил свечу, поднес к моему лицу и закричал жене: "Поди-ка; вот монах двадцати лет. Ах, он бездельник! Какой это монах? Он еще ребенок..." и прочее. Я притворился, будто сплю.
После я встал, оделся. Князь вежливо подошел ко мне, спросил, кто я, откуда и куда еду. Узнавши, что я ученый, сделался еще вежливее; подвел к благословению молоденькую, весьма милую жену и разговорился со мною по-дружески.
После мы оба подошли к больному старику. Князь принял, не шутя, участие, но сказал: "Старик! Кажется, ты скоро умрешь. Не обездоль свою молодую жену (ей было лет 25), не сердись, что она выйдет за другого..."
И прочтя всё, не отрываясь, вы вдруг понимаете, что автора можно обвинять во всяких вещах, но только не в отсутствии литературного таланта. И не в унынии. Пишет бодрый, веселый и деятельный человек. Монах, епископ.
Занятный момент: вот листаю почтенный труд советского времени профессора Н.П. Изергиной "Писатели в Вятке" (Киров, 1979). Собрано всё. Есть в книге и крестьянские поэты-самородки, и латышский социал-демократ Ян Райнис (ну, куда ж нам без латышского да еще социал-демократа). Целые главы в книге Изергиной посвящены Герцену, Салтыкову-Щедрину, Павленкову и Короленко. Упомянута с большим уважением "разночинно-демократическая" писательница Селенкина. Правда, есть досадное обстоятельство: произведения Селенкиной сильно обойдены вниманием читателей. Но это, по мнению профессора Изергиной, большая ошибка, потому как, главное, творчество Селенкиной "высоко ценил В.Г. Короленко. О епископе Никодиме и его воспоминаниях о Вятке нет ни слова. Может, кто возразит: "Мил человек, так ведь 1979-й год издания, какие уж тут епископы?" А вот и не так, один епископ в книге Изергиной есть - это Лаврентий Горка. Без него никак, ведь мы же убогие через этого украинского то ли католика, то ли протестанта, "от тьмы к свету" вышли. Он у нас - просветитель, цивилизатор. А раз просветитель, то до него на Вятке одни дикари жили. Так у Изергиной и выходит: вятской литературе до Лаврентия уделено полстранички. Еще из духовенства упомянут Николай Блинов.
Дальше. Что я, в самом деле, нападаю на книгу 1979-го года издания. Куда занятнее содержание тома второго "Энциклопедии земли Вятской" - "Литература" (Киров, 1995). Вроде бы самое время вспомнить о Никодиме? Нет, его записок по-прежнему не замечают. Раздел "Вятская литература ХIХ века" предваряет большой очерк опять-таки профессора Н.П. Изергиной. Замечательно уже само название очерка - "Ссыльные и свои коренные". В одном заголовке сказано многое. Ссыльные мастодонты - вершина русской изящной словесности ХIХ века. Место занято, видимо навсегда, тревожить никого нельзя. Опять же, кавалерист-девица Дурова (против ее заслуженной славы и литературного таланта глупо возражать) и забытая писательница Селенкина - реверанс женской эмансипации. Бедная Селенкина, найти что ли ее рассказы, прочитать?
И если бы только Никодима забыли. Возьмем, к примеру, "Воспоминания вятского старожила" купца Константина Игнатьевича Клепикова (1821-1907). Написаны они ярким, сочным, живым русским языком. Нет, увольте, по мнению авторов тома "Литература", сочинения вятского купца к изящной словесности не относятся. Вот если что написано каким бедным разночинцем, - это художественная литература, безусловно. И непременно где-то в облаках, на недосягаемой высоте - сочинения ссыльного барина-либерала. Словом даже здесь в умах людских, воссели те либералы на троне, на Моисеевом седалище. Ну и леший с ним, с этим пыльным литературным троном.
Представьте, что вы сидите в законопаченной на зиму комнате с затхлым воздухом. И наступила весна, вы открываете окно. Ветер, шум с улицы. Хорошо и весело. Оконная рама двигается от напора ветра, и засиженные библиотечными мухами тома Герцена и Салтыкова-Щедрина с грохотом летят на пол с подоконника. И вы видите тоненькую книжицу, которая была придавлена, завалена этими томами. Вы открываете книжицу и начинаете читать:
"19 февраля я выехал из Тулы вечером, отъехал до станции Вашаны 35 верст и здесь остановился ночевать.
Мои чувства были неопределенны. Душа росла, ибо я видел, что мне дается высший круг действования; но я не знал, что встречу в Вятке..."
И вы уже не можете оторваться от чтения. Голос автора - это словно весенний воздух. Батюшки мои, неужели это пишет ученый православный монах позапрошлого века?! Постойте: монах должен (просто обязан!) писать скучно. Кстати, почему? Кто нам вбил это в голову? А здесь - как же здорово, нет ни следа скуки. Монах - пишет остро и задорно; нет ни мрачности, ни уныния.
