Красный художник К.С. ПЕТРОВ - ВОДКИН и парижанка ЙОВАНОВИЧ.
Оригинал взят у kykolnik в Красный художник и парижанка Йованович
Это было похоже на страшный сон. Тяжелым оценивающим взглядом он секунду смотрел на еще сохнувшую картину. Два мальчика, одетые в распахивающиеся на ветру туники, расчесывали после купания гриву гнедого коня. Аккуратно вонзив нож в основание холста, Кузьма вздохнул.
Петров-Водкин Кузьма Сергеевич (Россия, 1878-1939)
Что-что, а резать Петров-Водкин умел, недаром родился в семье сапожника. Отец с детства учил его своему ремеслу. Кузьме же хотелось чего-то необыкновенного, и вот этого-то он никак не мог найти в изделиях Сергея Федоровича Водкина. Отец был далеко не последним мастером в своей профессии и славился на весь родной Хвалынск - небольшой пыльный городок, затерявшийся где-то на пути из Самары в Саратов.
Особым спросом пользовались его «сапоги с форсом», скрипевшие на всю улицу. Девки млели от восторга. Даже их мамаши благосклонно принимали женихов в обувке от Водкина - несмотря на фамилию, он был уважаемым человеком. Это дед его - Петр, от которого и пошла фамилия, слыл некогда первым городским пьяницей. Сам же Сергей Федорович, к удивлению окружающих, был трезвенником. И даже фамилию решил подправить: стал называть себя Петровым-Водкиным.
Правда, его сына Кузьму, родившегося 24 октября 1878 года, в метрической книге Крестовоздвиженской церкви Хвалынска все равно записали Водкиным. Но отец не уставал наставлять отпрыска: «Ты прежде Петров, а потом уж Водкин». Так что свои первые рисунки юный Кузьма подписывал «Петров». Ну а уж как собрался уезжать из родного города, бумаги на Петрова-Водкина выправил.
С благословения матери, Анны Пантелеевны, Кузьма познакомился с хвалынскими иконописцами. Пару лет у них проучился, да все зря. Не принимали они его работ: «Уж больно твоя Богородица похожа на реальную бабу с ребенком! И глазами зыркает, словно мужика ищет. Сущее непотребство!»
Петров-Водкин Кузьма Сергеевич (Россия, 1878-1939) «Богоматерь. Умиление злых сердец» 1915
Отец тоже ругался: «Не хочешь быть сапожником - другим делом займись!» Но какие дела в захолустном Хвалынске? Парни, окончившие с Кузьмой четырехклассное городское училище, пили напропалую. А захмелев, шли поразмяться в кулачном бою. Возвращались в разорванной одежде с кровоподтеками. Вот и все развлечения. Не жизнь - маета и зверство! Но Кузьме повезло...
дом, купленный Кузьмой для матери, в котором в настоящее время размещается музей
Стоят кузен Ваня и Козьма, сидят мать Анна Пантелеевна и отец Сергей Фёдорович 1892 год
Ему вообще часто везло. Еще мальцом заплыл на середину Волги и обомлел - вокруг только вода и небо, и нет никакого суетного мира! Вздохнул поглубже и погрузился в эту вечную прохладность воды. Дурачок был, не понимал, что тонет. На его счастье, на берегу оказался лучший пловец Хвалынска - перевозчик Захаров, он и вытащил.
Но какое тогда было ощущение вселенского покоя! Да и темно-голубая вода - совсем не эта грязная лужица, изображенная на холсте. На нее и смотреть противно! Кузьма выругался и с треском проткнул лужу ножом.
А небо? Разве таким должно быть небо? Однажды в драке огромный мужик заехал Кузьме кулачищем прямо в лицо. Мальчишка упал на землю и почувствовал нечто странное: вместо боли - восторг. Он увидел, как земля закругляется по краям, ощутил планету как огромный живой шар и себя как часть этого шара. Тогда решил - наваждение. Теперь-то понимает: еще одна удача - озарение. Именно тогда он воочию увидел сферическую перспективу, о которой другие художники только робко толковали. Именно так и надо нарисовать небесный свод на новой картине - огромной круглой линией далекого горизонта.
