Владка Мид "По обе стороны стены"
продолжение.
предыдущие посты: http://one-way.livejournal.com/tag/vladka%20meed
Абраша Блюм (окончание)
Когда я пришла в себя, комната кишела разъяренными людьми, и они забрасывали меня вопросами. Они боялись, что из-за меня сожгут весь дом. Явились три полицейских поляка, выгнали всех остальных и принялись допрашивать меня одну. Я всё еще плохо соображала, отвечала с трудом, пыталась повторить в точности то, что сказала ранее немецкому офицеру, арестовавшему нас с Абрашей. Полицейские вновь обыскали комнату, то и дело засовывая вещи себе в карманы. Мне было всё равно. Я понимала, что скоро конец. Единственное, что я хотела знать - жив ли Абраша? Что с ним?
И вдруг в сопровождении полицейского в комнату вошел Абраша. Я содрогнулась. Его лицо было сине-багрового цвета, и одна сторона распухла. Голова в крови, кровь изо рта, руки в синяках. Он едва мог идти. Я упросила полицейского разрешить ему лечь. На все вопросы он отвечал вяло и бессвязно.
Не помню, сколько продолжался допрос, наконец нас вывели из комнаты. Абраша шел из последних сил, морщась от боли. Шепотом я спросила его, как он себя чувствовал, он не смог произнести ни слова.
Светало, улицы были пусты. Нас привели в отделение на Даниловичевской улице. Абраша упал на единственный стул в пустой комнате. Но через несколько минут его увели. Меня препроводили в кабинет. Я механически повторила свой рассказ. После допроса полицейский повел меня по длинному темному корридору, по обе стороны которого были еще более темные камеры. Я вглядывалась сквозь прутья каждой камеры в поисках Абраши. Я увидела его мельком, и меня втолкнули в такую же холодную и темную камеру рядом. Впервые в жизни я была за решеткой. Будто в тумане я увидела, как в потолке зажглась тусклая лампочка, мрачно осветившая грязно-белые стены. И, будто сквозь вату, услышала, как захлопнулась тяжелая железная дверь. Я была слишком уставшей, чтобы испугаться. Голова тряслась, ноги подгибались, и холод пробирал до костей. Я опустилась на каменную скамью и уснула.
Меня разбудил скрип двери - в камеру ко мне бросили еще одну женщину. Лица ее не было видно, только слышны ее пререкания с охранником. Она, очевидно, была или воровкой или проституткой. Я притворилась спящей. Голова начала проясняться, и теперь я думала о том, как связаться с нашими товарищами и сообщить им о несчастье. Утром к нам на квартиру должна прийти жена Абраши и еще несколько человек - как их предупредить? Попросить охранника? В кармане до сих пор лежали 60 злотых. За хорошую плату полицейские поляки были услужливы.
Моя соседка по камере крепко спала. На цыпочках я подошла к железной двери, надеясь поговорить с охранником. Кто знает...
Полицейский взял деньги, дал мне бумагу и карандаш и велел поторопиться. Даже предложил мне чашку кофе.
Я упрашивала его разрешить мне увидеть Абрашу. Он сперва колебался, но в конце концов послушался, открыл дверь в камеру Абраши и отвернулся - наблюдать за главным входом.
Абраша спал. Я разбудила его и, протянув ему кофе, сообщила о том, что собираюсь передать записку. После минутной паузы он смог произнести, тяжело дыша: «Только запомни, не пиши адресов. Этому полицейскому нельзя доверять.» Потом едва слышно добавил: «Не меняй показаний: настаивай, что ты полька. Может, это тебя спасет...»
Это были последние его слова, сказанные мне. Пришел охранник, и мне пришлось вернуться в мою камеру.
В 8 утра мне устроили новый допрос, после которого следователь сообщил мне, что «еврея», то есть Абрашу, в три часа пополудни переведут на Аллею Шуха (***Аллея Яна Христиана Шуха в Варшаве***), а через полчаса после того туда же увезут и меня.
На Аллее Шуха находилась штаб-квартира Гестапо. Отправиться туда означало отправиться на смерть. Я думала, что за последние несколько часов смирилась с мыслью о смерти, но нет - этот приговор был как удар. Потом в камере я больше ни очем не могла думать. Мои жуткие мысли прервал охранник. Он спросил, есть ли у меня польский пасспорт, либо Kennkarte, документ, выдававшийся арийцам. У меня не было ни того ни другого. Почему? Не было времени забрать.
«Где ты подавала на документы?» - настаивал он.
Я назвала такую-то контору. Какая разница? Для еврея единственным способом достать подлинный документ было купить такой документ у польской семьи, в которой кто-нибудь умер. У меня не было документов на мое новое имя - Михалина Марковская. Я пользовалась фальшивками. Но какое сейчас всё это имеет значение, моя судьба решена.
