Трампов день пришелся на 18 брюмера
Оригинал взят у lev_56 в Трампов день пришелся на 18 брюмера
Одна просвещенная женщина заметила, что выборы в США проходили 9 ноября, то есть 18 брюмера по французскому революционному календарю, в тот же день, когда к власти пришел Наполеон Бонапарт. И я вспомнил Алданова. В его романе "Заговор" в самом начале 19 века в Петербург приезжает старый французский масон Ламор, которого приглашают в один из петербургских салонов и просят объяснить, что же такое произошло во Франции 18 брюмера 1799 года. И вот, что он отвечает:
"- Восемнадцатого брюмера? - протянул Ламор. - Да что же тут рассказывать? Переворот, обычный военный переворот, устроенный очень умным генералом, необыкновенно умным и удачливым генералом. Да и так ли вам это интересно? Вы говорите: чрезвычайно важно... Я знаю, что вижу здесь цвет петербургского общества, - поспешно сказал он. - Почитать о французских делах в газетах, поговорить за обедом, отчего бы нет? Но может ли это быть чрезвычайно важно для вас? Ох, из разных трудных, бесстыдных слов мне всегда трудно выговорить слова о братстве народов... Если бы вы пожили у нас немного перед девятым термидора, вам восемнадцатое брюмера было бы понятно без объяснений. Знаете ли вы, что такое право покупать каждый день хлеб у булочника? Право есть в обед три блюда по единоличному вашему усмотрению? Право воспитывать детей так, как вы находите нужным? Право переселяться из Лиона в Париж, с уверенностью, что вас без крайней необходимости, не зарежут ни в Париже, ни в Лионе, ни по дороге? Вот эти великие священные права нам дал генерал Бонапарт. И вместо них он отобрал у нас некоторые другие права, из тех, что перечислены во всевозможных декларациях прав человека и в другой плагиатной литературе того же рода. Свобода слова, свобода печати, свобода мысли, всеобщее голосование! Эти права также назывались священными, великими и (что всего лучше) неотъемлемыми. Собственно говоря, даже они одни так назывались прежде. Было бы очень хорошо, конечно, если бы можно было иметь и булочника, и всеобщее голосование. Но у нас точно назло пришлось выбирать: либо булочник, либо всеобщее голосование. Никакого теоретического противоречия между ними нет, я знаю. Но так, к несчастью, вышло. И вот тридцать миллионов людей выбрало булочника".
Одна просвещенная женщина заметила, что выборы в США проходили 9 ноября, то есть 18 брюмера по французскому революционному календарю, в тот же день, когда к власти пришел Наполеон Бонапарт. И я вспомнил Алданова. В его романе "Заговор" в самом начале 19 века в Петербург приезжает старый французский масон Ламор, которого приглашают в один из петербургских салонов и просят объяснить, что же такое произошло во Франции 18 брюмера 1799 года. И вот, что он отвечает:
"- Восемнадцатого брюмера? - протянул Ламор. - Да что же тут рассказывать? Переворот, обычный военный переворот, устроенный очень умным генералом, необыкновенно умным и удачливым генералом. Да и так ли вам это интересно? Вы говорите: чрезвычайно важно... Я знаю, что вижу здесь цвет петербургского общества, - поспешно сказал он. - Почитать о французских делах в газетах, поговорить за обедом, отчего бы нет? Но может ли это быть чрезвычайно важно для вас? Ох, из разных трудных, бесстыдных слов мне всегда трудно выговорить слова о братстве народов... Если бы вы пожили у нас немного перед девятым термидора, вам восемнадцатое брюмера было бы понятно без объяснений. Знаете ли вы, что такое право покупать каждый день хлеб у булочника? Право есть в обед три блюда по единоличному вашему усмотрению? Право воспитывать детей так, как вы находите нужным? Право переселяться из Лиона в Париж, с уверенностью, что вас без крайней необходимости, не зарежут ни в Париже, ни в Лионе, ни по дороге? Вот эти великие священные права нам дал генерал Бонапарт. И вместо них он отобрал у нас некоторые другие права, из тех, что перечислены во всевозможных декларациях прав человека и в другой плагиатной литературе того же рода. Свобода слова, свобода печати, свобода мысли, всеобщее голосование! Эти права также назывались священными, великими и (что всего лучше) неотъемлемыми. Собственно говоря, даже они одни так назывались прежде. Было бы очень хорошо, конечно, если бы можно было иметь и булочника, и всеобщее голосование. Но у нас точно назло пришлось выбирать: либо булочник, либо всеобщее голосование. Никакого теоретического противоречия между ними нет, я знаю. Но так, к несчастью, вышло. И вот тридцать миллионов людей выбрало булочника".