О том, как я впервые собрался в Америку. Первый эмигрантский опыт. Продолжение.
Предыдущие части читайте здесь, здесь и здесь.
Оглавление: http://4ertovsky.livejournal.com/105566.html
Фарм-Фреш
Магазин, в котором я работал, позиционировался как супермаркет "премиум" класса. Моей основной обязанностью была упаковка товаров на кассе с обязательным вопросом покупателю, какие пакеты он предпочитает: обычные полиэтиленовые или экологически чистые бумажные, после чего (по желанию покупателя) я эскортировал тележку с покупками до машины. Кроме того я должен был собирать тележки со стоянки и совершать обходы магазина - если в огромном помещении с десятками рядов покупателю станет плохо, и он потеряет сознание, в худшем случае он пролежит незамеченным не больше часа. Оказание такого рода услуг должно было оправдывать высокие цены и привлекать холеных стариков, да и не только. Такие мои "представительские" обязанности совмещались, однако, с очисткой урн и мытьем туалета. Я был не единственным на данной должности, и чистить туалет мне приходилось не всегда, но когда наставал мой черед, я почему-то думал, что мои менее везучие братья проходят такую же "школу жизни" в армии. Служба в постсоветской армии прочно ассоциировалась с чисткой туалетов, ну и с прочей потенциально общественно-полезной деятельностью. Только в данном случае я получал за это ощутимое вознаграждение, и в общем-то был доволен... Только служил я чужому народу. С другой стороны я проходил самую обычную школу жизни, которую проходят американские школьники, я жил бытом необразованных американцев. В мои обязанности также входил прием вторсырья, в основном тех же бумажных пакетов, которые ответственные покупатели изредка приносили обратно. Макулатура складывалась в специальный ящик, но её было мало. Лишь однажды за три месяца моей работы этот ящик наполнился, и его содержимое нужно было куда-то определить. Тогда мой менеджер, не долго думая, велел мне выбросить всё в обычный мусорный контейнер.
Эскорт покупателей с тележкой до машины был задуман как бесплатный фирменный сервис, но люди с деньгами привыкают всегда оставлять чаевые. Официально я не имел права принимать деньги, однако молодой веселый негр, стажировавший меня, научил меня не отказываться, когда их предлагали, но и не врать, когда покупатели спрашивали, полагается ли давать мне на чай.
Регулярно на лимузине с водителем в магазин приезжала одна сутулая старушка с немного злым лицом и аристократическими манерами.
Я всегда учтиво её встречал, отвозил тележку к машине и грузил все в багажник. Старушка была деловая и несколько ворчливая, однако она всегда была вежлива, и всякий раз сокрушалась об отсутствии наличных для чаевых. Однажды я вышел грузить её покупки под проливным дождем, и она в четвертый или пятый раз вспомнила об этом. Чертыхнувшись по уже привычному поводу, она отошла к кофейному столику и выписала мне чек на пять долларов. Это были самые необычные чаевые за мою "карьеру".
Тележки в магазине были тяжелыми, за лето я несколько развил плечевой мышечный отдел, и со временем уже намеренно повышал нагрузки, составляя все больше тележек в "гусеницу", пока однажды "гусеница" не вышла из под контроля и не врезалась в бок припаркованной машины. Я поджал голову и осмотрелся по сторонам; с облегчением обнаружив, что никто ничего не заметил, я собрал тележки и как можно скорее увез их. Вернувшись, я внимательно осмотрел машину - если знать, куда смотреть, то на полированной поверхности можно было различить аккуратную вмятину, повторяющую контур тележки. Я не на шутку испугался... Но продолжения не последовало.
В другой раз, загоняя "гусеницу" в магазин, я налетел на толстую негритянку. Она вальяжно входила в магазин, когда мои телеги настигли её сзади. Она громко вскрикнула, подпрыгнула, выругалась и уставилась на меня злыми глазами. Я стал испуганно извиняться, на что она равнодушно развернулась и пошла по своим делам дальше, очень естественно прихрамывая. Чуть позже я видел, как она, расплатившись, хромая, выходила из магазина. В этот раз я испугался еще сильнее, воображая, что она может засудить меня.