Он продолжал расспрашивать: Кто этот еврей? Мои остальные связи? Где хозяин квартиры? Меня измучили его вопросы. Наконец меня опять оставили одну. Час или дольше я стояла прислонившись к массивной железной двери, прислушиваясь к малейшим шорохам. Никто за мной не явился. Шло время. Наверняка уже после полудня и пора переводить нас в Гестапо.
Я услышала, как отворилась дверь соседней камеры. Кого-то вывели - скорее всего, Абрашу. Я бросилась к решетке - но ничего не увидела. Скоро моя очередь. Но за мной опять не пришли. Полицейского, с которым я передала записку, не было. Охранник заявил, что ничего не знает. Я не спала всю ночь.
Наутро мне сообщили, что меня заберут в Гестапо в 11. Страх усилился еще больше, но опять - за мной никто не пришел. Почему?
В пять часов вечера меня вывели из камеры. В дверях стоял хозяин моей квартиры. Что он тут делает? Его арестовали? Его улыбка успокоила меня, всё в порядке, они подкупили полицейских. Мою записку доставили по адресу - Анне Вохальской, нашей доверенной полячке, моей «приемной» матери, на Кжизановского 44. Она немедленно сообщила моим друзьям, а те в свою очередь, дали взятку в десять тысяч злотых шефу полицейского участка, где находилась я. Меня освободили в течение часа.
Но для Абраши было слишком поздно. Его уже отправили в Гестапо, откуда он не вернулся.
Абраша был душой всей деятельности Бунда - общественных столовых, подпольных школ, нелегальных публикаций, и, наконец, руководства восстанием Варшавского гетто. Своей неутомимостью, добротой, упрямым оптимизмом и спокойной заботой о товарищах Абраша заслужил признание всего гетто.
Даже и перед лицом смерти, когда он лежал израненный в тюремной камере, он думал о безопасности других. О своей судьбе, о своих страданиях, он не сказал ни слова.
продолжение следует.
лучше поздно, чем никогда: я отсканировала свою карту Варшавского гетто
а то в сети они все маленькие, и не видно названий мелких улиц.
гетто во время войны: http://farm9.staticflickr.com/8477/8166711110_ebfe135d2a_o.jpg
гетто наложенное на теперешнюю карту Варшавы: http://farm8.staticflickr.com/7272/8166681091_2b6cec0236_o.jpg
предыдущие посты: http://one-way.livejournal.com/tag/vladka%20meed
Абраша Блюм (окончание)
Когда я пришла в себя, комната кишела разъяренными людьми, и они забрасывали меня вопросами. Они боялись, что из-за меня сожгут весь дом. Явились три полицейских поляка, выгнали всех остальных и принялись допрашивать меня одну. Я всё еще плохо соображала, отвечала с трудом, пыталась повторить в точности то, что сказала ранее немецкому офицеру, арестовавшему нас с Абрашей. Полицейские вновь обыскали комнату, то и дело засовывая вещи себе в карманы. Мне было всё равно. Я понимала, что скоро конец. Единственное, что я хотела знать - жив ли Абраша? Что с ним?
И вдруг в сопровождении полицейского в комнату вошел Абраша. Я содрогнулась. Его лицо было сине-багрового цвета, и одна сторона распухла. Голова в крови, кровь изо рта, руки в синяках. Он едва мог идти. Я упросила полицейского разрешить ему лечь. На все вопросы он отвечал вяло и бессвязно.
Не помню, сколько продолжался допрос, наконец нас вывели из комнаты. Абраша шел из последних сил, морщась от боли. Шепотом я спросила его, как он себя чувствовал, он не смог произнести ни слова.
Светало, улицы были пусты. Нас привели в отделение на Даниловичевской улице. Абраша упал на единственный стул в пустой комнате. Но через несколько минут его увели. Меня препроводили в кабинет. Я механически повторила свой рассказ. После допроса полицейский повел меня по длинному темному корридору, по обе стороны которого были еще более темные камеры. Я вглядывалась сквозь прутья каждой камеры в поисках Абраши. Я увидела его мельком, и меня втолкнули в такую же холодную и темную камеру рядом. Впервые в жизни я была за решеткой. Будто в тумане я увидела, как в потолке зажглась тусклая лампочка, мрачно осветившая грязно-белые стены. И, будто сквозь вату, услышала, как захлопнулась тяжелая железная дверь. Я была слишком уставшей, чтобы испугаться. Голова тряслась, ноги подгибались, и холод пробирал до костей. Я опустилась на каменную скамью и уснула.
