Бункер «Крыся»
Бункер «Крыся»
Они ворвались в дом и выволокли нас в сад, крича и толкая автоматами в спину. В это время вторая группа окружила теплицу. Они не искали - знали, куда идти. Мечислава схватили: «проклятый еврейский прихвастень, ты ответишь за это!» Сын, видя, что всё пропало в отчаянии крикнул: «Да, я прятал евреев. Но семья ничего не знала! Моя мать и сестры невиновны!» То ли они поверили ему, то ли решили, что не стоит тратить на нас время, так или иначе нас оттолкнули в сторону, и, охраняемые двумя жандармами, мы беспомощно наблюдали за тем, что произошло потом. Избитого Мечислава подтащили к теплице и с размаху бросили о стеклянную дверь.
«Евреи - наружу!»
С минуту немцы ждали ответа, затем принялись палить в воздух и грозили отравить всех как крыс, если они тотчас не выйдут с поднятыми руками. В конце концов люк поднялся, и обреченные люди начали выходить по одному. Первыми - матери с детьми. Бедные дети моргали, ослепленные дневным светом и ярким солнцем, которого они так долго не видели. Некоторые плакали; матери прижимали их беспомощно к себе. За ними поднялись взрослые -в мертвой тишине, иногда прерываемой женским плачем и криками гестаповцев. И последними - оба мальчика: мой внук Януш и Шимон...
Ей понадобилось несколько минут, чтобы собраться с мыслями и продолжить:
Они не решились спускаться в бункер, боясь, что внутри могли поджидать вооруженные люди, вместо этого они бросили вниз гранату - и всё взлетело на воздух.
... Их убили не здесь. С пинками и лаем их погрузили в машины и увезли. Их всех расстреляли на руинах Варшавского гетто. (*** в тюрьме Павяк на территории разрушенного гетто. ***) Но еще до того, как они уехали, один из мужчин был уже мертв. С проклятьями они бросили его тело в грузовик. Он, должно быть, покончил жизнь самоубийством. Это был адвокат...
... Адвокат был моим отцом, у него был цианистый калий, - прошептала я.
Когда будешь писать свои воспоминания, не забудь рассказать про Басю. - Пани Вольская встала со скамейки и указала на дерево, под которым мы сидели. - Она лежит под этим деревом, и мы пометили место, вырезав на стволе крест и ее имя. Может, выжил кто-то из родственников, и они захотят перезахоронить ее на еврейском кладбище.
***
В 1943-м году Ира Гродзинская (теперь Орна Ягур) и ее муж Йосеф восемь месяцев прятались в уникальном месте - в самом большом на территории Варшавы укрытии для евреев, бежавших из гетто - в подземном бункере под кодовым названием «Крыся», вырытом под теплицей для помидоров и грибов в саду поляка Мечислава Вольского и его семьи. Ира с мужем покинули «Крысю» за пару месяцев до ее гибели и оказались единственными оставшимися вживых ее обитателями. Всего в бункере скрывалось 38 евреев, среди них историк Эммануэль Рингельблюм с женой и сыном.
Начало.
1942 год. Сестра Мечислава Вольского Галина -подпольщица и жена подпольщика - прячет в доме своей матери и брата на улице Груецкой девушку еврейку по имени Виска. Виску любят как родную, и еврейское подполье решается предложить Мечиславу рискованый план: построить под его садом большое подземное укрытие, в котором спрятать на неопределенный срок как можно больше людей. Мечислав Вольский тридцатидвухлетний холостяк, но у него немаленькая семья: мать Малгожата, две сестры Галина и Ванда и восемнадцатилетний племянник Януш Высоцкий, который помогает ему в саду. Успех всей затеи возможен только в том случае, если участвовать в ней согласится вся семья. Да, вы правильно догадались: все пятеро согласились ради чужих людей рисковать своей жизнью и жизнью своих родных - не один день, не неделю, не даже месяц, а неизвестно сколько. Пока Варшава под немцами.
Бункер решили выкопать под теплицей для грибов и помидоров. Размеры теплицы переправили в гетто, где были сделаны подогнанные точно под размеры деревянные нары в два уровня один над другим, столы и скамьи. Чтобы не привлекать внимание, Мечислав не стал нанимать поляков копать бункер, вместо этого из гетто переправили группу мужчин. Они копали ночью, а днем Мечислав прятал их у себя в доме. Когда всё было готово, из гетто переправили мебель, и копавшие бункер евреи стали первыми его обитателями. К жилому отсеку прилегала маленькая кухня, в которую подавалась вода - отвод от тепличной - а из гетто переправили плиту. Дым выходил через дыру, спрятанную под очень густым кустарником, и готовили только ночью. Там же стирали. Туалета не было - ходили в вёдра, которые опрожняли по ночам. Жилое помещение было длиной примерно 7 метров, 5 метров в ширину и высотой чуть меньше двух метров. Внутри было очень, очень, очень душно. Люк открывали только ночью - днями в саду копошились работники Мечислава. Вообще, днем обитатели «Крыси» сидели тише воды ниже травы, а Януш всегда был рядом, насвистывая популярные мелодии при малейшей опасности. «Нормальная» жизнь «Крыси» начиналась с наступлением темноты.
«Крыся» просуществовала больше года. По одним данным ее выдал польский мальчишка, восемнадцатилетний контрабандист Ян Лакинский. По другим (по слухам, на которые полагается, например Владка) Мечислав проговорился о «Крысе» своей подружке, и, когда они поссорились, та донесла о тайном бункере Гестапо. Погибли Мечислав Вольский, Януш и все тридцать восемь их подопечных.
В 1945 году Ира Гродзинская обещала пани Вольской написать о «Крысе», но исполнила своё обещание только через много-много лет, когда мать Мечислава уже умерла. Книга называется Bunkier „Krysia”, в английском переводе «The Hiding Place». Даже, кажется, есть русский перевод, сделанный в Израиле издательством «Лохамей ха-геттаот», но у меня его нет, а рассказать об этом совершенно необходимо, особенно послед того, как Владка упомянула о нем - вскользь, неполно и несправедливо.
Я приведу лишь несколько отрывков, просто чтобы дать представление о том, что такое была «Крыся» глазами очевидца.
***
11-е июня 1943 года стало решающей датой в моей жизни. В тот день мы с Йосефом спустились вместе в укрытие и начали нашу совместную жизнь. До этого мы прятались по отдельности.
Почти стемнело, когда Януш привел нас в сад. Он оставил нас в увитом плющем павильоне и прошептал: «Ждите меня здесь. Когда стемнеет, я принесу ваши вещи и приведу вас в «Крысю». Так мы называем укрытие для конспирации.» Воздух был наполнен пьянящим запахом цветов. Тишину ночи нарушали редкие одиночные выстрелы. Я почуяла опасность, меня охватил страх. «Что мы творим, сами себя запираем в клетку, из которой нет выхода?» - думала я в отчаянии. Словно угадав мои мысли, Йосеф прошептал: «Не мучай себя. Мы решили уйти под землю и не спасаться больше бегством как загнанные звери. Если повезет, мы проживем в этом бункере до конца войны.»
Януш бесшумно проскользнул в павильон. Его черный силуэт выделялся в ночной темноте: «Идите за мной» - сказал он и повел нас через сад по узкой тропинке. Луна из-за облаков едва освещала нам путь. Подойдя к длинному узкому сооружению с низкой стеклянной крышей, Януш отворил дверь и сказал: «Здесь, под теплицей, и находится укрытие» - и принялся тихо насвистывать известную песенку. Это было сигналом для находившихся внутри. Люк медленно поднялся и стало видно тускло освещенный квадрат. Снизу для нас подставили лестницу. На мгновение меня охватили паника и сомнения: «Может, лучше уйти?» Но я знала, конечно, что поздно было менять решение. Я начала неохотно спускаться. Меня обдало горячей волной затхлого воздуха. Запах плесени, смешанный с запахом пота, непроветренной одежды и остатков еды. После душистого чистого воздуха в саду эту вонь было особенно трудно перенести.