Художник отодрал от подрамника последнюю полоску холста и бросил нож в таз с водой. Вода обагрилась. Как будто кого зарезал - пронеслось в мозгу. Может, и так. Но сам зарезал - сам и воскресит. В мастерской он - бог, способный на холсте создать свою Вселенную. «Купание коня» должно происходить не в какой-то тихой заводи, как ему поначалу казалось, а прямо-таки на планете Земля. Надо, наконец, написать такое полотно, чтобы все поняли, что он - настоящий художник!
Петров-Водкин Кузьма Сергеевич (Россия, 1878-1939) «Купание красного коня» 1912
Петров-Водкин натянул на подрамник новый холст. Прочь всякую бытовщину - его полотно будет символическим! Он и раньше мечтал об этом, только не знал, какими художественными средствами воспользоваться. Но сегодня утром зашел на выставку палехских икон, увидел юного Георгия Победоносца на резвом коне и понял: на полотне должен быть не гнедой, а написанный киноварью алый конь - символ обновления всего сущего. И нагой отрок на нем - образ человечества, хрупкого, но гибкого, готового к переменам.
На выставке объединения «Мир искусства», открывшейся в Москве 10 ноября 1912 года, «Купание красного коня» произвело эффект разорвавшейся бомбы. Хвалили все. Сам корифей русской живописи Илья Репин, который раньше картины Петрова-Водкина называл не иначе как «возмутительным безобразием неуча», а его самого «рабьей душой», долго стоял у полотна и наконец вынес вердикт: «Талантище!» А Александр Бенуа восторженно прокомментировал: «Как все абсолютно новое, это образец гениальности!» Кузьме оставалось только чесать затылок: конечно, что может быть «новее» иконописи, которую он взял за образец?
Картина стала культовой. Ей посвящались стихи и поэмы. Мелодекламацию модного поэта Рюрика Ивнева даже положили на музыку:
Кроваво-красный конь,
К волнам морским стремящийся,
С истомным юношей на выпуклой спине...
Кузьма слушал этот бред в Петербургской филармонии, куда его чуть ли не под конвоем привела жена Мария. Смотрел на сцену и злился: вечер поэзии Пушкина уже третий месяц откладывают, а всякие модные декламации в чести. В антракте к нему протиснулся поэт - высокий юноша в темной бархатной блузе с шелковым бантом. Ну и мода пошла! «Бархатный» Рюрик окинул Кузьму томным взглядом и проворковал:
- Сколь прекрасен ваш алый конь и юноша-мессия!
Художник опешил. Он вообще тяжело сходился с людьми. Несуразный, большеголовый, грубовато скроенный природой, он так и не овладел искусством светского разговора. Вот и теперь брякнул:
- Конь хорош, не спорю. А вот мессия-то с голым задом!
«Бархатный» поэт в недоумении воззрился на «культовую фигуру живописи», но тут, как всегда вовремя, подоспела Мария и начала разводить политес:
- Мы необычайно ценим ваше творчество, месье Рюрик!
Надо же - «месье Рюрик», с ударением на последнем слоге! - Кузьма старался не расхохотаться. Да, ловка Мария, лопочет, словно графиня. Не то что он - вечный сын сапожника...
во время приезда в Хвалынск 28 августа 1910 года
А ведь когда Кузьма впервые встретил свою будущую жену, она всего лишь разносила еду постояльцам дешевого пансионата, который держала ее мать. Пансионат находился в местечке Фонте -не-о-Роз под Парижем и охотно принимал небогатых путешественников из России - отец Марии, носивший фамилию Йованович, был сербом по происхождению, и его жена с дочкой вполне сносно освоили разговорную русскую речь. Ну а уж как попал за границу Кузьма Петров-Водкин - это отдельная история...
Случилось это еще в годы московского учения. На каникулы было принято выезжать на этюды. И почти все соученики Кузьмы отправлялись за границу. Ему же приходилось тащиться к родителям в Хвалынск: на заграничные разъезды денег не было. Да и откуда им взяться, если он учился на «благодетельские средства»?
В 1895 году мать, работавшая прислугой в богатых купеческих домах, показала его работы сестре своей хозяйки - Юлии Ивановне Казариной. Та была замужем за богатым купцом-хлеботорговцем и приняла участие в жизни талантливого мальчика. С тех пор каждый месяц она посылала Кузьме двадцать пять рублей. Конечно, с голоду не умрешь, но и по заграницам не поездишь. Но Кузьма - парень ушлый: нашел выход.
