Счастье
Счастье - это когда оранжево-багряный рассвет, солоноватый ветер, шуршащие волны, настойчиво теплое солнце и круговая чакарера у кромки моря.
Когда пляшешь - и волосы развеваются, и улыбка рвется, и ловишь эмоции прекрасных дев, которые несутся с тобой босыми ногами по песку, по воде, взметая брызги и блестя глазами.
Когда поднимаешь сияющий взгляд и натыкаешься на яростное лицо взбешенного мужа и думаешь: "Ой, все, мне пиздец!"
А муж бежит к тебе, закусив губу, пытаясь удержаться и не обрушить на тебя все богатство великого и могучего; несется, словно римляне с тараном на ворота гордых Сиракуз, и ты уже чувствуешь себя интеллигентным Архимедом, который понимает, что пора нырять в воду, желательно с головой и как можно глубже.
И вот он набегает, а ты думаешь - "какое, блин, нафиг сарандео, вот мне и пришел полный хиро финаль", а он смотрит, открывает рот, закрывает, снова открывает... А потом с размаху шваркает об землю розовую ногу в дырочку с модной молнией, поворачивается и молча уходит. И его спина громко и нецензурно смотрит на меня.
Потому что долбаные надорванные связки, потому что надо ногу беречь, надо в гипсе ходить, а лучше не ходить, а лежать ногами вверх, и уж точно не плясать чакареру на песке у рассветного моря в компании потрясающе замечательных дев.
И ты глядишь на эту угрожающую спину, чувствуешь себя сцыкухой и, тихонечко хромая, отходишь в сторонку. Садишься, смотришь на продолжающих плясать русалок и сквозь мешанину облома, обиды, настороженности и еще хрен знает чего ощущаешь, что вот это - счастье.
Счастье, что не смотрит восхищенно со словами "ты была прекрасна", а хочет оторвать голову и убить, если после отрывания башки в этом хромом теле останется жизнь. Потому что беспокоится и любит.
И я его люблю. Надену гипс, подойду к злобствующей еще спине и обниму. И мы даже спляшем кусочек кумпарситы прямо среди столов прибрежного ресторана пляжного комплекса Ривьера. На одной ноге.
1826 дней вместе.
Когда пляшешь - и волосы развеваются, и улыбка рвется, и ловишь эмоции прекрасных дев, которые несутся с тобой босыми ногами по песку, по воде, взметая брызги и блестя глазами.
Когда поднимаешь сияющий взгляд и натыкаешься на яростное лицо взбешенного мужа и думаешь: "Ой, все, мне пиздец!"
А муж бежит к тебе, закусив губу, пытаясь удержаться и не обрушить на тебя все богатство великого и могучего; несется, словно римляне с тараном на ворота гордых Сиракуз, и ты уже чувствуешь себя интеллигентным Архимедом, который понимает, что пора нырять в воду, желательно с головой и как можно глубже.
И вот он набегает, а ты думаешь - "какое, блин, нафиг сарандео, вот мне и пришел полный хиро финаль", а он смотрит, открывает рот, закрывает, снова открывает... А потом с размаху шваркает об землю розовую ногу в дырочку с модной молнией, поворачивается и молча уходит. И его спина громко и нецензурно смотрит на меня.
Потому что долбаные надорванные связки, потому что надо ногу беречь, надо в гипсе ходить, а лучше не ходить, а лежать ногами вверх, и уж точно не плясать чакареру на песке у рассветного моря в компании потрясающе замечательных дев.
И ты глядишь на эту угрожающую спину, чувствуешь себя сцыкухой и, тихонечко хромая, отходишь в сторонку. Садишься, смотришь на продолжающих плясать русалок и сквозь мешанину облома, обиды, настороженности и еще хрен знает чего ощущаешь, что вот это - счастье.
Счастье, что не смотрит восхищенно со словами "ты была прекрасна", а хочет оторвать голову и убить, если после отрывания башки в этом хромом теле останется жизнь. Потому что беспокоится и любит.
И я его люблю. Надену гипс, подойду к злобствующей еще спине и обниму. И мы даже спляшем кусочек кумпарситы прямо среди столов прибрежного ресторана пляжного комплекса Ривьера. На одной ноге.
1826 дней вместе.