Постепенно мои глаза привыкли к тусклому свету в бункере, и я начала различать силуэты. Это был длинный узкий прямоугольник того же размера, что и теплица. По обеим сторонам стояли нары в два этажа. Между ними стояли рядом деревянные столы и по бокам длинные скамьи. Несколько карбидных ламп на столе излучали слабый мерцающий свет. […] Наша койка была нижней последней в правом ряду. Узлы с нашими вещами были уже там. И кто-то заботливо положил на койку простыню, подушку и одеяло. […]
***
Распорядок дня.
Распорядок дня был ниточкой, связывавшей обитателей бункера - случайную группу людей, между которыми на самом деле не было ничего общего, кроме того факта, что все они были евреями, т.е. людьми, приговоренными нацистами к смерти и пытавшимися избежать приведения этого приговора в исполнение. Ежедневные дела - заказ и приготовление еды, уборка, стирка и штопка, давали иллюзию «нормальной» жизни в совершенно ненормальной и абсурдной ситуации. Ежедневные дела были единственным, что уподобляло этих людей, выброшенных за грань общества, остальному населению, у которого хотя бы оставалось право на жизнь. Еще они помогали отсчитывать время, разбивая каждый день на постоянные размеренные части. Отрезанным от информации - от газет и радио - было трудно отсчитывать, сколько прошло недель или месяцев, и помнить, который сегодня день. Но каждый ужин, который разделяли обитатели «Крыси», отмечал начало нового дня, приближая их к концу войны, вселяя надежду и оптимизм. Неудивительно, что роль распорядка дня непропорционально возрасла. Для большинства обитателей бункера он стал центром существования. В их глазах пустяшные вещи превращались в самые важные, казалось, они полностью теряли чувство реальности. К примеру, если кто-то по ошибке получал твердый сыр вместо заказанного творога, то он закатывал истерику и громкий скандал, который мог стоить жизни всем обитателям «Крыси», влючая зачинщика. Если тогда, чувствуя страх и отвращение, я не могла простить такого поведения, то теперь, по прошествии времени, я могу до некоторой степени объяснить его: это было своего рода стредством психологической самозащиты от постоянной смертельной опасности. Давало иллюзию другой реальности, в которой пустяки были важны. «День» начинался в бункере вечером, после того, как уходили из сада работники. До того мы притворялись, что нас не было. Люк был закрыт. Темнота в бункере лишь частично освещалась двумя карбидными лампами на обоих концах длинного стола. Большинство людей лежали на нарах в темноте. Иногда слышался чей-нибудь вздох, чих или кашель - все звуки заглушали подушкой или шарфом. Дети играли почти бесшумно, шепотом. Время от времени кто-нибудь садился за стол перекусить. Иногда мы слышали голоса рабочих в саду. Если они приближались к теплице, Януш, присматривавший за ними, стоял рядом и не оставлял их одних ни на минуту.
Хотя стеклянные панели теплицы были затемнены, и песок разбросан на всех подоконниках (якобы для того, чтобы помидоры созревали равномерно, но на самом деле для маскировки), благоразумно было не подпускать работников слишком близко к укрытию. Днем дверь в теплицу для приличия не запирали. Когда ситуация снаружи становилась неоднозначной, приближались шаги немцев, или их голоса были слышны в саду, Януш принимался насвистывать мелодию «Besame, besame mucho...» Это было сигналом - опасность близко! В бункере немедленно наступало чрезвычайное положение - полное затишье. И лишь тяжелое дыхание усиливало напряжение и ощущение нависшей опасности. Все вслушивались в малейшие звуки, доносившиеся извне. Только когда мы слышали, как Януш насвистывает снова, на этот раз “Warum kusst Dich mein mund so heiss…” - что означало «всё в порядке, опасность миновала» - жизнь возвращалось в нормальное русло, мы чувствовали облегчение и внезапный прилив оптимизма.
Вечером, после ухода работников, бункер начинал медленно просыпаться от бездействия. Женщины, чья очередь была готовить, начинали потихоньку чистить овощи для супа - горячего ужина, который ели все вместе. Чуть позже, когда снаружи уже совсем стемнеет, зажигали огонь в маленькой печке на «кухне» за ширмой в левом конце бункера, и на плиту ставили большую кастрюлю. Дым не было видно снаружи, потому что отверстие было замаскирована густым кустарником. Еще там был кран, откуда мы набирали драгоценную воду для питья, стирки, готовки еды, и мытья вёдер, стоявших в «туалете» за другой ширмой.
Каждый вечер после ужина приходил Януш и вместе с Шимеком, своим одногодкой в бункере, приносил мешки с продуктами. Потом они вместе выносили мусор и вёдра из «туалета» - чтобы вымыть и дезинфицировать их. Эти далеко не приятные, но необходимые обязанности, выполняемые вместе, не помешали юношам подружиться.
Люк поднимали, открывали дверь в теплицу, и свежесть сада долетала до бункера, разрежая на время густой затхлый горячий воздух. В углу теплицы, где раздвигались стеклянные панели, стоял на часах один из мужчин, его голова торчала в дыре, высматривая опасность, прислушиваясь к ночи, вглядываясь в темноту. Позже, когда всё было готово к завтрашнему дню, Мечислав частенько заходил в гости, принося с собой надежду и оптимизм. (Если бы вдобавок к своей храбрости и дерзости на грани бравады, Мечислав не был бы оптимистом, ему в жизни не удалось бы спрятать у себя под теплицей - посреди толпы ничего не подозревавших садовых работников - сорок человек евреев )
Мечислав был ниточкой, связывавшей нас с внешим миром: он рассказывал нам о ситуации на фронтах и в Варшаве. Он был связан с подпольем и тайно слушал нелегальное радио - запрещенное под угрозой смерти развлечение. Иногда он оставался допоздна и вместе с обитателями «Крыси» мечтал о будущем - о том, что закончится война, и нацистская Германия будет разбита; о том, как все выйдут из «Крыси» на свет божий и начнут новую жизнь свободными людьми; как сам он станет знаменит за то, что посмел противостоять нацистам и спас жизни сорока людей. Бункер станет музеем - напоминанием о прошлом и предостережением на будущее. Не только евреи и поляки - туристы со всего мира будут приезжать поглядеть на него. «Если кто-то из вас пригласит меня в Палестину - я приеду поглядеть на вашу страну, святые места, киббуцы...» - размышлял Мечислав.
После его прихода какое-то время у всех было приподнятое настроение. Он возвращал нам самоуважение и человеческое достоинство.
***
(*** Орна уделяет целую главу клопам - проклятию «Крыси». Были дни, когда они готовы были всё спалить к чертям, лишь бы избавиться от клопов. Я пропущу эту главу. ***)
***
Случай с курицей и визит полицейского
Однажды утром в часы бездействия случилось нечто странное и необычное, и без предупредительного свиста Януша, что напугало нас еще сильнее. Вдруг мы услышали громкое кудахтанье курицы, царапание лапок о стекло, отчаянное хлопанье крыльями - и опять кудахтанье всё громче и громче у нас над головами. В следующее мгновение послышался стук деревянных сабо - кто-то вбежал в теплицу - рассерженный голос Януша, затем звук захлопнутой двери - и тишина. Только тут мы осознали, что, в отличие от прошлых чрезвычайных ситуаций, в этот раз вместо настороженной тишины в бункере поднялась паника. Кто-то кричал, что, наверное, возник пожар, и надо бежать немедленно. Одна женщина истерично кричала, чтобы подняли люк и посмотрели, что происходит; кто-то жаловался, что все сбегут, а нас оставят одних умирать с голоду. Кричали громко. Были забыты все правила осторожности. Лишь после долгой тишины наверху возбуждение в «Крысе» стихло и сменилось тревогой и страхом. Что именно произошло утром, мы не знали. Но одно было несомненно: если наши крики слышали в теплице и снаружи, то это могло вызвать подозрения работников и привести к трагическим последствиям. Мечислав мог решить, что бункер раскрыт, и все должны покинуть «Крысю».
Наконец все устали от мрачных предсказаний и тихо разошлись по углам. Самым разумным казалось фаталистическое смирение: будь что будет. Что сделано, то сделано, ничего не изменишь, и остается лишь ждать окончания рабочего дня, когда Януш спустится к нам и объяснит наконец, что случилось утром. Часы ожидания тянулись дольше, чем в другие дни....