Одна из московских газет пообещала оплатить поездку в Европу тому, кто отважится добраться из Москвы до Парижа на новом модном средстве передвижения - двухколесном велосипеде. Вот Кузьма с приятелем Владимиром Сорохтиным и отважились.
От Москвы до Варшавы добрались за двенадцать дней - это по сто верст в день. Стерли руки-ноги, а Кузьма еще и зад. У Владимира к тому же и велосипед сломался. Дальнейший путь друзья проделали порознь: один - на поезде, другой - на велосипеде. В Бреславле поменялись транспортом. Из Бреславля Владимир покатил на велосипеде, а Кузьма поехал поездом в Мюнхен. Там в знаменитой рисовальной школе Антона Ашбе училось много русских: Билибин, Грабарь, Кандинский... Словом, Кузьме опять повезло: товарищи собрали для него немного средств по подписке - хватило на пару месяцев занятий и обратный билет в Москву.
В долгожданный Париж Кузьма сумел попасть только через пять лет. К тому времени он уже окончил Московское училище, немного подрабатывал сам и все еще получал свои благотворительные двадцать пять рубликов. Да много ли ему надо? Словом, двадцатисемилетний художник на несколько месяцев махнул сначала в Италию, а в мае 1906 года наконец оказался в Париже. И почему он так стремился в этот город? Словно знал, что найдет там свою любовь...
Петров-Водкин Кузьма Сергеевич (Россия, 1878-1939) «Вид музея Клюни в Париже»
Вообще-то с любовью у застенчивого и грубоватого Кузьмы не ладилось. Ну не нравился он девушкам! Единственный раз в жизни на него обратила внимание сестра одного его знакомого гимназиста - темноволосая странная девочка Леля. Кузьма ходил за ней по пятам, и когда она улыбалась, сапожникову сыну казалось, что земной шар шатается вместе с ним. Но однажды на Покров, когда все играли в предсказания судьбы, он взял в свою большую ладонь худенькую руку девушки и вдруг проговорил, как в некоем странном озарении: «Зиму вы не переживете!» Леля ахнула, наговорила всяких колкостей, ее родители выставили неудавшегося поклонника вон. А через несколько месяцев Кузьма узнал, что в январе девушка подхватила скарлатину и умерла...
Ох, уж эти его вечные «озарения» - то хорошие, то плохие. Они случались часто. Однажды Кузьма написал матери: «Мне кажется, я не увижу больше бабушку Арину». И оказался прав: когда он учился на первом курсе Московского училища, его бабушка умерла. А как-то сказал своему доброму другу художнику Борисову-Мусатову: «Следующей весной Елена Александрова станет вашей женой». В 1903 году так и произошло.
Добравшись до Парижа и поселившись в пансионате Фонтене-о-Роз, Петров-Водкин сразу же объявил хорошенькой девушке, приносившей ему еду: «Я на вас женюсь!» Мадемуазель только хихикнула, не восприняв слов всерьез. Но через пару дней Кузьма взялся писать ее портрет и совершенно серьезно осведомился:
- Ну как, мадемуазель, вы согласны стать моей женой? Я буду звать вас не Мари-Маргарита, а просто Мара. А поскольку ваш папаша - Теодор, в России вы будете Марией Федоровной.
Петров-Водкин Кузьма Сергеевич (Россия, 1878-1939) «Портрет М.Ф.Петровой-Водкиной» 1906
Петров-Водкин Кузьма Сергеевич (Россия, 1878-1939) «Портрет М.Ф.Петровой-Водкиной (1885-1960)» 1907
Будущая Мария Федоровна покраснела и подумала: не влепить ли нахалу пощечину? Но внимательно посмотрев на странного поклонника, произнесла:
- Это самое необычное предложение руки и сердца, месье! Вы хорошо подумали?
И тут молодой русский сказал совершенно неожиданное:
- Я не думал, меня озарило. Я увидел вас и себя в Петербурге у Исаакиевского собора!
Мари вскочила:
- А что еще вы увидели?
Кузьма почесал затылок и выпалил:
- Нашу дочь Ленушку...
Хозяйка пансионата восприняла новоиспеченного зятя в штыки. Но что поделаешь, молодежь нынче совсем от рук отбилась - дочь даже не попросила у родителей благословения! Чтобы не раздражать мать, Мари посоветовала Кузьме уехать на этюды. Тот согласился, но отправился... в Алжир. А Мара каждый день стала получать письма. И какие!