Существенную часть персонала: кассиры, паковщики типа меня - составляли школьники, работавшие на каникулах или после занятий - вполне типичная картина для Северной Америки. Девушки, выглядевшие лет на 19, на деле оказывались 16-летними и за неосторожные слова и поступки можно было серьезно вляпаться. Кристина вовсе выглядела не менее, чем на двадцать лет и восемьдесят пять килограмм. Видя меня, возвращающегося пешком домой, она предложила подвезти меня. Я пригласил её зайти на чай. Ей было 17, она была лесбиянкой.
В один прекрасный день я решил сварить борщ. Огромную кастрюлю. Мой супермаркет был ближе всего, и я отправился за покупками. Оказавшихся при себе денег мне не хватило, и я решил отказаться от части продуктов, но миленькая черненькая кассирша, что изредка поглядывала на меня, достала из собственного кармана недостающие десять долларов, прибавив, что отдавать не надо. Борщом я позже угощал волнительных уральских девушек, но их куда больше занимал забившийся в номере унитаз, чем белокурый повар.
В середине лета в мясной отдел взяли русского казаха Костю. Для меня до сих пор загадка, как он получил визу, ибо он не говорил по-английски совсем. Больше всего он интересовался, как перегнать машину из Штатов в Казахстан и проводил за изучением этого вопроса больше времени, чем на работе. Хотя в мясном отделе работы было достаточно. Обычно в конце недели Косте совсем немного не хватало до "овертайма", после которого оплата существенно возрастала, и он нарочно оставался в магазине подольше. Однажды после обеда какая-то дама напряженно искала что-то на мясной витрине, и завидев меня стала чуть ли умоляюще спрашивать об интересующем её товаре. Я подозвал Костю, который, услышав её просьбу, устало-вальяжным тоном пробормотал что-то вроде:
- Ааа, это! Черт, да это новый кусок рубить придется, неее... Томорроу! Томорроу будет!
Дама несколько раз бессильно подняла руки в воздух, задавая риторическое "Как?" и удалилась подавленная.
Ресторан
Утро в ресторане было скрашено приятной рутиной. Для меня это было лучшее время дня. Я приезжал на работу к семи утра по пустынным улицам, когда солнце еще не успело подняться высоко. В дождь или пасмурную погоду, в ресторане ощущалось еще больше уюта. Ранних посетителей было очень мало, редко кто приходил раньше восьми. Но персоналу нужно было приготовиться: растопить масло для тостов, расфасовать соусы и заправки для салатов, протереть столы, позаботиться о соли, перце и джеме. Аккуратные цветные коробочки с джемом вызывали у меня воспоминания полусоветского детства, когда любая красивая бумажка будоражила детский ум. Коробочки были идентичны по форме, но отличались этикетками - джем был из разных фруктов. Это добавляло детских ощущений, напоминая о страсти собирать обертки (или любые другие объекты типа банок от пива или газировки), которые едва заметно отличались друг от друга. Было безумно приятно доставать маленькие аккуратные упаковки из огромных картонных коробок, сортировать их и раскладывать в специальные держатели на столиках. По три клубничных, три апельсиновых, три черничных и три абрикосовых. Осознание временности этой работы давало ощущение романтизма. Каждое утро, протирая столы, я прикидывал, сколько дней мне еще предстоит этим заниматься, и представляя, что будет, когда кончится лето.
Соусы разливались в пластиковые коробочки-баночки, изначально аккуратно упакованные в длинные ряды. Матовый пластик был полупрозрачен и разноцветные соусы завораживающе смотрелись сквозь него. Моей любимой заправкой была смесь уксуса с маслом - их нужно было смешать один к одному в баночке и посыпать листьями базилика. Масло, смешиваясь с уксусом создавало причудливые узоры. Далее следовали несколько менее приятные процедуры: нужно было подготовить к заварке кофе. В кофейный фильтр, которые позже ставился в кофеварку, высыпалось по три пакета молотого кофе. Самый свежие фильтры клались на дно стека, из которого они доставались в течение дня. Запах кофе разливался по кухне по мере того, как пластиковый бокс заполнялся "заряженными" фильтрами. Если повезет, после всех приготовлений у нас оставалось несколько минут на то, чтобы самим выпить кофе и съесть по тосту.