"Я отъехал от Москвы только одну станцию и ночевал...
Я лежал на полу на своем тюфяке. Хозяин дома, несчастный старик, болен, стонет (у него будто подагра). У него молодая жена (другая). Перед рассветом приехал князь Голицын (из простеньких), перезяб; залез на печку; туда же посадил и жену.
Отогревшись, он начал острить, то над тем, то над другим.
Услышавши стон хозяина, вместо того, чтобы сострадать, начал подшучивать: "Вот я тебя! Перестань. Погоди, вот я слезу. У меня перестанешь охать..." и прочее.
Потом он точно слез, начал ходить по избе и беспрестанно шутить.
Увидевши меня на полу, спросил: "Это кто?" Ему отвечали: "Монах!" Князь сейчас схватил свечу, поднес к моему лицу и закричал жене: "Поди-ка; вот монах двадцати лет. Ах, он бездельник! Какой это монах? Он еще ребенок..." и прочее. Я притворился, будто сплю.
После я встал, оделся. Князь вежливо подошел ко мне, спросил, кто я, откуда и куда еду. Узнавши, что я ученый, сделался еще вежливее; подвел к благословению молоденькую, весьма милую жену и разговорился со мною по-дружески.
После мы оба подошли к больному старику. Князь принял, не шутя, участие, но сказал: "Старик! Кажется, ты скоро умрешь. Не обездоль свою молодую жену (ей было лет 25), не сердись, что она выйдет за другого..."
И прочтя всё, не отрываясь, вы вдруг понимаете, что автора можно обвинять во всяких вещах, но только не в отсутствии литературного таланта. И не в унынии. Пишет бодрый, веселый и деятельный человек. Монах, епископ.
Занятный момент: вот листаю почтенный труд советского времени профессора Н.П. Изергиной "Писатели в Вятке" (Киров, 1979). Собрано всё. Есть в книге и крестьянские поэты-самородки, и латышский социал-демократ Ян Райнис (ну, куда ж нам без латышского да еще социал-демократа). Целые главы в книге Изергиной посвящены Герцену, Салтыкову-Щедрину, Павленкову и Короленко. Упомянута с большим уважением "разночинно-демократическая" писательница Селенкина. Правда, есть досадное обстоятельство: произведения Селенкиной сильно обойдены вниманием читателей. Но это, по мнению профессора Изергиной, большая ошибка, потому как, главное, творчество Селенкиной "высоко ценил В.Г. Короленко. О епископе Никодиме и его воспоминаниях о Вятке нет ни слова. Может, кто возразит: "Мил человек, так ведь 1979-й год издания, какие уж тут епископы?" А вот и не так, один епископ в книге Изергиной есть - это Лаврентий Горка. Без него никак, ведь мы же убогие через этого украинского то ли католика, то ли протестанта, "от тьмы к свету" вышли. Он у нас - просветитель, цивилизатор. А раз просветитель, то до него на Вятке одни дикари жили. Так у Изергиной и выходит: вятской литературе до Лаврентия уделено полстранички. Еще из духовенства упомянут Николай Блинов.
Дальше. Что я, в самом деле, нападаю на книгу 1979-го года издания. Куда занятнее содержание тома второго "Энциклопедии земли Вятской" - "Литература" (Киров, 1995). Вроде бы самое время вспомнить о Никодиме? Нет, его записок по-прежнему не замечают. Раздел "Вятская литература ХIХ века" предваряет большой очерк опять-таки профессора Н.П. Изергиной. Замечательно уже само название очерка - "Ссыльные и свои коренные". В одном заголовке сказано многое. Ссыльные мастодонты - вершина русской изящной словесности ХIХ века. Место занято, видимо навсегда, тревожить никого нельзя. Опять же, кавалерист-девица Дурова (против ее заслуженной славы и литературного таланта глупо возражать) и забытая писательница Селенкина - реверанс женской эмансипации. Бедная Селенкина, найти что ли ее рассказы, прочитать?
И если бы только Никодима забыли. Возьмем, к примеру, "Воспоминания вятского старожила" купца Константина Игнатьевича Клепикова (1821-1907). Написаны они ярким, сочным, живым русским языком. Нет, увольте, по мнению авторов тома "Литература", сочинения вятского купца к изящной словесности не относятся. Вот если что написано каким бедным разночинцем, - это художественная литература, безусловно. И непременно где-то в облаках, на недосягаемой высоте - сочинения ссыльного барина-либерала. Словом даже здесь в умах людских, воссели те либералы на троне, на Моисеевом седалище. Ну и леший с ним, с этим пыльным литературным троном.