Кузьма и раньше любил рассказывать романтические истории. «Конечно, в моей жизни их не было, - признавался он. - Но так хотелось! Еще когда я был мальцом, подружился с одним гимназистом. Представляешь, он - мытенький, чистенький, тужурочка с золотыми пуговочками, и я - полено деревянное, вечно кожей воняющее. Ну чем мне его было взять? Я и выдумал, что у меня есть сестра Леония. Пусть я некрасивый, зато она - раскрасавица. И так убедительно про нее рассказывал, что мой гимназистик влюбился. Стал умолять: познакомь. А где я ее возьму? Пришлось выдумать, что сестру турецкие пираты похитили».
Ну и фантазии у Кузьмы! Ладно, пусть фантазирует. Зато в конце письма удивительные строки: «Какие дивные вещи есть на земле! Целые леса платанов, бамбуковых пальм, кокосовых, завитых лианами и филодендронами. Какая красота! Но ты первая заполнила одиночество моей жизни. Мара, можешь гордиться, что у Петрова-Водкина в мозгу засела женщина, и эта женщина - ты! Скоро мы поедем в Петербург - вместе и навсегда!»
Так и вышло: в ноябре 1908 года супруги Петровы-Водкины приехали в Петербург.
Кузьма раздал картины на выставки, которые устраивали «Союз русских художников», «Золотое руно» и «Мир искусства». Да только мало кто признал живописца своим - для многих он так и оставался «сапожником Кузькой Водкиным»!
Средств на жизнь не хватало. Благодетельница купчиха Казарина, семнадцать лет посылавшая по двадцать пять рублей в месяц, скончалась... Верная Мара стала мастерить шляпки. Но в Петербурге и своих модисток хватало.
Кузьма Сергеевич и Мария Фёдоровна 1908 год
Еще несколько лет назад Кузьма увлекался литературой, сам пробовал писать. Его пьесу «Жертвенные» даже поставили в Передвижном театре Гайдебурова в Петербурге. Собрав свои рассказы, отнес в газету, редактируемую Горьким: казалось, что выходец из народа поймет сапожникова сына. Но Горький даже читать не стал, только скривился: «Почему все без образования лезут в литературу?» (Можно подумать, что у пролетарского писателя оно было...) Так и ушел Кузьма ни с чем. Пресса с подачи лидера пролетарской литературы невзлюбила «недоучку» Петрова-Водкина.
А потом Кузьме вновь повезло. Грянули революции - сначала Февральская, потом Октябрьская.
Новые власти вспомнили о его происхождении. Вначале он стал членом Совета по делам искусств, затем - профессором - руководителем мастерской при Академии художеств.
Мара пугалась. Ночами вскакивала от любого шума: а ну как идут уплотнять или того хуже - реквизировать «неправильно нажитое» добро?! Но беда обходила Петровых-Водкиных. В художественных кругах говорили разное: одни шептались, что когда-то «Купание красного коня» произвело неизгладимое впечатление на наркома Луначарского, другие - что Горький решил привлечь «самобытного Кузьму» на сторону большевиков.
Что ж, теперь все газеты и критики в голос восхваляли самобытность Петрова-Водкина. Он, которого раньше не принимали всерьез, начал читать философские лекции, более того, войдя во вкус менторства, Петров-Водкин развил перед учениками Академии целую живописную систему - он утверждал, что истинно русский художник должен пользоваться только тремя основными цветами - красным, желтым и синим. Именно в этих цветах он создал своего легендарного «Красного коня» и теперь хотел, чтобы все живописцы шли по его пути. Дошло до того, что коллеги, возненавидев «систему трехцветки», назвали ее «трехплеткой».
с учениками Высшего художественного училища при Академии художеств
Плевал Петров-Водкин на все суждения! Он и до того поступал, как считал нужным, теперь же, неожиданно обласканный властью, и вовсе счел себя истинно достойным. И только Мара, как всегда, пугалась: муж становился жестким и своенравным. Однако живописи это только помогало. Он писал как видел и все время гнул свою «вселенскую иконописность». На его полотне юная мать держала на руках младенца. Картина официально именовалась «1918 год в Петрограде», но Кузьма, теперь уже не смущаясь, называл ее «Петроградской мадонной». Никто не посмел и слова сказать. А что скажешь - самобытнейший красный художник...