Когда Януш в конце концов явился в тот вечер, его лицо было серьезным и обеспокоенным. Вместо обычного вечернего распорядка, он сел у стола и начал рассказ:
«Один из вас, последний часовой, забыл задвинуть обратно стеклянную панель на крыше теплицы и оставил проем. Утром работница в саду вдруг побежала за курицей. Курица, убегая, взобралась на низкую крышу и хлопая крыльями упала в проем. Женщина открыла дверь и бросилась ловить курицу. Я сразу последовал за ней, поймал курицу и стал кричать на нее за то, что она бегала за курицей по всей теплице, где пан Вольский выращивает свои драгоценные грибы. Я хотел заглушить ваши громкие глоса из подземли и вытолкать ее как можно быстрее наружу, так как боялся, что она тоже вас слышала. Когда мы вернулись в сад, испуганная баба принялась рассказывать всем, что в теплице живут привидения: она слышала их голоса и видела, как они плавают в воздухе. Все прекратили работать и с интересом слушали рассказ. Тогда я попытался высмеять ее, дрязня ее и говоря, что у нее что-то с гловой, отчего у нее видения, и она выдумывает потрясающие истории. Однако я не уверен, что мне удалось их убедить.»
Лично я, с моим богатым воображением, не только разделяла страхи Януша, но подозревала, что женщина сделала это нарочно. Возможно, у нее были подозрения насчет теплицы (возможно подозрения эти разделяли ее сотоварищи), и воспользовавшись отверстием в крыше она загнала туда крурицу и столкнула ее в проем. Это дало ей повод вбежать в теплицу и посмотреть, что там внутри. Кроме Йосефа я никому не рассказала о своих страхах, мучивших меня довольно долго, как постоянная зубная боль в голове.
После рассказа Януша наступила тяжелая тишина. Наконец кто-то задал вопрос, вертевшийся у всех на языке: «Знает ли о случившемся Мечислав, и что он собирается делать?» Януш ответил неясно, но ответ его не предвещал худшего: «Дядя знает обо всем в подробностях. Он расстроен, конечно, но намерен что-нибудь придумать, чтобы отвлечь подозрения работников. У него даже созрел план, который он хочет обсудить с вами.»
В этот раз нам не пришлось долго ждать Мечислава. Он явился быстро и сразу же приступил к делу. Мы боялись, что он будет рассержен и обвинит нас в безответственном поведении, которое вызвало беду. Но не это было у него на уме. «Дело серьезно» - сказал он. - «Мне надо убедить работников сада, что в теплице не происходит ничего подозрительного, и никто в ней не прячется. Я не могу уволить эту женщину, чтобы заткнуть ей рот, так как это только усилит подозрения и пойдут новые слухи. Бог знает, до кого дойдут эти слухи, и к каким последствиям приведут! И вот, что я придумал: мой знакомый полицейский настоящий гурман и обожает грибы. Недавно я рассказал ему о том, что сам выращиваю грибы у себя в теплице, и он очень заинтересовался. Как можно скорее я приглашу его в гости, хорошенько накормлю и напою и затем объявлю, что у меня для него сюрприз. Я приведу его в сад - показать грибы. Так, чтобы все работники сада видели, как он войдет в теплицу. Я разрешу ему собрать немного грибов - в подарок от меня. Уверен, что это ‘представление’ убедит их, что в теплице ничего нет, кроме грибов и созревающих помидоров, а история о привидениях - полнейшая чепуха, плод богатого воображения тетки.»
Его дерзкий план казался мне столь же рискованным, сколь танец на канате над пропастью. Однако, если Мечислав верил в его успех и хотел дать нам шанс, нам ничего не оставалось, как согласиться и понадеяться на удачу.
В тот вечер в «Крысе» стояла напряженная атмосфера. Мечислав не задержался у нас. Перед тем, как уйти, он обернулся и сказал: «Я дам вам знать заранее, когда он придет. В этот раз, пожалуйста, сидите тихо. От вас зависит успех всей затеи и, возможно, жизни всех нас.» Несколько дней спустя Януш сообщил нам, что полицейский явится назавтра, скорее всего, к полудню. Но для осторожности следует быть особенно бдительными с самого утра. Мы также решили, что в этот раз Януш не будет предупреждать нас свистом, это выглядело бы странно в предстоящей ситуации.
На следующий день мы быстро переделали все утренние дела, и каждый залез на свои нары. Мы решили, что так удобнее всего - подушкой или одеялом можно быстро заглушить непредвиденный чих или кашель. Детей, которые обычно играли у себя в углу, разделили и приставили к каждому родителей, ответственных за их поведение. К обеим глухим старухам приставили по два человека - чтобы, если что, заткнуть им рот. Еще одного человека поставили стоять наверху лестницы, прислушиваться и подавать нам сигналы при приближении шагов и голосов наверху. Все в «Крысе» понимали серьезность ситуации и свою ответственность за успех плана Мечислава. Для сорока человек разных возрастов и темпераментов сохранять полную тишину и неподвижность в течение неопределенного времени было нелегкой задачей. И атмосфера была тяжелой и напряженной в эти, казалось нескончаемые, часы ожидания.
Наконец, стоявший на лестнице приложил палец к губам - началось. Вскоре мы услышали суету в теплице у нас над головами: сперва шаги, потом громкие голоса и смех. Мы слышали звуки, но не могли разобрать, кто говорил и о чем. Время остановилось, как кадр застывший на экране. На уме у «изгоев» было только одно: пусть он ничего не заметит и не услышит...
Когда наконец в теплице стало тихо, бункер вздохнул с облегчением, и все почувствовали ужасную усталость. Большинство людей осталось на нарах, переживая вновь ужасные часы или, наоборот, забывшись сном.
Только уже вечером, когда появились Мечислав и Януш, «Крыся» очнулась. Мечислав был в хорошем настроении и казался доволен результатами визита полицейского: «Надеюсь, я навсегда заткнул ей рот. Жаль, вы не видели их лица - когда они смотрели, как полицейский входит в теплицу вместе со мной, а потом - как он выходит оттуда с корзиной грибов! Я нарочно попросил одного из работников принести в теплицу корзинку для гостя. Полицейский сорвал несколько грибов по обеим сторонам люка, наклонившись над входом в «Крысю»» - добавил Мечислав с гордостью. «Видите, как хорошо вы замаскированы! Ничто вам здесь не угрожает, ни неожиданные облавы, ни даже обыски в саду. Только, не дай Бог, если на нас донесет кто-то, кто знает точно, где находится бункер. К счастью, это практически невозможно. Можете быть уверены, что если вы будете строго соблюдать осторожность, то мы вместе отпразднуем нашу победу и вашу свободу!»
Перед тем, как уйти в тот вечер, он напомнил нам о том, что приближается первый день рождения «Крыси». Однако же, несмотря на его оптимизм и все его старания нас успокоить, страх и волнение не отпускали нас еще долго. Лишь после того, как мы услышали от Януша, что разговоры о теплице прекратились совсем, потрясение того дня постепенно ушло в прошлое.
***
(*** затем Орна вспоминает сокамерников, тех, чьи характеры и черты остались в ее памяти. Рассказывает, как трудно уживались вместе столько разных людей, не известно на сколько запертых в маленькой комнате, сравнивает «Крысю» с кипящим котлом, готовым взорваться в любой момент. Описывает, как жили в бункере дети , несколько месяцев не видевшие солнечного света, дети, которым не разрешали громко смеяться и играть. Как «старший по бункеру», которого Орна назвала Боровский, но это ненастоящее его имя, навязывал остальным свои порядки. Рингельблюм вечно работал: он всегда сидел на одном конце длинного стола, обложившись книгами, и писал. Как Ильич. Его семья и его работа - единственное, чем он жил. Рингельблюм закончил в «Крысе» статью о польско-еврейских отношениях во время второй мировой войны и сумел до своей гибели передать ее подпольщикам, и она сохранилась. В той статье упомянут и Мечислав Вольский. И только ради Мечислава, кажется, впервые в жизни Рингельблюм покривил душой: не упомянул о том, что, вдобавок к ежемесячной плате за содержание, Мечислав - губа не дура! - брал одноразовую плату в десять тысяч злотых с головы за место в «Крысе». Владка говорит «за внушительное вознаграждение», а подробности я вычитала в биографии Рингельблюма «Кто напишет нашу историю» Самуила Касса. И хотя в той же биографии утверждается, что все деньги Мечислав тратил на «Крысю», но Рингельблюм почуял, что этот факт не добавит в случае чего Мечиславу уважения, и ничего не сказал. Не упоминает об этом и Орна. Судьба в итоге распорядилась так, что сомневаться в героизме и честности Мечислава Вольского не приходится в любом случае. ***)
Януш и Шимон
Януш был сыном сестры Мечислава. Он руководил работниками в саду. Януш не только знал о бункере под теплицей, но и активно участвовал в его жизни - во том, что касалось его безопасности, снабжения едой и ежедневного обслуживания. Помогал ему единственный его ровесник в «Крысе» - Шимон.
