продолжение.
предыдущие посты:
http://toh_kee_tay.livejournal.com/tag/vladka%20meedТрудовые лагеря Ченстохова.
В нескольких польских городах немцы оставили небольшие зоны, где евреи, заключенные в специальные лагеря, трудились на военную машину Германии в условиях, не поддающихся описанию. Мы, как могли, старались помочь этим людям и сделать их долю чуть более выносимой. Особые курьеры - евреи и поляки - были посланы для сбора информации о евреях в трудовых лагерях и для поиска путей доставки им помощи.
Одним из городов, где находились подобные лагеря, была Ченстохова. Мне поручили наладить связь с тамошними евреями и доверили письма и деньги для Мотеля Кушнера и Лейба Бреннера, подпольщиков, работавших на немецких заводах в Пелцерах и Ракуве. (*** я больше нигде не нашла ни упоминания об этих двоих, ни фотографии ***)
До Ченстохова я добралась без приключений. С поезда я направилась по единственному адресу, который дали мне мои ченстоховские друзья (теперь прятавшиеся в Конецполе) - в трудовой лагерь возле Ракува, где жил старый поляк, рабочий фабрики, который должен был помочь мне установить необходимые связи. Он встретил меня не слишком дружелюбно. Да, раньше он помогал евреям, но больше не будет. Ему страшно. Кроме того, поторопился добавить он, у него и для себя нет места, тем более для гостей - прозрачный намек, чтобы я шла своей дорогой. Я попыталась склонить старика деньгами, но он остался тверд: соседи и некоторые из своих же фабричных следили за ним, и он не желал рисковать. Он посоветовал мне пойти к воротам фабрики - евреи и поляки там работали и жили вместе. Может быть, один из поляков согласится передать мое письмо.
Я направилась вдоль длинной немощеной улицы, ведущей к железнодорожной станции. Фабрика стояла рядом с путями - огромная огороженная территория с возвышающимися домовыми трубами. Слоняясь у ворот, я наблюдала работу часовых - они проверяли каждого входящего и выходящего. Из ворот не вышел ни один еврей. Наверное, их держали подальше в глубине фабрики. Я попыталась обратиться к некоторым из выходивших рабочих и просила их за вознаграждение передать записку их товарищам внутри. Наконец один старик согласился. Я бегло накалякала несколько слов адресованных Кушнеру - эта фамили на слух была чуть более польской, чем Бреннер. Всё равно, я подчеркнула, что человека этого надо искать только среди рабочих евреев. Поляк не задавал дурацких вопросов, он знал, за что берется. Даже попросил меня быть аккуратной в словах - чтобы он не попал в беду, если записку найдут. Мы договорились, что на следующий день я вернусь за ответом.
Это означало, что мне надо было где-то переночевать. В городе не было гостиниц для поляков, а на улице я оставаться не могла, боясь немецкой облавы. Даже на вокзал идти было нельзя - немцы могли устроить там проверку. Мне придется искать пансион. Мои друзья контрабандисты говорили мне, что несколько бедняков сдавали иногородним комнаты недалеко от вокзала. По одному из таких адресов я обнаружила человек пятнадцать храпящих полностью одетых мужчин и женщин, растянувшихся на набитых соломой матрасах на полу грязной комнаты. Лучше, чем ничего. Домохозяйка, болезненно выглядевшая женщина, сообщила мне, что сможет дать мне место только после начала коммендантского часа. Она посоветовала мне пойти осмотреть достопримечательности и посетить монастырь «Ясная Гора».
Делать до вечера было всё равно нечего, и я послушалась ее совета. До войны в этот храм стекались не только тысячи католиков, но и туристы всех конфессий. Повсюду ходили мифы и легенды о сокровищах монастыря и о чудесах, творимых в его стенах. В тот день собор был почти пуст - островок тишины и покоя посреди ада, которым была Польша. Я не спала предыдущую ночь и весь день была на ногах, и теперь в окружении витражей и свечей, статуй и алтарей, меня одолела усталость. Я стояла перед гобеленами и мадоннами - и не видела их; с группой посетителей я шла за экскурсоводом - и не слышала его. Его монотонная речь под высокими сводами темного храма убаюкивала меня еще сильнее. Я хотела только одного - отдыха. Потихоньку я отстала от группы и нашла отдаленный уголок, в котором можно было свернуться калачиком. И никто меня не заметил. Мне казалось, я нашла прибежище - ни немецких солдат, ни проницательных глаз - лишь торжественная тишина, успокаивающая и умиротворяющая. Оставшееся время я проводила все свободные часы на Ясной Горе. Этот храм стал моим пристанищем, пока я налаживала связь с Ченстохова. (***интересно, там есть книга отзывов посетителей? ***)
***
Из записки, которую я послала на фабрику со старым поляком, ничего не вышло. Прошло два дня, а он всё еще не нашел тех, кому она была адресована. Все мои попытки уговорить других рабочих передать записку евреям не увенчались ничем. Мне ничего не оставалось, как умолять моего первого и единственного помощника передать еще одно письмо - от Координационного комитета - и в конце концов, чтобы уже отвязаться от меня, он согласился. Но он сказал, что после этого задания он никогда больше не ввяжется ни в какие еврейские дела.
Прошли сутки. Я ждала у фабричных ворот. Наконец появился мой старик, весь страшно взволнованный. Он чуть не попался сегодня, рассказал он, когда немецкий охранник заметил, что он разговаривает с евреем! К счастью в последнюю минуту того охранника отозвали.