Его снова и снова посещали «озарения». В первые годы советской власти, когда и холст добротный было негде достать, Петров-Водкин выпросил у жены клеенку и на обратной стороне нарисовал скудный революционный паек ржавую селедку, четвертушку грубого черного хлеба и две картофелины.
Петров-Водкин Кузьма Сергеевич (Россия, 1878-1939) «Сельдь» 1918
Коллеги подняли его на смех: «Водкин рисует селедку!» Кузьма ответил, как всегда, несуразное: «Это паек блокадного времени!» Как будто мысленным взором он уже увидел Ленинградскую блокаду...
В 1934 году он написал картину «1919. Тревога». На полотне глава семьи со страхом вглядывается в ночную тьму, а мать в спешке одевает дочку. Мара, рассмотрев, не поняла: «Про какую это тревогу? В девятнадцатом году обыски «награбленного» проводили засветло...» Кузьма вздохнул: «А я вижу обыски по ночам...» И вновь художник оказался пророком: с 1937-го начнутся ночные обыски и аресты...
Петров-Водкин Кузьма Сергеевич (Россия, 1878-1939) «1919 год. Тревога» первый эскиз 1925
Петров-Водкин Кузьма Сергеевич (Россия, 1878-1939) «1919 год. Тревога»
Петров-Водкин Кузьма Сергеевич (Россия, 1878-1939) «1919 год. Тревога» 1934
1 сентября 1922 года на свет появилась долгожданная дочь Ленушка. Новоявленный отец растрогался: «Я был наполовину человек, не испытав этого!» Впрочем, отцовские хлопоты оказались непростыми. Маре уже тридцать семь лет, она страдает тромбофлебитом и ожирением. Два месяца после родов она лежит не вставая и кормит дочку со слезами на глазах от боли в груди. Басом ругает своего нерасторопного Кузьму и каждые четверть часа требует жидкий чай, который, путая слова, называет то малокровным, то малокрепким. Кузьма терпит все. «Теперь мне есть для чего жить!» - патетически говорит он.
Чуть не каждый день рисует свою ненаглядную дочку.
Он вообще теперь не может жить без Ленушки.
Петров-Водкин Кузьма Сергеевич (Россия, 1878-1939) «В детской» 1925
Петров-Водкин Кузьма Сергеевич (Россия, 1878-1939) «Дочь художника»
Петров-Водкин Кузьма Сергеевич (Россия, 1878-1939) «Ленушка в кровати» 1926
Мария Фёдоровна Петрова-Водкина, жена живописца, с дочерью Леночкой в Париже
Петров-Водкин Кузьма Сергеевич (Россия, 1878-1939) «Портрет дочери на фоне натюрморта»
Петров-Водкин Кузьма Сергеевич (Россия, 1878-1939) «Дочь художника»
Петров-Водкин Кузьма Сергеевич (Россия, 1878-1939) «Семейный портрет (Автопортрет с женой и дочерью)» 1933
Петров-Водкин Кузьма Сергеевич (Россия, 1878-1939) «Портрет дочери» 1935
Кузьма решил изменить жизнь: ради будущего Ленушки он готов на «осмысленный роман с советской властью».
Большевикам нужно восхваление героев Гражданской войны - пожалуйста: «После боя», «Смерть комиссара».
Требуются пролетарии и пролетарки - получите «Первую демонстрацию» («Семья рабочего в первую годовщину Октября») и «Девушку в красном платке». Он готов рисовать Ленина (даже в гробу), лишь бы у его девочки была комфортная и счастливая жизнь!
Его ретивость оценили: в 1930 году присвоили звание заслуженного деятеля искусств РСФСР. Да, видно, Небеса не благословили «романа с властью»: у художника обнаружился застарелый туберкулез, а потом и вовсе невозможное - аллергия на... краски.
Это был удар! Пришлось отложить этюдники и холсты и осесть «на воздухе» в Детском Селе под Ленинградом.
В Детском селе под Ленинградом 1938 год
Правда, там собралась неплохая компания: Алексей Толстой писал «Петра I», Федин - «Братьев», Шишков - «Угрюм-реку». И, как ни странно, Кузьма, малообщительный с собратьями-художниками, легко сошелся с писателями. Они даже выпивали по маленькой - тайком, чтобы не проведала Мара. Петров-Водкин тоже взялся за перо - решил написать автобиографические сочинения: «Хвалынск» и «Пространство Эвклида».
Мара, став первой читательницей, посмеивалась:
- Может, не надо столько романтики?