Януш был на редкость красивым юношей, широкоплечим и сильным. Светловолосый и голубоглазый, покрытый здоровым загаром людей, большую часть времени проводящих на свежем воздухе. Его белые зубы сверкали на загорелом лице. Шимон был худым и щуплым, черноголовым и черноглазым, цвет лица бледно-нездоровый. Его кожа была серой из-за пребывания под землей в течение многих месяцев. Никто бы не подумал, что у этих двоих найдется хотя бы общая тема для разговора - настолько разным был их образ жизни. И тем не менее. Шимон, хотя и жил в переполненном бункере, был одинок, так как среди сорока обитателей «Крыси» не было ни одного мальчика его возраста, с кем он нашел бы общий язык и общие интересы. Януш, который по идее жил «свободным человеком» и многие часы работал среди людей в саду, тоже был одинок. Молодым полякам трудно было вести нормальную жизнь во время оккупации - комендатский час, неожиданные облавы и другие ограничения не способствовали светским развлечениям. И кроме того, Януш нес на своих плечах опасную тайну и разделял ответственность за судьбу сорока «осужденных», спрятанных на территории его дома. Поэтому вряд ли он приглашал друзей в гости.
Сперва общение Януша и Шимона ограничивалась ежедневными делами, которые они исполняли вместе: это были работы, требующие физической силы - вынести и дезинфицировать «туалетные» ведра, вынести мусор, принести мешки с продуктами. В начале после исполнения своих обязанностей Януш уходил домой, заперев предварительно дверь теплицы. В последствии он стал оставаться подольше, они сидели с Шимоном и тихо беседовали. Со временем их беседы становились всё дольше, и наконец, Януш постоянно оставался в бункере, проводя все вечера с Шимоном.
Они часами сидели на нарах или у стола, играли в шахматы или листали книги о Палестине, которые взял с собой в «Крысю» Шимон, но большую часть времени они разговаривали. Шимон принадлежал к левой сионистской юношеской организации «hа-шомер hа-цаир» и собирался после войны уехать в Палестину учиться сельскому хозяйству. Януш, садовник, собирался стать специалистом в сельском хозяйстве. Его привлекали и живо интересовали новые методы ведения сельского хозяйства в Палестине, о которых ему рассказывал Шимон. И вот они оба решили, что после войны поедут вместе в Палестину, сперва в киббуц, где научатся превращать заброшенные каменные земли в цветущие сады и плодородные поля, а затем купят себе землю. К несчастью этим планам не суждено было сбыться. Януш заплатил жизнью за дружбу с Шимоном.
Когда гестаповцы ворвались в дом на Груецкой, Мечислав не сумел спасти племянника, как спас остальных родных, поклявшись, что те ничего не знали. Януш был там, в бункере, вместе с Шимоном и остальными евреями. И вместе с ними был расстрелян в тюрьме Павяк, на руинах гетто. (*** Януш прибежал в бункер предупредить об облаве и не успел выйти. ***)
Дружба этих мальчиков, разделивших трагическую судьбу, была как прекрасный цветок в пустыне, как одинокая звезда в темном беззвездном небе.
***
(*** Орна пишет о радостных моментах. О том, как праздновали капитуляцию Италии (откуда им было знать, что тут-то итальянских евреев и начнут отправлять в Освенцим). О Рождестве. На рождество 1943-го пан Вольский ничтоже сумняшеся приволок в бункер наряженую ёлку - и никому и в голову не пришло, что это чужой праздник - вино, торт, пирожные и всякие сладости. О первой годовщине «Крыси» - важный день, доказавший, что затея реальна, и дай бог чуть везения, они доживут до конца войны.
Орна пишет о своем отце, адвокате Тадеуше Клингере - «адвокате», как называла его уважительно пани Вольская. Очень хорошо пишет, очаровательный был мужчина, красавец, любимец дам, лучший друг дочки, сам всего достиг. Тосковал по жене, прятавшейся где-то в городе (мать Орны переживет войну на развалинах обезлюдевшей после восстания Варшавы и в январе 45-го ее освободят советские войска). «Адвокат» был единственным, кого семья Вольских приглашала по вечерам к себе в гости - он прекрасно танцевал со всеми дамами и развлекал их байками из адвокатской практики. Он покончит с собой 7-го марта 1944-го, когда раскроют «Крысю».
А потом умерла Бася. Это очень печальная и поучительная история. Басе было тринадцать лет, ее мать погибла в Треблинке, отец устроил ее в «Крысю», но сам прятался самостоятельно. Обитатели «Крыси» время от времени связывались с родными и друзьями (это скорее всего и послужило причиной провала), но писем от отца Баси не приходило уже давно, что было очень плохим знаком: Бася осталась сиротой. В «Крысе» она жила вместе с женщиной, которую Орна называет Мириам, но это вымышленное имя - старым другом семьи. И вот однажды ночью, когда все дети спали (или притворялись) «старший по бункеру» Боровский собрал совет и сказал, что деньги, оставленные басиным отцом, закончились, и надо скинуться на ее содержание. «Не будет же пан Вольский содержать ее на свои деньги» (Начать с того, что сам вопрос идиотский: у пана Вольского, будь он хоть каменный, не было бы другого выхода, он чисто из соображений безопасности не выкинет человека на улицу. Люди в отчаянии бог знает что творят. Что мы сейчас и увидим.) Кто-то зажмотничал. Боровский в сердцах заявил: а давайте спросим Мириам, _она_была_его_любовницей_, наверняка он ей что-то оставил. Наутро Бася не встала с постели. Больше она не ела, не пила, не разговаривала, не двигалась. Они умоляли, уговаривали, убеждали, укоряли, ругали, пытались насильно кормить... Галина принесла домашнего бульона специально для Баси - всё впустую. Бася умерла в течение нескольких дней. Ее завернули в простыню и похоронили в саду под деревом.
У отца Ирины были дурные предчувствия. Слишком много людей знает о «Крысе». Даже если им точно не известно, где она находится. Бункер обменивается письмами с внешним миром. Это плохо. После истории с курицей он понял, что рано или поздно, если Мечислав окажется под подозрением, либо вымогатели, либо информаторы гестапо будут знать, с чего начинать - с теплицы. И где-то в январе 1944-го ему удалось уговорить Ирину и ее мужа покинуть «Крысю». Они поселились в пустой квартире сестры Мечислава Галины, откуда им пришлось бежать и искать новое укрытие 7-го марта, когда Галина прибежала предупредить их о том, что «Крыси» больше нет, и им опасно оставаться в ее доме, и сама она уходит в подполье.
Вот такое длинное лирическое отступление. Извините, но я должна была рассказать о «Крысе» - после того как Владка упомянула о ней всего в нескольких строках и в таком мягко говоря странном тоне.