Мы делали чудные тосты. На кухне стоял какой-то дивный неподъемный тостер, куда хлеб уходил по специальной конвейерной дорожке и возвращался равномерно поджаренный и очень горячий. Чуть ли не малярной кистью мы намазывали на него расплавленное сливочное масло. Одна пожилая посетительница была просто в восторге от поданного ей тоста и тут же изъявила желание купить хлеб, из которого мы его сделали. Заявка была необычной, Мэри разрешила отдать булку хлеба по номинальной цене. Уходя, женщина заворожено смотрела мне в глаза, протягивая двадцатидолларовую бумажку в качестве чаевых.
Обычно сразу после приготовлений начиналась жара. В течении дня наблюдалось два пика, которые приходились на завтрак и ленч. Между ними было время потрепаться с клиентами, построить им глазки, рассказать байку об СССР или постараться спровоцировать их на дорогой заказ и чаевые.
Обслуживание отнюдь не заканчивается приемом заказа, важно регулярно проведывать клиента, так как он обязательно захочет кетчупа или острого соуса, уронит вилку или захочет что-нибудь еще. Обслуживание более четырех столов одновременно было делом чрезвычайно сложным. От нервного напряжения под утро мне часто снились сны, в которых я просыпал работу, а клиент уже ждал, и надо было принимать заказ... И вот я, не успев одеться, в одной рубашке с эмблемой ресторана принимаю у посетителя заказ, а он внимательно уткнулся в меню и не смотрит на меня; я в панике оглядываюсь по сторонам, надеясь, что никто не заметит, что на мне нет штанов!
Регулярно приходили завтракать полицейские, которых называли офицерами. Чаще всего они приходили группой и садились за один стол. Их форма и амуниция выглядела очень стильно и вызывала к ним чуть ли не трепетное уважение. Казалось, обслуживать их доверяли только избранным официантам. Помнится, я очень гордился, когда мне выпал такой шанс. Полицейский тогда пришел один.
Существовала определенная специфика обслуживания разных людей, о которой я узнавал в процессе. Однажды черная пара заказала сложный обед с блинами и стейками, а пришедшие позже белые сели рядом и взяли омлет. Омлет оказался готов быстрее, и был подан на стол. Увидев это, черная пара решила покинуть ресторан. Уловив суть случившегося, чернокожая Мэри, менеджер ресторана, догнала их на выходе, предложив уже приготовленную для них еду бесплатно. Негры ели со смаком и ничего не оставили на чай. Оказывается, черных нельзя даже садить рядом, иначе они могут подумать, что их изолируют и тоже обидеться.
Посетители часто принимали меня за немца. Но однажды мне довелось услышать и русское "спасибо" из уст американской посетительницы.
Однажды уже стареющая посетительница спросила меня, где я научился говорить по-английски. Я заговорил шаблонными предложениями, которые помнил еще со времен средней школы: "I studied in a specialized English school..." и тому подобное. Тетенька внимательно оглядела меня и предположила, что я хотел сказать "special" вместо "specialized". Она объяснила, что словом "specialized" в Америке именуются школы для умственно отсталых детей, тогда как школы с углубленным изучением определенных предметов называются "special". Я горячо поблагодарил тетеньку, запомнил этот урок и в последствии неоднократно выдавал посетителям скорректированный ответ. Но, как выяснилось гораздо позже, тетенька либо поглумилась над наивным иностранцем, либо в безумном ритме насыщенной информацией жизни сама перепутала понятия; а в школе меня научили говорить правильно.