И тут Кузьма взорвался:
- Надо! У нас теперь одно бытописательство пошло. Детали, детали - а где главное? Недавно был на заседании в Академии. Там Исаака Бродского чествовали. Как же - директор Академии. А что он написал? Ленин в кресле? Не спорю, кресло добротное, большое, в чехле до пола. А Ленин сидит как сирота казанская... И все восхваляют. Меня тоже просили высказаться. Ну я и выдал: много у Бродского заслуг, но об одной не сказал никто. Раньше в туалетах Академии были грязь и вонь. Но с тех пор как директором стал Бродский, все изменилось. Чистый унитаз - вот его главная заслуга!
Кузьма захохотал и тут же закашлялся. Мара кинулась к мужу: «Ох, наговоришь ты на свою голову!»
Но Кузьма уже ничего не боялся. Может, он и «недоучка», но не идиот. И все понимает. Не эпохой перемен стал XX век, а эпохой крови. Войны, революции, партийные чистки, аресты, расстрелы... А он-то, дурень, мечтал о «веке красного коня»!.. Даже пытался повторить мотив: нарисовал «Фантазию», где всадник на алом коне пролетает над городами и весями.
Но теперь Кузьме все чаще видится, что этот всадник улетает куда-то далеко-далеко, оборачиваясь к зрителю, словно прощаясь...
Петров-Водкин Кузьма Сергеевич (Россия, 1878-1939) «Фантазия» 1925
Кузьма Сергеевич Петров-Водкин скончался в Ленинграде 15 февраля 1939 года,
и был похоронен на Литераторских мостках Волковского кладбища.
«Купание красного коня» почти треть века висела в городском музее шведского города Мальме. Лишь в 1950 году по настоянию Мары картина была возвращена на родину. Но здесь о полотне уже почти не помнили и потому отдали в частное собрание. И только в 1961 году оно попало в Третьяковку...
Это было похоже на страшный сон. Тяжелым оценивающим взглядом он секунду смотрел на еще сохнувшую картину. Два мальчика, одетые в распахивающиеся на ветру туники, расчесывали после купания гриву гнедого коня. Аккуратно вонзив нож в основание холста, Кузьма вздохнул.
Петров-Водкин Кузьма Сергеевич (Россия, 1878-1939)
Что-что, а резать Петров-Водкин умел, недаром родился в семье сапожника. Отец с детства учил его своему ремеслу. Кузьме же хотелось чего-то необыкновенного, и вот этого-то он никак не мог найти в изделиях Сергея Федоровича Водкина. Отец был далеко не последним мастером в своей профессии и славился на весь родной Хвалынск - небольшой пыльный городок, затерявшийся где-то на пути из Самары в Саратов.
Особым спросом пользовались его «сапоги с форсом», скрипевшие на всю улицу. Девки млели от восторга. Даже их мамаши благосклонно принимали женихов в обувке от Водкина - несмотря на фамилию, он был уважаемым человеком. Это дед его - Петр, от которого и пошла фамилия, слыл некогда первым городским пьяницей. Сам же Сергей Федорович, к удивлению окружающих, был трезвенником. И даже фамилию решил подправить: стал называть себя Петровым-Водкиным.
Правда, его сына Кузьму, родившегося 24 октября 1878 года, в метрической книге Крестовоздвиженской церкви Хвалынска все равно записали Водкиным. Но отец не уставал наставлять отпрыска: «Ты прежде Петров, а потом уж Водкин». Так что свои первые рисунки юный Кузьма подписывал «Петров». Ну а уж как собрался уезжать из родного города, бумаги на Петрова-Водкина выправил.
С благословения матери, Анны Пантелеевны, Кузьма познакомился с хвалынскими иконописцами. Пару лет у них проучился, да все зря. Не принимали они его работ: «Уж больно твоя Богородица похожа на реальную бабу с ребенком! И глазами зыркает, словно мужика ищет. Сущее непотребство!»
Петров-Водкин Кузьма Сергеевич (Россия, 1878-1939) «Богоматерь. Умиление злых сердец» 1915
Отец тоже ругался: «Не хочешь быть сапожником - другим делом займись!» Но какие дела в захолустном Хвалынске? Парни, окончившие с Кузьмой четырехклассное городское училище, пили напропалую. А захмелев, шли поразмяться в кулачном бою. Возвращались в разорванной одежде с кровоподтеками. Вот и все развлечения. Не жизнь - маета и зверство! Но Кузьме повезло...