В сети есть фотографии мемориальной доски на здании рядом с тем местом, где находилась «Крыся». Вольские - Мечислав, Малгожата, Галина и Ванда, и премянник Мечислава Януш Высоцкий - носят теперь звание праведников мира. Никого не спасли. ***)
Источники:
Orna Jagur (Irena Grodzinska) - THE HIDING PLACE
Samuel D. Kassow - Who Will Write Our History?: Emanuel Ringelblum, the Warsaw Ghetto, and the Oyneg Shabes Archive
Они ворвались в дом и выволокли нас в сад, крича и толкая автоматами в спину. В это время вторая группа окружила теплицу. Они не искали - знали, куда идти. Мечислава схватили: «проклятый еврейский прихвастень, ты ответишь за это!» Сын, видя, что всё пропало в отчаянии крикнул: «Да, я прятал евреев. Но семья ничего не знала! Моя мать и сестры невиновны!» То ли они поверили ему, то ли решили, что не стоит тратить на нас время, так или иначе нас оттолкнули в сторону, и, охраняемые двумя жандармами, мы беспомощно наблюдали за тем, что произошло потом. Избитого Мечислава подтащили к теплице и с размаху бросили о стеклянную дверь.
«Евреи - наружу!»
С минуту немцы ждали ответа, затем принялись палить в воздух и грозили отравить всех как крыс, если они тотчас не выйдут с поднятыми руками. В конце концов люк поднялся, и обреченные люди начали выходить по одному. Первыми - матери с детьми. Бедные дети моргали, ослепленные дневным светом и ярким солнцем, которого они так долго не видели. Некоторые плакали; матери прижимали их беспомощно к себе. За ними поднялись взрослые -в мертвой тишине, иногда прерываемой женским плачем и криками гестаповцев. И последними - оба мальчика: мой внук Януш и Шимон...
Ей понадобилось несколько минут, чтобы собраться с мыслями и продолжить:
Они не решились спускаться в бункер, боясь, что внутри могли поджидать вооруженные люди, вместо этого они бросили вниз гранату - и всё взлетело на воздух.
... Их убили не здесь. С пинками и лаем их погрузили в машины и увезли. Их всех расстреляли на руинах Варшавского гетто. (*** в тюрьме Павяк на территории разрушенного гетто. ***) Но еще до того, как они уехали, один из мужчин был уже мертв. С проклятьями они бросили его тело в грузовик. Он, должно быть, покончил жизнь самоубийством. Это был адвокат...
... Адвокат был моим отцом, у него был цианистый калий, - прошептала я.
Когда будешь писать свои воспоминания, не забудь рассказать про Басю. - Пани Вольская встала со скамейки и указала на дерево, под которым мы сидели. - Она лежит под этим деревом, и мы пометили место, вырезав на стволе крест и ее имя. Может, выжил кто-то из родственников, и они захотят перезахоронить ее на еврейском кладбище.
***
В 1943-м году Ира Гродзинская (теперь Орна Ягур) и ее муж Йосеф восемь месяцев прятались в уникальном месте - в самом большом на территории Варшавы укрытии для евреев, бежавших из гетто - в подземном бункере под кодовым названием «Крыся», вырытом под теплицей для помидоров и грибов в саду поляка Мечислава Вольского и его семьи. Ира с мужем покинули «Крысю» за пару месяцев до ее гибели и оказались единственными оставшимися вживых ее обитателями. Всего в бункере скрывалось 38 евреев, среди них историк Эммануэль Рингельблюм с женой и сыном.
Начало.
1942 год. Сестра Мечислава Вольского Галина -подпольщица и жена подпольщика - прячет в доме своей матери и брата на улице Груецкой девушку еврейку по имени Виска. Виску любят как родную, и еврейское подполье решается предложить Мечиславу рискованый план: построить под его садом большое подземное укрытие, в котором спрятать на неопределенный срок как можно больше людей. Мечислав Вольский тридцатидвухлетний холостяк, но у него немаленькая семья: мать Малгожата, две сестры Галина и Ванда и восемнадцатилетний племянник Януш Высоцкий, который помогает ему в саду. Успех всей затеи возможен только в том случае, если участвовать в ней согласится вся семья. Да, вы правильно догадались: все пятеро согласились ради чужих людей рисковать своей жизнью и жизнью своих родных - не один день, не неделю, не даже месяц, а неизвестно сколько. Пока Варшава под немцами.
Бункер решили выкопать под теплицей для грибов и помидоров. Размеры теплицы переправили в гетто, где были сделаны подогнанные точно под размеры деревянные нары в два уровня один над другим, столы и скамьи. Чтобы не привлекать внимание, Мечислав не стал нанимать поляков копать бункер, вместо этого из гетто переправили группу мужчин. Они копали ночью, а днем Мечислав прятал их у себя в доме. Когда всё было готово, из гетто переправили мебель, и копавшие бункер евреи стали первыми его обитателями. К жилому отсеку прилегала маленькая кухня, в которую подавалась вода - отвод от тепличной - а из гетто переправили плиту. Дым выходил через дыру, спрятанную под очень густым кустарником, и готовили только ночью. Там же стирали. Туалета не было - ходили в вёдра, которые опрожняли по ночам. Жилое помещение было длиной примерно 7 метров, 5 метров в ширину и высотой чуть меньше двух метров. Внутри было очень, очень, очень душно. Люк открывали только ночью - днями в саду копошились работники Мечислава. Вообще, днем обитатели «Крыси» сидели тише воды ниже травы, а Януш всегда был рядом, насвистывая популярные мелодии при малейшей опасности. «Нормальная» жизнь «Крыси» начиналась с наступлением темноты.
«Крыся» просуществовала больше года. По одним данным ее выдал польский мальчишка, восемнадцатилетний контрабандист Ян Лакинский. По другим (по слухам, на которые полагается, например Владка) Мечислав проговорился о «Крысе» своей подружке, и, когда они поссорились, та донесла о тайном бункере Гестапо. Погибли Мечислав Вольский, Януш и все тридцать восемь их подопечных.
В 1945 году Ира Гродзинская обещала пани Вольской написать о «Крысе», но исполнила своё обещание только через много-много лет, когда мать Мечислава уже умерла. Книга называется Bunkier „Krysia”, в английском переводе «The Hiding Place». Даже, кажется, есть русский перевод, сделанный в Израиле издательством «Лохамей ха-геттаот», но у меня его нет, а рассказать об этом совершенно необходимо, особенно послед того, как Владка упомянула о нем - вскользь, неполно и несправедливо.
Я приведу лишь несколько отрывков, просто чтобы дать представление о том, что такое была «Крыся» глазами очевидца.
***
11-е июня 1943 года стало решающей датой в моей жизни. В тот день мы с Йосефом спустились вместе в укрытие и начали нашу совместную жизнь. До этого мы прятались по отдельности.
Почти стемнело, когда Януш привел нас в сад. Он оставил нас в увитом плющем павильоне и прошептал: «Ждите меня здесь. Когда стемнеет, я принесу ваши вещи и приведу вас в «Крысю». Так мы называем укрытие для конспирации.» Воздух был наполнен пьянящим запахом цветов. Тишину ночи нарушали редкие одиночные выстрелы. Я почуяла опасность, меня охватил страх. «Что мы творим, сами себя запираем в клетку, из которой нет выхода?» - думала я в отчаянии. Словно угадав мои мысли, Йосеф прошептал: «Не мучай себя. Мы решили уйти под землю и не спасаться больше бегством как загнанные звери. Если повезет, мы проживем в этом бункере до конца войны.»
Януш бесшумно проскользнул в павильон. Его черный силуэт выделялся в ночной темноте: «Идите за мной» - сказал он и повел нас через сад по узкой тропинке. Луна из-за облаков едва освещала нам путь. Подойдя к длинному узкому сооружению с низкой стеклянной крышей, Януш отворил дверь и сказал: «Здесь, под теплицей, и находится укрытие» - и принялся тихо насвистывать известную песенку. Это было сигналом для находившихся внутри. Люк медленно поднялся и стало видно тускло освещенный квадрат. Снизу для нас подставили лестницу. На мгновение меня охватили паника и сомнения: «Может, лучше уйти?» Но я знала, конечно, что поздно было менять решение. Я начала неохотно спускаться. Меня обдало горячей волной затхлого воздуха. Запах плесени, смешанный с запахом пота, непроветренной одежды и остатков еды. После душистого чистого воздуха в саду эту вонь было особенно трудно перенести.