В начале лета кроме меня из студентов в ресторане работали несколько казахов. У большинства из них с английским языком не ладилось: один из них был посудомойщиком, другие убирали со столов грязную посуду - эта должность называлась "басер". Кроме оклада басеры получали десять процентов от всех чаевых, полученных официантами. Однажды из-за большого количества посетителей посудомойщик Бак был перемещен в басеры. Утром он подошел ко мне и шутливо-настоятельным тоном сказал: "Ты сегодня хорошо работай, хорошо обслуживай людей, чтобы я больше с твоих чаевых получил!". Последующие дни он снова мыл посуду, и я без задней мысли решил отплатить ему подобной шуткой: "Ты давай, хорошо посуду мой! Чтобы всегда была чистая и посетители не жаловались!". Несколько дней спустя в мотеле пьяный Бак наехал на меня, заявив, что я зазнался в официантах, слишком много себе позволяю, и что я не имею права указывать ему, что и как делать, так как на самом деле мы с ним равны. Так я узнал об иерархии в ресторане.
Вскоре казахи присмотрели себе места в Буше, но побоялись предупреждать о своем уходе, лишь в конце последнего дня объявив, что больше на работу не придут. Оставался лишь официант Адиль. Мэри и Дин были в шоке. Несколько следующих дней Дин, владелец ресторана, не успев найти замену, был вынужден мыть посуду сам. Американцы никак не могли взять в толк, чего же так боялись эти странные азиаты.
Одним августовским утром моему удивлению не было предела. Черный повар Ли вдруг назвал меня пидарасом. По-русски. Учитывая постоянную физическую усталость (от которой я мог вечером на пять минут прилечь на диван, а проснуться утром от будильника в той же позе и одежде) и сонное полусознательное состояние в утренние часы (случалось, что я приходил на работу, а Мэри напоминала, что у меня выходной), я сперва подумал, что у меня начались глюки. Вскоре я, однако, заметил, как смущается Адиль. На этом началось обучение Ли. В следующие дни нам было необычайно весело слышать от здоровенного негра матерные ругательства:
- Lee give a side plate!
- Хуй тьебе!
Однако, когда в воскресенье на работу вышла Ксюша, пришла моя очередь смущаться.
Изредка в ресторан захаживали ребята студенты. По мере сил мы с Адилем и Ксюшей старались их побаловать: чуть занизить счет, принести что-нибудь сверх заказа, или хотя бы просто положить больше взбитых сливок на блины
.
Продолжение: http://4ertovsky.livejournal.com/105241.html
Оглавление: http://4ertovsky.livejournal.com/105566.html
Фарм-Фреш
Магазин, в котором я работал, позиционировался как супермаркет "премиум" класса. Моей основной обязанностью была упаковка товаров на кассе с обязательным вопросом покупателю, какие пакеты он предпочитает: обычные полиэтиленовые или экологически чистые бумажные, после чего (по желанию покупателя) я эскортировал тележку с покупками до машины. Кроме того я должен был собирать тележки со стоянки и совершать обходы магазина - если в огромном помещении с десятками рядов покупателю станет плохо, и он потеряет сознание, в худшем случае он пролежит незамеченным не больше часа. Оказание такого рода услуг должно было оправдывать высокие цены и привлекать холеных стариков, да и не только. Такие мои "представительские" обязанности совмещались, однако, с очисткой урн и мытьем туалета. Я был не единственным на данной должности, и чистить туалет мне приходилось не всегда, но когда наставал мой черед, я почему-то думал, что мои менее везучие братья проходят такую же "школу жизни" в армии. Служба в постсоветской армии прочно ассоциировалась с чисткой туалетов, ну и с прочей потенциально общественно-полезной деятельностью. Только в данном случае я получал за это ощутимое вознаграждение, и в общем-то был доволен... Только служил я чужому народу. С другой стороны я проходил самую обычную школу жизни, которую проходят американские школьники, я жил бытом необразованных американцев. В мои обязанности также входил прием вторсырья, в основном тех же бумажных пакетов, которые ответственные покупатели изредка приносили обратно. Макулатура складывалась в специальный ящик, но её было мало. Лишь однажды за три месяца моей работы этот ящик наполнился, и его содержимое нужно было куда-то определить. Тогда мой менеджер, не долго думая, велел мне выбросить всё в обычный мусорный контейнер.