дом, купленный Кузьмой для матери, в котором в настоящее время размещается музей
Стоят кузен Ваня и Козьма, сидят мать Анна Пантелеевна и отец Сергей Фёдорович 1892 год
Ему вообще часто везло. Еще мальцом заплыл на середину Волги и обомлел - вокруг только вода и небо, и нет никакого суетного мира! Вздохнул поглубже и погрузился в эту вечную прохладность воды. Дурачок был, не понимал, что тонет. На его счастье, на берегу оказался лучший пловец Хвалынска - перевозчик Захаров, он и вытащил.
Но какое тогда было ощущение вселенского покоя! Да и темно-голубая вода - совсем не эта грязная лужица, изображенная на холсте. На нее и смотреть противно! Кузьма выругался и с треском проткнул лужу ножом.
А небо? Разве таким должно быть небо? Однажды в драке огромный мужик заехал Кузьме кулачищем прямо в лицо. Мальчишка упал на землю и почувствовал нечто странное: вместо боли - восторг. Он увидел, как земля закругляется по краям, ощутил планету как огромный живой шар и себя как часть этого шара. Тогда решил - наваждение. Теперь-то понимает: еще одна удача - озарение. Именно тогда он воочию увидел сферическую перспективу, о которой другие художники только робко толковали. Именно так и надо нарисовать небесный свод на новой картине - огромной круглой линией далекого горизонта.
Художник отодрал от подрамника последнюю полоску холста и бросил нож в таз с водой. Вода обагрилась. Как будто кого зарезал - пронеслось в мозгу. Может, и так. Но сам зарезал - сам и воскресит. В мастерской он - бог, способный на холсте создать свою Вселенную. «Купание коня» должно происходить не в какой-то тихой заводи, как ему поначалу казалось, а прямо-таки на планете Земля. Надо, наконец, написать такое полотно, чтобы все поняли, что он - настоящий художник!
Петров-Водкин Кузьма Сергеевич (Россия, 1878-1939) «Купание красного коня» 1912
Петров-Водкин натянул на подрамник новый холст. Прочь всякую бытовщину - его полотно будет символическим! Он и раньше мечтал об этом, только не знал, какими художественными средствами воспользоваться. Но сегодня утром зашел на выставку палехских икон, увидел юного Георгия Победоносца на резвом коне и понял: на полотне должен быть не гнедой, а написанный киноварью алый конь - символ обновления всего сущего. И нагой отрок на нем - образ человечества, хрупкого, но гибкого, готового к переменам.
На выставке объединения «Мир искусства», открывшейся в Москве 10 ноября 1912 года, «Купание красного коня» произвело эффект разорвавшейся бомбы. Хвалили все. Сам корифей русской живописи Илья Репин, который раньше картины Петрова-Водкина называл не иначе как «возмутительным безобразием неуча», а его самого «рабьей душой», долго стоял у полотна и наконец вынес вердикт: «Талантище!» А Александр Бенуа восторженно прокомментировал: «Как все абсолютно новое, это образец гениальности!» Кузьме оставалось только чесать затылок: конечно, что может быть «новее» иконописи, которую он взял за образец?
Картина стала культовой. Ей посвящались стихи и поэмы. Мелодекламацию модного поэта Рюрика Ивнева даже положили на музыку:
Кроваво-красный конь,
К волнам морским стремящийся,
С истомным юношей на выпуклой спине...
Кузьма слушал этот бред в Петербургской филармонии, куда его чуть ли не под конвоем привела жена Мария. Смотрел на сцену и злился: вечер поэзии Пушкина уже третий месяц откладывают, а всякие модные декламации в чести. В антракте к нему протиснулся поэт - высокий юноша в темной бархатной блузе с шелковым бантом. Ну и мода пошла! «Бархатный» Рюрик окинул Кузьму томным взглядом и проворковал:
- Сколь прекрасен ваш алый конь и юноша-мессия!
Художник опешил. Он вообще тяжело сходился с людьми. Несуразный, большеголовый, грубовато скроенный природой, он так и не овладел искусством светского разговора. Вот и теперь брякнул:
- Конь хорош, не спорю. А вот мессия-то с голым задом!