Постепенно мои глаза привыкли к тусклому свету в бункере, и я начала различать силуэты. Это был длинный узкий прямоугольник того же размера, что и теплица. По обеим сторонам стояли нары в два этажа. Между ними стояли рядом деревянные столы и по бокам длинные скамьи. Несколько карбидных ламп на столе излучали слабый мерцающий свет. […] Наша койка была нижней последней в правом ряду. Узлы с нашими вещами были уже там. И кто-то заботливо положил на койку простыню, подушку и одеяло. […]
***
Распорядок дня.
Распорядок дня был ниточкой, связывавшей обитателей бункера - случайную группу людей, между которыми на самом деле не было ничего общего, кроме того факта, что все они были евреями, т.е. людьми, приговоренными нацистами к смерти и пытавшимися избежать приведения этого приговора в исполнение. Ежедневные дела - заказ и приготовление еды, уборка, стирка и штопка, давали иллюзию «нормальной» жизни в совершенно ненормальной и абсурдной ситуации. Ежедневные дела были единственным, что уподобляло этих людей, выброшенных за грань общества, остальному населению, у которого хотя бы оставалось право на жизнь. Еще они помогали отсчитывать время, разбивая каждый день на постоянные размеренные части. Отрезанным от информации - от газет и радио - было трудно отсчитывать, сколько прошло недель или месяцев, и помнить, который сегодня день. Но каждый ужин, который разделяли обитатели «Крыси», отмечал начало нового дня, приближая их к концу войны, вселяя надежду и оптимизм. Неудивительно, что роль распорядка дня непропорционально возрасла. Для большинства обитателей бункера он стал центром существования. В их глазах пустяшные вещи превращались в самые важные, казалось, они полностью теряли чувство реальности. К примеру, если кто-то по ошибке получал твердый сыр вместо заказанного творога, то он закатывал истерику и громкий скандал, который мог стоить жизни всем обитателям «Крыси», влючая зачинщика. Если тогда, чувствуя страх и отвращение, я не могла простить такого поведения, то теперь, по прошествии времени, я могу до некоторой степени объяснить его: это было своего рода стредством психологической самозащиты от постоянной смертельной опасности. Давало иллюзию другой реальности, в которой пустяки были важны. «День» начинался в бункере вечером, после того, как уходили из сада работники. До того мы притворялись, что нас не было. Люк был закрыт. Темнота в бункере лишь частично освещалась двумя карбидными лампами на обоих концах длинного стола. Большинство людей лежали на нарах в темноте. Иногда слышался чей-нибудь вздох, чих или кашель - все звуки заглушали подушкой или шарфом. Дети играли почти бесшумно, шепотом. Время от времени кто-нибудь садился за стол перекусить. Иногда мы слышали голоса рабочих в саду. Если они приближались к теплице, Януш, присматривавший за ними, стоял рядом и не оставлял их одних ни на минуту.
Хотя стеклянные панели теплицы были затемнены, и песок разбросан на всех подоконниках (якобы для того, чтобы помидоры созревали равномерно, но на самом деле для маскировки), благоразумно было не подпускать работников слишком близко к укрытию. Днем дверь в теплицу для приличия не запирали. Когда ситуация снаружи становилась неоднозначной, приближались шаги немцев, или их голоса были слышны в саду, Януш принимался насвистывать мелодию «Besame, besame mucho...» Это было сигналом - опасность близко! В бункере немедленно наступало чрезвычайное положение - полное затишье. И лишь тяжелое дыхание усиливало напряжение и ощущение нависшей опасности. Все вслушивались в малейшие звуки, доносившиеся извне. Только когда мы слышали, как Януш насвистывает снова, на этот раз “Warum kusst Dich mein mund so heiss…” - что означало «всё в порядке, опасность миновала» - жизнь возвращалось в нормальное русло, мы чувствовали облегчение и внезапный прилив оптимизма.
Вечером, после ухода работников, бункер начинал медленно просыпаться от бездействия. Женщины, чья очередь была готовить, начинали потихоньку чистить овощи для супа - горячего ужина, который ели все вместе. Чуть позже, когда снаружи уже совсем стемнеет, зажигали огонь в маленькой печке на «кухне» за ширмой в левом конце бункера, и на плиту ставили большую кастрюлю. Дым не было видно снаружи, потому что отверстие было замаскирована густым кустарником. Еще там был кран, откуда мы набирали драгоценную воду для питья, стирки, готовки еды, и мытья вёдер, стоявших в «туалете» за другой ширмой.
Каждый вечер после ужина приходил Януш и вместе с Шимеком, своим одногодкой в бункере, приносил мешки с продуктами. Потом они вместе выносили мусор и вёдра из «туалета» - чтобы вымыть и дезинфицировать их. Эти далеко не приятные, но необходимые обязанности, выполняемые вместе, не помешали юношам подружиться.
Люк поднимали, открывали дверь в теплицу, и свежесть сада долетала до бункера, разрежая на время густой затхлый горячий воздух. В углу теплицы, где раздвигались стеклянные панели, стоял на часах один из мужчин, его голова торчала в дыре, высматривая опасность, прислушиваясь к ночи, вглядываясь в темноту. Позже, когда всё было готово к завтрашнему дню, Мечислав частенько заходил в гости, принося с собой надежду и оптимизм. (Если бы вдобавок к своей храбрости и дерзости на грани бравады, Мечислав не был бы оптимистом, ему в жизни не удалось бы спрятать у себя под теплицей - посреди толпы ничего не подозревавших садовых работников - сорок человек евреев )
Мечислав был ниточкой, связывавшей нас с внешим миром: он рассказывал нам о ситуации на фронтах и в Варшаве. Он был связан с подпольем и тайно слушал нелегальное радио - запрещенное под угрозой смерти развлечение. Иногда он оставался допоздна и вместе с обитателями «Крыси» мечтал о будущем - о том, что закончится война, и нацистская Германия будет разбита; о том, как все выйдут из «Крыси» на свет божий и начнут новую жизнь свободными людьми; как сам он станет знаменит за то, что посмел противостоять нацистам и спас жизни сорока людей. Бункер станет музеем - напоминанием о прошлом и предостережением на будущее. Не только евреи и поляки - туристы со всего мира будут приезжать поглядеть на него. «Если кто-то из вас пригласит меня в Палестину - я приеду поглядеть на вашу страну, святые места, киббуцы...» - размышлял Мечислав.
После его прихода какое-то время у всех было приподнятое настроение. Он возвращал нам самоуважение и человеческое достоинство.
***
(*** Орна уделяет целую главу клопам - проклятию «Крыси». Были дни, когда они готовы были всё спалить к чертям, лишь бы избавиться от клопов. Я пропущу эту главу. ***)
***
Случай с курицей и визит полицейского
Однажды утром в часы бездействия случилось нечто странное и необычное, и без предупредительного свиста Януша, что напугало нас еще сильнее. Вдруг мы услышали громкое кудахтанье курицы, царапание лапок о стекло, отчаянное хлопанье крыльями - и опять кудахтанье всё громче и громче у нас над головами. В следующее мгновение послышался стук деревянных сабо - кто-то вбежал в теплицу - рассерженный голос Януша, затем звук захлопнутой двери - и тишина. Только тут мы осознали, что, в отличие от прошлых чрезвычайных ситуаций, в этот раз вместо настороженной тишины в бункере поднялась паника. Кто-то кричал, что, наверное, возник пожар, и надо бежать немедленно. Одна женщина истерично кричала, чтобы подняли люк и посмотрели, что происходит; кто-то жаловался, что все сбегут, а нас оставят одних умирать с голоду. Кричали громко. Были забыты все правила осторожности. Лишь после долгой тишины наверху возбуждение в «Крысе» стихло и сменилось тревогой и страхом. Что именно произошло утром, мы не знали. Но одно было несомненно: если наши крики слышали в теплице и снаружи, то это могло вызвать подозрения работников и привести к трагическим последствиям. Мечислав мог решить, что бункер раскрыт, и все должны покинуть «Крысю».
Наконец все устали от мрачных предсказаний и тихо разошлись по углам. Самым разумным казалось фаталистическое смирение: будь что будет. Что сделано, то сделано, ничего не изменишь, и остается лишь ждать окончания рабочего дня, когда Януш спустится к нам и объяснит наконец, что случилось утром. Часы ожидания тянулись дольше, чем в другие дни....