Эскорт покупателей с тележкой до машины был задуман как бесплатный фирменный сервис, но люди с деньгами привыкают всегда оставлять чаевые. Официально я не имел права принимать деньги, однако молодой веселый негр, стажировавший меня, научил меня не отказываться, когда их предлагали, но и не врать, когда покупатели спрашивали, полагается ли давать мне на чай.
Регулярно на лимузине с водителем в магазин приезжала одна сутулая старушка с немного злым лицом и аристократическими манерами.
Я всегда учтиво её встречал, отвозил тележку к машине и грузил все в багажник. Старушка была деловая и несколько ворчливая, однако она всегда была вежлива, и всякий раз сокрушалась об отсутствии наличных для чаевых. Однажды я вышел грузить её покупки под проливным дождем, и она в четвертый или пятый раз вспомнила об этом. Чертыхнувшись по уже привычному поводу, она отошла к кофейному столику и выписала мне чек на пять долларов. Это были самые необычные чаевые за мою "карьеру".
Тележки в магазине были тяжелыми, за лето я несколько развил плечевой мышечный отдел, и со временем уже намеренно повышал нагрузки, составляя все больше тележек в "гусеницу", пока однажды "гусеница" не вышла из под контроля и не врезалась в бок припаркованной машины. Я поджал голову и осмотрелся по сторонам; с облегчением обнаружив, что никто ничего не заметил, я собрал тележки и как можно скорее увез их. Вернувшись, я внимательно осмотрел машину - если знать, куда смотреть, то на полированной поверхности можно было различить аккуратную вмятину, повторяющую контур тележки. Я не на шутку испугался... Но продолжения не последовало.
В другой раз, загоняя "гусеницу" в магазин, я налетел на толстую негритянку. Она вальяжно входила в магазин, когда мои телеги настигли её сзади. Она громко вскрикнула, подпрыгнула, выругалась и уставилась на меня злыми глазами. Я стал испуганно извиняться, на что она равнодушно развернулась и пошла по своим делам дальше, очень естественно прихрамывая. Чуть позже я видел, как она, расплатившись, хромая, выходила из магазина. В этот раз я испугался еще сильнее, воображая, что она может засудить меня.
Существенную часть персонала: кассиры, паковщики типа меня - составляли школьники, работавшие на каникулах или после занятий - вполне типичная картина для Северной Америки. Девушки, выглядевшие лет на 19, на деле оказывались 16-летними и за неосторожные слова и поступки можно было серьезно вляпаться. Кристина вовсе выглядела не менее, чем на двадцать лет и восемьдесят пять килограмм. Видя меня, возвращающегося пешком домой, она предложила подвезти меня. Я пригласил её зайти на чай. Ей было 17, она была лесбиянкой.
В один прекрасный день я решил сварить борщ. Огромную кастрюлю. Мой супермаркет был ближе всего, и я отправился за покупками. Оказавшихся при себе денег мне не хватило, и я решил отказаться от части продуктов, но миленькая черненькая кассирша, что изредка поглядывала на меня, достала из собственного кармана недостающие десять долларов, прибавив, что отдавать не надо. Борщом я позже угощал волнительных уральских девушек, но их куда больше занимал забившийся в номере унитаз, чем белокурый повар.
В середине лета в мясной отдел взяли русского казаха Костю. Для меня до сих пор загадка, как он получил визу, ибо он не говорил по-английски совсем. Больше всего он интересовался, как перегнать машину из Штатов в Казахстан и проводил за изучением этого вопроса больше времени, чем на работе. Хотя в мясном отделе работы было достаточно. Обычно в конце недели Косте совсем немного не хватало до "овертайма", после которого оплата существенно возрастала, и он нарочно оставался в магазине подольше. Однажды после обеда какая-то дама напряженно искала что-то на мясной витрине, и завидев меня стала чуть ли умоляюще спрашивать об интересующем её товаре. Я подозвал Костю, который, услышав её просьбу, устало-вальяжным тоном пробормотал что-то вроде:
- Ааа, это! Черт, да это новый кусок рубить придется, неее... Томорроу! Томорроу будет!
Дама несколько раз бессильно подняла руки в воздух, задавая риторическое "Как?" и удалилась подавленная.
