В автобусе
Я со старческим трудом втащила свое измочаленное тело в автобус. Шестой день подряд в городе стоит тепличная жара, которая меня из молодой и сильной превращает в сморщенную и ворчливую. Однако сегодня, наконец, ветер принес первые нотки свежести, вселив надежду.
Автобус оказался "стоячим" - мест для сидения было немногим больше, чем пальцев на моих конечностях. Эти конечности мне не светило преклонить еще остановки три - в последнее время мне бывает достаточно одного беглого взгляда, чтобы понять, кто из пассажиров где выйдет. А посему я решила занять самое удобное из оставшихся пространств - в середине, под открытым люком, через который автобус глотает воздух на бегу.
Я схватилась за ручку сиденья, и тут же цепанула взглядом голову сидящей передо мной женщины. Мое внимание приковала ее резинка, которой был схвачен короткий, похожий на парикмахерскую кисточку хвост. Резинка - обычная бельевая, уже несколько посеревшая. Много лет уже я не встречала женщин с подобным "аксессуаром", тем более, женщин молодых.
А этой было под двадцать пять. Она ехала с двумя мальчиками. Старший сынок, лет трех, разместился у окна и молчаливо прижимался к стеклу, разглядывая пробегающие улицы. Младший сынок-погодок возился у матери на коленях. Мне стало еще интереснее, когда я увидела сумку с ноутбуком, которую женщина поставила между собой и старшим. Сочетание ноутбука и такой допотопной резинки для на волосах показалось мне совсем занимательным.
Как я и предполагала, через три остановки места освободились. Я приземлилась в носу автобуса, лицом в салон, и продолжала наблюдать за попутчицей. Благо, она не обращала никакого внимания на входящих и выходящих.
Она ни на кого и не на что не смотрела, кроме своих мальчиков. При этом взгляд ее был немного рассеянным, словно мыслью она пребывала в другом месте. У женщины была высокая расслабленная шея, мягкие плечи, несильно выпирающий живот, ногти с коротко подстриженными ногтями, высокие прямые кости голеней. Ногти на ногах ее тоже были тоже коротко, можно даже сказать, аккуратно подстрижены. И хотя платье на ней было из дешевой неприятной синтетики, все оголенные участки ее тела были чистыми и не отталкивающими. Дети тоже были вполне себе чистенькими. О таких женщинах с симпатией представителей превосходящего сословия писали классики.
Сынок у окна не доставлял ей никаких хлопот. Спокойно одинокий, он все смотрел в окно и даже пару раз задремал, положив свою курносую голову на локоть. Мать, правда, не давала ему долго спать, будила поглаживанием по голове, нежной трепкой за ухо. Зато младший оказался непоседой. Он крутился, покрикивал, по-индейски прикрывая рот грязноватой ладошкой, норовил занять чем-нибудь руки - за что-нибудь ухватиться. Мать на каждую его попытку реагировала терпеливо. Переключала его внимание, например, на игру в "ладушки" или "сороку-белобоку".
Я не могла наглядеться. За все время она не проронила ни слова. Не издала не только ни строго окрика, но и даже пусть мягкого, но властного замечания, которыми большинство женщин призывают своих расшалившихся детей к порядку. Нет, эта ничему не мешала, но дети не буйствовали. Она просто улыбалась закрытым ртом - покорной такой, обезоруживающей улыбкой - и дети ее слушались. Мадонна с двумя младенцами да только.
Мне было бы интересно посмотреть, как эта троица буде удаляться в сторону своего жилища, но они продолжали сидеть, когда мне самой пришла пора выходить. Бельевая резинка на волосах этой женщины с улыбкой и повадками Мадонны так и осталась для меня большим знаком вопроса. Выходя из автобуса, я напоследок еще раз скользнула по ней взглядом. И - о, удача! - она впервые что-то сказала маленькому.
Зубов во рту было лишь наполовину.
Непоседа послушался мать, и она вновь заулыбалась монолизиной улыбкой, увозимая дальше от моей остановки.
Автобус оказался "стоячим" - мест для сидения было немногим больше, чем пальцев на моих конечностях. Эти конечности мне не светило преклонить еще остановки три - в последнее время мне бывает достаточно одного беглого взгляда, чтобы понять, кто из пассажиров где выйдет. А посему я решила занять самое удобное из оставшихся пространств - в середине, под открытым люком, через который автобус глотает воздух на бегу.
Я схватилась за ручку сиденья, и тут же цепанула взглядом голову сидящей передо мной женщины. Мое внимание приковала ее резинка, которой был схвачен короткий, похожий на парикмахерскую кисточку хвост. Резинка - обычная бельевая, уже несколько посеревшая. Много лет уже я не встречала женщин с подобным "аксессуаром", тем более, женщин молодых.
А этой было под двадцать пять. Она ехала с двумя мальчиками. Старший сынок, лет трех, разместился у окна и молчаливо прижимался к стеклу, разглядывая пробегающие улицы. Младший сынок-погодок возился у матери на коленях. Мне стало еще интереснее, когда я увидела сумку с ноутбуком, которую женщина поставила между собой и старшим. Сочетание ноутбука и такой допотопной резинки для на волосах показалось мне совсем занимательным.
Как я и предполагала, через три остановки места освободились. Я приземлилась в носу автобуса, лицом в салон, и продолжала наблюдать за попутчицей. Благо, она не обращала никакого внимания на входящих и выходящих.
Она ни на кого и не на что не смотрела, кроме своих мальчиков. При этом взгляд ее был немного рассеянным, словно мыслью она пребывала в другом месте. У женщины была высокая расслабленная шея, мягкие плечи, несильно выпирающий живот, ногти с коротко подстриженными ногтями, высокие прямые кости голеней. Ногти на ногах ее тоже были тоже коротко, можно даже сказать, аккуратно подстрижены. И хотя платье на ней было из дешевой неприятной синтетики, все оголенные участки ее тела были чистыми и не отталкивающими. Дети тоже были вполне себе чистенькими. О таких женщинах с симпатией представителей превосходящего сословия писали классики.
Сынок у окна не доставлял ей никаких хлопот. Спокойно одинокий, он все смотрел в окно и даже пару раз задремал, положив свою курносую голову на локоть. Мать, правда, не давала ему долго спать, будила поглаживанием по голове, нежной трепкой за ухо. Зато младший оказался непоседой. Он крутился, покрикивал, по-индейски прикрывая рот грязноватой ладошкой, норовил занять чем-нибудь руки - за что-нибудь ухватиться. Мать на каждую его попытку реагировала терпеливо. Переключала его внимание, например, на игру в "ладушки" или "сороку-белобоку".
Я не могла наглядеться. За все время она не проронила ни слова. Не издала не только ни строго окрика, но и даже пусть мягкого, но властного замечания, которыми большинство женщин призывают своих расшалившихся детей к порядку. Нет, эта ничему не мешала, но дети не буйствовали. Она просто улыбалась закрытым ртом - покорной такой, обезоруживающей улыбкой - и дети ее слушались. Мадонна с двумя младенцами да только.
Мне было бы интересно посмотреть, как эта троица буде удаляться в сторону своего жилища, но они продолжали сидеть, когда мне самой пришла пора выходить. Бельевая резинка на волосах этой женщины с улыбкой и повадками Мадонны так и осталась для меня большим знаком вопроса. Выходя из автобуса, я напоследок еще раз скользнула по ней взглядом. И - о, удача! - она впервые что-то сказала маленькому.
Зубов во рту было лишь наполовину.
Непоседа послушался мать, и она вновь заулыбалась монолизиной улыбкой, увозимая дальше от моей остановки.