Когда Януш в конце концов явился в тот вечер, его лицо было серьезным и обеспокоенным. Вместо обычного вечернего распорядка, он сел у стола и начал рассказ:
«Один из вас, последний часовой, забыл задвинуть обратно стеклянную панель на крыше теплицы и оставил проем. Утром работница в саду вдруг побежала за курицей. Курица, убегая, взобралась на низкую крышу и хлопая крыльями упала в проем. Женщина открыла дверь и бросилась ловить курицу. Я сразу последовал за ней, поймал курицу и стал кричать на нее за то, что она бегала за курицей по всей теплице, где пан Вольский выращивает свои драгоценные грибы. Я хотел заглушить ваши громкие глоса из подземли и вытолкать ее как можно быстрее наружу, так как боялся, что она тоже вас слышала. Когда мы вернулись в сад, испуганная баба принялась рассказывать всем, что в теплице живут привидения: она слышала их голоса и видела, как они плавают в воздухе. Все прекратили работать и с интересом слушали рассказ. Тогда я попытался высмеять ее, дрязня ее и говоря, что у нее что-то с гловой, отчего у нее видения, и она выдумывает потрясающие истории. Однако я не уверен, что мне удалось их убедить.»
Лично я, с моим богатым воображением, не только разделяла страхи Януша, но подозревала, что женщина сделала это нарочно. Возможно, у нее были подозрения насчет теплицы (возможно подозрения эти разделяли ее сотоварищи), и воспользовавшись отверстием в крыше она загнала туда крурицу и столкнула ее в проем. Это дало ей повод вбежать в теплицу и посмотреть, что там внутри. Кроме Йосефа я никому не рассказала о своих страхах, мучивших меня довольно долго, как постоянная зубная боль в голове.
После рассказа Януша наступила тяжелая тишина. Наконец кто-то задал вопрос, вертевшийся у всех на языке: «Знает ли о случившемся Мечислав, и что он собирается делать?» Януш ответил неясно, но ответ его не предвещал худшего: «Дядя знает обо всем в подробностях. Он расстроен, конечно, но намерен что-нибудь придумать, чтобы отвлечь подозрения работников. У него даже созрел план, который он хочет обсудить с вами.»
В этот раз нам не пришлось долго ждать Мечислава. Он явился быстро и сразу же приступил к делу. Мы боялись, что он будет рассержен и обвинит нас в безответственном поведении, которое вызвало беду. Но не это было у него на уме. «Дело серьезно» - сказал он. - «Мне надо убедить работников сада, что в теплице не происходит ничего подозрительного, и никто в ней не прячется. Я не могу уволить эту женщину, чтобы заткнуть ей рот, так как это только усилит подозрения и пойдут новые слухи. Бог знает, до кого дойдут эти слухи, и к каким последствиям приведут! И вот, что я придумал: мой знакомый полицейский настоящий гурман и обожает грибы. Недавно я рассказал ему о том, что сам выращиваю грибы у себя в теплице, и он очень заинтересовался. Как можно скорее я приглашу его в гости, хорошенько накормлю и напою и затем объявлю, что у меня для него сюрприз. Я приведу его в сад - показать грибы. Так, чтобы все работники сада видели, как он войдет в теплицу. Я разрешу ему собрать немного грибов - в подарок от меня. Уверен, что это ‘представление’ убедит их, что в теплице ничего нет, кроме грибов и созревающих помидоров, а история о привидениях - полнейшая чепуха, плод богатого воображения тетки.»
Его дерзкий план казался мне столь же рискованным, сколь танец на канате над пропастью. Однако, если Мечислав верил в его успех и хотел дать нам шанс, нам ничего не оставалось, как согласиться и понадеяться на удачу.
В тот вечер в «Крысе» стояла напряженная атмосфера. Мечислав не задержался у нас. Перед тем, как уйти, он обернулся и сказал: «Я дам вам знать заранее, когда он придет. В этот раз, пожалуйста, сидите тихо. От вас зависит успех всей затеи и, возможно, жизни всех нас.» Несколько дней спустя Януш сообщил нам, что полицейский явится назавтра, скорее всего, к полудню. Но для осторожности следует быть особенно бдительными с самого утра. Мы также решили, что в этот раз Януш не будет предупреждать нас свистом, это выглядело бы странно в предстоящей ситуации.
На следующий день мы быстро переделали все утренние дела, и каждый залез на свои нары. Мы решили, что так удобнее всего - подушкой или одеялом можно быстро заглушить непредвиденный чих или кашель. Детей, которые обычно играли у себя в углу, разделили и приставили к каждому родителей, ответственных за их поведение. К обеим глухим старухам приставили по два человека - чтобы, если что, заткнуть им рот. Еще одного человека поставили стоять наверху лестницы, прислушиваться и подавать нам сигналы при приближении шагов и голосов наверху. Все в «Крысе» понимали серьезность ситуации и свою ответственность за успех плана Мечислава. Для сорока человек разных возрастов и темпераментов сохранять полную тишину и неподвижность в течение неопределенного времени было нелегкой задачей. И атмосфера была тяжелой и напряженной в эти, казалось нескончаемые, часы ожидания.
Наконец, стоявший на лестнице приложил палец к губам - началось. Вскоре мы услышали суету в теплице у нас над головами: сперва шаги, потом громкие голоса и смех. Мы слышали звуки, но не могли разобрать, кто говорил и о чем. Время остановилось, как кадр застывший на экране. На уме у «изгоев» было только одно: пусть он ничего не заметит и не услышит...
Когда наконец в теплице стало тихо, бункер вздохнул с облегчением, и все почувствовали ужасную усталость. Большинство людей осталось на нарах, переживая вновь ужасные часы или, наоборот, забывшись сном.
Только уже вечером, когда появились Мечислав и Януш, «Крыся» очнулась. Мечислав был в хорошем настроении и казался доволен результатами визита полицейского: «Надеюсь, я навсегда заткнул ей рот. Жаль, вы не видели их лица - когда они смотрели, как полицейский входит в теплицу вместе со мной, а потом - как он выходит оттуда с корзиной грибов! Я нарочно попросил одного из работников принести в теплицу корзинку для гостя. Полицейский сорвал несколько грибов по обеим сторонам люка, наклонившись над входом в «Крысю»» - добавил Мечислав с гордостью. «Видите, как хорошо вы замаскированы! Ничто вам здесь не угрожает, ни неожиданные облавы, ни даже обыски в саду. Только, не дай Бог, если на нас донесет кто-то, кто знает точно, где находится бункер. К счастью, это практически невозможно. Можете быть уверены, что если вы будете строго соблюдать осторожность, то мы вместе отпразднуем нашу победу и вашу свободу!»
Перед тем, как уйти в тот вечер, он напомнил нам о том, что приближается первый день рождения «Крыси». Однако же, несмотря на его оптимизм и все его старания нас успокоить, страх и волнение не отпускали нас еще долго. Лишь после того, как мы услышали от Януша, что разговоры о теплице прекратились совсем, потрясение того дня постепенно ушло в прошлое.
***
(*** затем Орна вспоминает сокамерников, тех, чьи характеры и черты остались в ее памяти. Рассказывает, как трудно уживались вместе столько разных людей, не известно на сколько запертых в маленькой комнате, сравнивает «Крысю» с кипящим котлом, готовым взорваться в любой момент. Описывает, как жили в бункере дети , несколько месяцев не видевшие солнечного света, дети, которым не разрешали громко смеяться и играть. Как «старший по бункеру», которого Орна назвала Боровский, но это ненастоящее его имя, навязывал остальным свои порядки. Рингельблюм вечно работал: он всегда сидел на одном конце длинного стола, обложившись книгами, и писал. Как Ильич. Его семья и его работа - единственное, чем он жил. Рингельблюм закончил в «Крысе» статью о польско-еврейских отношениях во время второй мировой войны и сумел до своей гибели передать ее подпольщикам, и она сохранилась. В той статье упомянут и Мечислав Вольский. И только ради Мечислава, кажется, впервые в жизни Рингельблюм покривил душой: не упомянул о том, что, вдобавок к ежемесячной плате за содержание, Мечислав - губа не дура! - брал одноразовую плату в десять тысяч злотых с головы за место в «Крысе». Владка говорит «за внушительное вознаграждение», а подробности я вычитала в биографии Рингельблюма «Кто напишет нашу историю» Самуила Касса. И хотя в той же биографии утверждается, что все деньги Мечислав тратил на «Крысю», но Рингельблюм почуял, что этот факт не добавит в случае чего Мечиславу уважения, и ничего не сказал. Не упоминает об этом и Орна. Судьба в итоге распорядилась так, что сомневаться в героизме и честности Мечислава Вольского не приходится в любом случае. ***)
Януш и Шимон
Януш был сыном сестры Мечислава. Он руководил работниками в саду. Януш не только знал о бункере под теплицей, но и активно участвовал в его жизни - во том, что касалось его безопасности, снабжения едой и ежедневного обслуживания. Помогал ему единственный его ровесник в «Крысе» - Шимон.