Ресторан
Утро в ресторане было скрашено приятной рутиной. Для меня это было лучшее время дня. Я приезжал на работу к семи утра по пустынным улицам, когда солнце еще не успело подняться высоко. В дождь или пасмурную погоду, в ресторане ощущалось еще больше уюта. Ранних посетителей было очень мало, редко кто приходил раньше восьми. Но персоналу нужно было приготовиться: растопить масло для тостов, расфасовать соусы и заправки для салатов, протереть столы, позаботиться о соли, перце и джеме. Аккуратные цветные коробочки с джемом вызывали у меня воспоминания полусоветского детства, когда любая красивая бумажка будоражила детский ум. Коробочки были идентичны по форме, но отличались этикетками - джем был из разных фруктов. Это добавляло детских ощущений, напоминая о страсти собирать обертки (или любые другие объекты типа банок от пива или газировки), которые едва заметно отличались друг от друга. Было безумно приятно доставать маленькие аккуратные упаковки из огромных картонных коробок, сортировать их и раскладывать в специальные держатели на столиках. По три клубничных, три апельсиновых, три черничных и три абрикосовых. Осознание временности этой работы давало ощущение романтизма. Каждое утро, протирая столы, я прикидывал, сколько дней мне еще предстоит этим заниматься, и представляя, что будет, когда кончится лето.
Соусы разливались в пластиковые коробочки-баночки, изначально аккуратно упакованные в длинные ряды. Матовый пластик был полупрозрачен и разноцветные соусы завораживающе смотрелись сквозь него. Моей любимой заправкой была смесь уксуса с маслом - их нужно было смешать один к одному в баночке и посыпать листьями базилика. Масло, смешиваясь с уксусом создавало причудливые узоры. Далее следовали несколько менее приятные процедуры: нужно было подготовить к заварке кофе. В кофейный фильтр, которые позже ставился в кофеварку, высыпалось по три пакета молотого кофе. Самый свежие фильтры клались на дно стека, из которого они доставались в течение дня. Запах кофе разливался по кухне по мере того, как пластиковый бокс заполнялся "заряженными" фильтрами. Если повезет, после всех приготовлений у нас оставалось несколько минут на то, чтобы самим выпить кофе и съесть по тосту.
Мы делали чудные тосты. На кухне стоял какой-то дивный неподъемный тостер, куда хлеб уходил по специальной конвейерной дорожке и возвращался равномерно поджаренный и очень горячий. Чуть ли не малярной кистью мы намазывали на него расплавленное сливочное масло. Одна пожилая посетительница была просто в восторге от поданного ей тоста и тут же изъявила желание купить хлеб, из которого мы его сделали. Заявка была необычной, Мэри разрешила отдать булку хлеба по номинальной цене. Уходя, женщина заворожено смотрела мне в глаза, протягивая двадцатидолларовую бумажку в качестве чаевых.
Обычно сразу после приготовлений начиналась жара. В течении дня наблюдалось два пика, которые приходились на завтрак и ленч. Между ними было время потрепаться с клиентами, построить им глазки, рассказать байку об СССР или постараться спровоцировать их на дорогой заказ и чаевые.
Обслуживание отнюдь не заканчивается приемом заказа, важно регулярно проведывать клиента, так как он обязательно захочет кетчупа или острого соуса, уронит вилку или захочет что-нибудь еще. Обслуживание более четырех столов одновременно было делом чрезвычайно сложным. От нервного напряжения под утро мне часто снились сны, в которых я просыпал работу, а клиент уже ждал, и надо было принимать заказ... И вот я, не успев одеться, в одной рубашке с эмблемой ресторана принимаю у посетителя заказ, а он внимательно уткнулся в меню и не смотрит на меня; я в панике оглядываюсь по сторонам, надеясь, что никто не заметит, что на мне нет штанов!
Регулярно приходили завтракать полицейские, которых называли офицерами. Чаще всего они приходили группой и садились за один стол. Их форма и амуниция выглядела очень стильно и вызывала к ним чуть ли не трепетное уважение. Казалось, обслуживать их доверяли только избранным официантам. Помнится, я очень гордился, когда мне выпал такой шанс. Полицейский тогда пришел один.