«Ну так вы принесли мне ответ?» - нетерпеливо спросила я.
«Да, принес!» - огрызнулся он - «Но это в последний раз! Больше никогда!»
Я жадно схватила протянутый мне клочок бумаги. Неужели и вправду - от евреев? Да, так и есть. Они писали, что сперва не поверили своим глазам. Что вне себя от радости, что о них не забыли. Что предложение помощи из Варшавы дает им мужество и надежду в их бедственном положении. Они писали, что исполнят все инструкции, переданные в письме. Ответ был подписан «Яцек» - псевдоним молодого сиониста, рабочего фабрики, близкого друга моих знакомых бойцов гетто Ченстохова, парня уже знавшего о секретной помощи в других местах. Также был приложен адрес Яна Бруста, польского рабочего с их фабрики, который мог служить нам связным.
Наконец то я наладила связь! Теперь надо было вернуться в Варшаву с хорошими новостями и за новыми инструкциями.
Через несколько дней я снова приехала в Ченстохова с письмами и деньгами. На этот раз я направилась прямо к Яну Брусту, жившему недалеко от фабрики. Он уже ждал меня и принял сердечно, пригласил меня есть и спать в его доме, пока я мы не получим ответы с фабрики. Бруст был потрясающим умельцем. По дороге на работу он отнес мои письма и деньги, а вечером вернулся домой с ответами. Таким образом мы установили постоянную и надежную связь. Да, ему хорошо платили за каждое переданное письмо, но его человечность, его доброта и ответственность с лихвой перевешивали любые другие соображения (*** о Марьяне Брусте и его семье см. примечание в конце поста ***).
Из писем, как и по подсчетам самого Бруста, мы узнали, что в Ченстохова осталось еще около трех тысяч евреев. Они трудились на фабриках в Пелцерах и в Ракуве день и ночь по восьмичасовым сменам, исполняя самые тяжелые и опасные работы. Страшнее всего были «селекции», проводимые немцами, во время которых еврейских рабочих отбирали - похоже, совершенно произвольно - для перевода в другие лагеря. Боясь, и не зря, что на самом деле это означало депортацию в лагеря смерти, они ухитрились построить прямо на фабрике бункеры, служившие им укрытиями. Недоедающие и вечно голодные, они продавали свою одежду работавшим вместе с ними полякам и на вырученные деньги по огромным ценам покупали пронесенную на фабрику контрабандой еду.
Немецкие проверки были частыми и тщательными. Евреям приказывали раздеться донага. Каждую часть одежды педантично осматривали. Весь барак и каждые нары скурпулезно прочесывали. И если найдут деньги или контрабандный батон хлеба, то всё конфискуют, а хозяина подвергнут безжалостной порке. Требовалась огромная осторожность и изобретательность, чтобы сохранить принесенные мной деньги для нуждавшихся. Часто получатели помощи не знали, что она исходит от Координационного комитета или даже из-за пределов лагеря. Особое внимания уделялось немногим оставшимся в живых детям и больным рабочим, которым мы передавали лекарства и специальное питание. Еще мне удалось передать им польские нелегальные газеты и публикации Бунда. Так было положено начало широкой подпольной помощи в Ченстохова.
Несколько позже секретный комитет евреев в Ченстохова сообщил Варшаве, что рабочие трудовых лагерей просят оружие. «Мы хотим сражаться как наши братья в Варшавском гетто» - писали они - «Пришлите револьверы и гранаты.» Такие просьбы становились всё настойчивей с новыми известиями об уничтожении евреев в трудовых лагерях в Понятове и Травниках. К сожалению все наши усилия вооружить еврейских рабочих не увенчались ни чем. У нас не было возможности передавать оружие на фабрику, нам пришлось ограничиться помощью деньгами, лекарствами и документами.
Вся работа была поставлена под угрозу, когда трагически погиб Ян Бруст, пойманный с контрабандой немецким охранником и смертельно раненый. Рабочие евреи сделали всё, что было в их силах, чтобы спасти своего преданного друга, не жалея не сил ни денег.
Но мы продолжали помогать. Мы нашли другого надежного польского рабочего, Мудреца (*** псевдоним? ***), связного с фабрикой в Пелцерах. Он передавал в лагерь письма и оставался нашим связным до самого освобождения. Большинство евреев, работавших на фабриках в Пелцерах и в Ракуве пережили войну.
(*** примечание: Марьян Бруст
В моей ядвашемовской энциклопедии праведников мира сказано, что семья Брустов - Марьян с женой Люциной, его брат Хенрик с женой Анелей, и их сестра Хенрика - все пятеро были членами «Жеготы» и укрывали троих евреев в своих домах. Марьян был связным, передававшим всю корреспонденцию и помощь в трудовой лагерь в Ракуве - и делал это бесплатно, не за деньги, а по убеждениям. В декабре 1944 года на входе на фабрику его остановил немецкий охранник для проверки. Поскольку при себе у Марьяна были лекарства и фальшивые документы для евреев, он попытался бежать и был смертельно ранен. Марьян умер в больнице, никого не выдав случайно перед смертью. Фотографий нет.
(о «Жеготе» см. подробно здесь:
http://toh-kee-tay.livejournal.com/321196.html )
***)
продолжение следует