Януш был на редкость красивым юношей, широкоплечим и сильным. Светловолосый и голубоглазый, покрытый здоровым загаром людей, большую часть времени проводящих на свежем воздухе. Его белые зубы сверкали на загорелом лице. Шимон был худым и щуплым, черноголовым и черноглазым, цвет лица бледно-нездоровый. Его кожа была серой из-за пребывания под землей в течение многих месяцев. Никто бы не подумал, что у этих двоих найдется хотя бы общая тема для разговора - настолько разным был их образ жизни. И тем не менее. Шимон, хотя и жил в переполненном бункере, был одинок, так как среди сорока обитателей «Крыси» не было ни одного мальчика его возраста, с кем он нашел бы общий язык и общие интересы. Януш, который по идее жил «свободным человеком» и многие часы работал среди людей в саду, тоже был одинок. Молодым полякам трудно было вести нормальную жизнь во время оккупации - комендатский час, неожиданные облавы и другие ограничения не способствовали светским развлечениям. И кроме того, Януш нес на своих плечах опасную тайну и разделял ответственность за судьбу сорока «осужденных», спрятанных на территории его дома. Поэтому вряд ли он приглашал друзей в гости.
Сперва общение Януша и Шимона ограничивалась ежедневными делами, которые они исполняли вместе: это были работы, требующие физической силы - вынести и дезинфицировать «туалетные» ведра, вынести мусор, принести мешки с продуктами. В начале после исполнения своих обязанностей Януш уходил домой, заперев предварительно дверь теплицы. В последствии он стал оставаться подольше, они сидели с Шимоном и тихо беседовали. Со временем их беседы становились всё дольше, и наконец, Януш постоянно оставался в бункере, проводя все вечера с Шимоном.
Они часами сидели на нарах или у стола, играли в шахматы или листали книги о Палестине, которые взял с собой в «Крысю» Шимон, но большую часть времени они разговаривали. Шимон принадлежал к левой сионистской юношеской организации «hа-шомер hа-цаир» и собирался после войны уехать в Палестину учиться сельскому хозяйству. Януш, садовник, собирался стать специалистом в сельском хозяйстве. Его привлекали и живо интересовали новые методы ведения сельского хозяйства в Палестине, о которых ему рассказывал Шимон. И вот они оба решили, что после войны поедут вместе в Палестину, сперва в киббуц, где научатся превращать заброшенные каменные земли в цветущие сады и плодородные поля, а затем купят себе землю. К несчастью этим планам не суждено было сбыться. Януш заплатил жизнью за дружбу с Шимоном.
Когда гестаповцы ворвались в дом на Груецкой, Мечислав не сумел спасти племянника, как спас остальных родных, поклявшись, что те ничего не знали. Януш был там, в бункере, вместе с Шимоном и остальными евреями. И вместе с ними был расстрелян в тюрьме Павяк, на руинах гетто. (*** Януш прибежал в бункер предупредить об облаве и не успел выйти. ***)
Дружба этих мальчиков, разделивших трагическую судьбу, была как прекрасный цветок в пустыне, как одинокая звезда в темном беззвездном небе.
***
(*** Орна пишет о радостных моментах. О том, как праздновали капитуляцию Италии (откуда им было знать, что тут-то итальянских евреев и начнут отправлять в Освенцим). О Рождестве. На рождество 1943-го пан Вольский ничтоже сумняшеся приволок в бункер наряженую ёлку - и никому и в голову не пришло, что это чужой праздник - вино, торт, пирожные и всякие сладости. О первой годовщине «Крыси» - важный день, доказавший, что затея реальна, и дай бог чуть везения, они доживут до конца войны.
Орна пишет о своем отце, адвокате Тадеуше Клингере - «адвокате», как называла его уважительно пани Вольская. Очень хорошо пишет, очаровательный был мужчина, красавец, любимец дам, лучший друг дочки, сам всего достиг. Тосковал по жене, прятавшейся где-то в городе (мать Орны переживет войну на развалинах обезлюдевшей после восстания Варшавы и в январе 45-го ее освободят советские войска). «Адвокат» был единственным, кого семья Вольских приглашала по вечерам к себе в гости - он прекрасно танцевал со всеми дамами и развлекал их байками из адвокатской практики. Он покончит с собой 7-го марта 1944-го, когда раскроют «Крысю».
А потом умерла Бася. Это очень печальная и поучительная история. Басе было тринадцать лет, ее мать погибла в Треблинке, отец устроил ее в «Крысю», но сам прятался самостоятельно. Обитатели «Крыси» время от времени связывались с родными и друзьями (это скорее всего и послужило причиной провала), но писем от отца Баси не приходило уже давно, что было очень плохим знаком: Бася осталась сиротой. В «Крысе» она жила вместе с женщиной, которую Орна называет Мириам, но это вымышленное имя - старым другом семьи. И вот однажды ночью, когда все дети спали (или притворялись) «старший по бункеру» Боровский собрал совет и сказал, что деньги, оставленные басиным отцом, закончились, и надо скинуться на ее содержание. «Не будет же пан Вольский содержать ее на свои деньги» (Начать с того, что сам вопрос идиотский: у пана Вольского, будь он хоть каменный, не было бы другого выхода, он чисто из соображений безопасности не выкинет человека на улицу. Люди в отчаянии бог знает что творят. Что мы сейчас и увидим.) Кто-то зажмотничал. Боровский в сердцах заявил: а давайте спросим Мириам, _она_была_его_любовницей_, наверняка он ей что-то оставил. Наутро Бася не встала с постели. Больше она не ела, не пила, не разговаривала, не двигалась. Они умоляли, уговаривали, убеждали, укоряли, ругали, пытались насильно кормить... Галина принесла домашнего бульона специально для Баси - всё впустую. Бася умерла в течение нескольких дней. Ее завернули в простыню и похоронили в саду под деревом.
У отца Ирины были дурные предчувствия. Слишком много людей знает о «Крысе». Даже если им точно не известно, где она находится. Бункер обменивается письмами с внешним миром. Это плохо. После истории с курицей он понял, что рано или поздно, если Мечислав окажется под подозрением, либо вымогатели, либо информаторы гестапо будут знать, с чего начинать - с теплицы. И где-то в январе 1944-го ему удалось уговорить Ирину и ее мужа покинуть «Крысю». Они поселились в пустой квартире сестры Мечислава Галины, откуда им пришлось бежать и искать новое укрытие 7-го марта, когда Галина прибежала предупредить их о том, что «Крыси» больше нет, и им опасно оставаться в ее доме, и сама она уходит в подполье.
Вот такое длинное лирическое отступление. Извините, но я должна была рассказать о «Крысе» - после того как Владка упомянула о ней всего в нескольких строках и в таком мягко говоря странном тоне.
В сети есть фотографии мемориальной доски на здании рядом с тем местом, где находилась «Крыся». Вольские - Мечислав, Малгожата, Галина и Ванда, и премянник Мечислава Януш Высоцкий - носят теперь звание праведников мира. Никого не спасли. ***)
Источники:
Orna Jagur (Irena Grodzinska) - THE HIDING PLACE
Samuel D. Kassow - Who Will Write Our History?: Emanuel Ringelblum, the Warsaw Ghetto, and the Oyneg Shabes Archive