Существовала определенная специфика обслуживания разных людей, о которой я узнавал в процессе. Однажды черная пара заказала сложный обед с блинами и стейками, а пришедшие позже белые сели рядом и взяли омлет. Омлет оказался готов быстрее, и был подан на стол. Увидев это, черная пара решила покинуть ресторан. Уловив суть случившегося, чернокожая Мэри, менеджер ресторана, догнала их на выходе, предложив уже приготовленную для них еду бесплатно. Негры ели со смаком и ничего не оставили на чай. Оказывается, черных нельзя даже садить рядом, иначе они могут подумать, что их изолируют и тоже обидеться.
Посетители часто принимали меня за немца. Но однажды мне довелось услышать и русское "спасибо" из уст американской посетительницы.
Однажды уже стареющая посетительница спросила меня, где я научился говорить по-английски. Я заговорил шаблонными предложениями, которые помнил еще со времен средней школы: "I studied in a specialized English school..." и тому подобное. Тетенька внимательно оглядела меня и предположила, что я хотел сказать "special" вместо "specialized". Она объяснила, что словом "specialized" в Америке именуются школы для умственно отсталых детей, тогда как школы с углубленным изучением определенных предметов называются "special". Я горячо поблагодарил тетеньку, запомнил этот урок и в последствии неоднократно выдавал посетителям скорректированный ответ. Но, как выяснилось гораздо позже, тетенька либо поглумилась над наивным иностранцем, либо в безумном ритме насыщенной информацией жизни сама перепутала понятия; а в школе меня научили говорить правильно.
В начале лета кроме меня из студентов в ресторане работали несколько казахов. У большинства из них с английским языком не ладилось: один из них был посудомойщиком, другие убирали со столов грязную посуду - эта должность называлась "басер". Кроме оклада басеры получали десять процентов от всех чаевых, полученных официантами. Однажды из-за большого количества посетителей посудомойщик Бак был перемещен в басеры. Утром он подошел ко мне и шутливо-настоятельным тоном сказал: "Ты сегодня хорошо работай, хорошо обслуживай людей, чтобы я больше с твоих чаевых получил!". Последующие дни он снова мыл посуду, и я без задней мысли решил отплатить ему подобной шуткой: "Ты давай, хорошо посуду мой! Чтобы всегда была чистая и посетители не жаловались!". Несколько дней спустя в мотеле пьяный Бак наехал на меня, заявив, что я зазнался в официантах, слишком много себе позволяю, и что я не имею права указывать ему, что и как делать, так как на самом деле мы с ним равны. Так я узнал об иерархии в ресторане.
Вскоре казахи присмотрели себе места в Буше, но побоялись предупреждать о своем уходе, лишь в конце последнего дня объявив, что больше на работу не придут. Оставался лишь официант Адиль. Мэри и Дин были в шоке. Несколько следующих дней Дин, владелец ресторана, не успев найти замену, был вынужден мыть посуду сам. Американцы никак не могли взять в толк, чего же так боялись эти странные азиаты.
Одним августовским утром моему удивлению не было предела. Черный повар Ли вдруг назвал меня пидарасом. По-русски. Учитывая постоянную физическую усталость (от которой я мог вечером на пять минут прилечь на диван, а проснуться утром от будильника в той же позе и одежде) и сонное полусознательное состояние в утренние часы (случалось, что я приходил на работу, а Мэри напоминала, что у меня выходной), я сперва подумал, что у меня начались глюки. Вскоре я, однако, заметил, как смущается Адиль. На этом началось обучение Ли. В следующие дни нам было необычайно весело слышать от здоровенного негра матерные ругательства:
- Lee give a side plate!
- Хуй тьебе!
Однако, когда в воскресенье на работу вышла Ксюша, пришла моя очередь смущаться.
Изредка в ресторан захаживали ребята студенты. По мере сил мы с Адилем и Ксюшей старались их побаловать: чуть занизить счет, принести что-нибудь сверх заказа, или хотя бы просто положить больше взбитых сливок на блины
.
Продолжение: http://4ertovsky.livejournal.com/105241.html