Меня разбудил скрип двери - в камеру ко мне бросили еще одну женщину. Лица ее не было видно, только слышны ее пререкания с охранником. Она, очевидно, была или воровкой или проституткой. Я притворилась спящей. Голова начала проясняться, и теперь я думала о том, как связаться с нашими товарищами и сообщить им о несчастье. Утром к нам на квартиру должна прийти жена Абраши и еще несколько человек - как их предупредить? Попросить охранника? В кармане до сих пор лежали 60 злотых. За хорошую плату полицейские поляки были услужливы.
Моя соседка по камере крепко спала. На цыпочках я подошла к железной двери, надеясь поговорить с охранником. Кто знает...
Полицейский взял деньги, дал мне бумагу и карандаш и велел поторопиться. Даже предложил мне чашку кофе.
Я упрашивала его разрешить мне увидеть Абрашу. Он сперва колебался, но в конце концов послушался, открыл дверь в камеру Абраши и отвернулся - наблюдать за главным входом.
Абраша спал. Я разбудила его и, протянув ему кофе, сообщила о том, что собираюсь передать записку. После минутной паузы он смог произнести, тяжело дыша: «Только запомни, не пиши адресов. Этому полицейскому нельзя доверять.» Потом едва слышно добавил: «Не меняй показаний: настаивай, что ты полька. Может, это тебя спасет...»
Это были последние его слова, сказанные мне. Пришел охранник, и мне пришлось вернуться в мою камеру.
В 8 утра мне устроили новый допрос, после которого следователь сообщил мне, что «еврея», то есть Абрашу, в три часа пополудни переведут на Аллею Шуха (***Аллея Яна Христиана Шуха в Варшаве***), а через полчаса после того туда же увезут и меня.
На Аллее Шуха находилась штаб-квартира Гестапо. Отправиться туда означало отправиться на смерть. Я думала, что за последние несколько часов смирилась с мыслью о смерти, но нет - этот приговор был как удар. Потом в камере я больше ни очем не могла думать. Мои жуткие мысли прервал охранник. Он спросил, есть ли у меня польский пасспорт, либо Kennkarte, документ, выдававшийся арийцам. У меня не было ни того ни другого. Почему? Не было времени забрать.
«Где ты подавала на документы?» - настаивал он.
Я назвала такую-то контору. Какая разница? Для еврея единственным способом достать подлинный документ было купить такой документ у польской семьи, в которой кто-нибудь умер. У меня не было документов на мое новое имя - Михалина Марковская. Я пользовалась фальшивками. Но какое сейчас всё это имеет значение, моя судьба решена.
Он продолжал расспрашивать: Кто этот еврей? Мои остальные связи? Где хозяин квартиры? Меня измучили его вопросы. Наконец меня опять оставили одну. Час или дольше я стояла прислонившись к массивной железной двери, прислушиваясь к малейшим шорохам. Никто за мной не явился. Шло время. Наверняка уже после полудня и пора переводить нас в Гестапо.
Я услышала, как отворилась дверь соседней камеры. Кого-то вывели - скорее всего, Абрашу. Я бросилась к решетке - но ничего не увидела. Скоро моя очередь. Но за мной опять не пришли. Полицейского, с которым я передала записку, не было. Охранник заявил, что ничего не знает. Я не спала всю ночь.
Наутро мне сообщили, что меня заберут в Гестапо в 11. Страх усилился еще больше, но опять - за мной никто не пришел. Почему?
В пять часов вечера меня вывели из камеры. В дверях стоял хозяин моей квартиры. Что он тут делает? Его арестовали? Его улыбка успокоила меня, всё в порядке, они подкупили полицейских. Мою записку доставили по адресу - Анне Вохальской, нашей доверенной полячке, моей «приемной» матери, на Кжизановского 44. Она немедленно сообщила моим друзьям, а те в свою очередь, дали взятку в десять тысяч злотых шефу полицейского участка, где находилась я. Меня освободили в течение часа.
Но для Абраши было слишком поздно. Его уже отправили в Гестапо, откуда он не вернулся.
Абраша был душой всей деятельности Бунда - общественных столовых, подпольных школ, нелегальных публикаций, и, наконец, руководства восстанием Варшавского гетто. Своей неутомимостью, добротой, упрямым оптимизмом и спокойной заботой о товарищах Абраша заслужил признание всего гетто.
Даже и перед лицом смерти, когда он лежал израненный в тюремной камере, он думал о безопасности других. О своей судьбе, о своих страданиях, он не сказал ни слова.
продолжение следует.
лучше поздно, чем никогда: я отсканировала свою карту Варшавского гетто
а то в сети они все маленькие, и не видно названий мелких улиц.
гетто во время войны: http://farm9.staticflickr.com/8477/8166711110_ebfe135d2a_o.jpg
гетто наложенное на теперешнюю карту Варшавы: http://farm8.staticflickr.com/7272/8166681091_2b6cec0236_o.jpg