«Бархатный» поэт в недоумении воззрился на «культовую фигуру живописи», но тут, как всегда вовремя, подоспела Мария и начала разводить политес:
- Мы необычайно ценим ваше творчество, месье Рюрик!
Надо же - «месье Рюрик», с ударением на последнем слоге! - Кузьма старался не расхохотаться. Да, ловка Мария, лопочет, словно графиня. Не то что он - вечный сын сапожника...
во время приезда в Хвалынск 28 августа 1910 года
А ведь когда Кузьма впервые встретил свою будущую жену, она всего лишь разносила еду постояльцам дешевого пансионата, который держала ее мать. Пансионат находился в местечке Фонте -не-о-Роз под Парижем и охотно принимал небогатых путешественников из России - отец Марии, носивший фамилию Йованович, был сербом по происхождению, и его жена с дочкой вполне сносно освоили разговорную русскую речь. Ну а уж как попал за границу Кузьма Петров-Водкин - это отдельная история...
Случилось это еще в годы московского учения. На каникулы было принято выезжать на этюды. И почти все соученики Кузьмы отправлялись за границу. Ему же приходилось тащиться к родителям в Хвалынск: на заграничные разъезды денег не было. Да и откуда им взяться, если он учился на «благодетельские средства»?
В 1895 году мать, работавшая прислугой в богатых купеческих домах, показала его работы сестре своей хозяйки - Юлии Ивановне Казариной. Та была замужем за богатым купцом-хлеботорговцем и приняла участие в жизни талантливого мальчика. С тех пор каждый месяц она посылала Кузьме двадцать пять рублей. Конечно, с голоду не умрешь, но и по заграницам не поездишь. Но Кузьма - парень ушлый: нашел выход.
Одна из московских газет пообещала оплатить поездку в Европу тому, кто отважится добраться из Москвы до Парижа на новом модном средстве передвижения - двухколесном велосипеде. Вот Кузьма с приятелем Владимиром Сорохтиным и отважились.
От Москвы до Варшавы добрались за двенадцать дней - это по сто верст в день. Стерли руки-ноги, а Кузьма еще и зад. У Владимира к тому же и велосипед сломался. Дальнейший путь друзья проделали порознь: один - на поезде, другой - на велосипеде. В Бреславле поменялись транспортом. Из Бреславля Владимир покатил на велосипеде, а Кузьма поехал поездом в Мюнхен. Там в знаменитой рисовальной школе Антона Ашбе училось много русских: Билибин, Грабарь, Кандинский... Словом, Кузьме опять повезло: товарищи собрали для него немного средств по подписке - хватило на пару месяцев занятий и обратный билет в Москву.
В долгожданный Париж Кузьма сумел попасть только через пять лет. К тому времени он уже окончил Московское училище, немного подрабатывал сам и все еще получал свои благотворительные двадцать пять рубликов. Да много ли ему надо? Словом, двадцатисемилетний художник на несколько месяцев махнул сначала в Италию, а в мае 1906 года наконец оказался в Париже. И почему он так стремился в этот город? Словно знал, что найдет там свою любовь...
Петров-Водкин Кузьма Сергеевич (Россия, 1878-1939) «Вид музея Клюни в Париже»
Вообще-то с любовью у застенчивого и грубоватого Кузьмы не ладилось. Ну не нравился он девушкам! Единственный раз в жизни на него обратила внимание сестра одного его знакомого гимназиста - темноволосая странная девочка Леля. Кузьма ходил за ней по пятам, и когда она улыбалась, сапожникову сыну казалось, что земной шар шатается вместе с ним. Но однажды на Покров, когда все играли в предсказания судьбы, он взял в свою большую ладонь худенькую руку девушки и вдруг проговорил, как в некоем странном озарении: «Зиму вы не переживете!» Леля ахнула, наговорила всяких колкостей, ее родители выставили неудавшегося поклонника вон. А через несколько месяцев Кузьма узнал, что в январе девушка подхватила скарлатину и умерла...
Ох, уж эти его вечные «озарения» - то хорошие, то плохие. Они случались часто. Однажды Кузьма написал матери: «Мне кажется, я не увижу больше бабушку Арину». И оказался прав: когда он учился на первом курсе Московского училища, его бабушка умерла. А как-то сказал своему доброму другу художнику Борисову-Мусатову: «Следующей весной Елена Александрова станет вашей женой». В 1903 году так и произошло.
Добравшись до Парижа и поселившись в пансионате Фонтене-о-Роз, Петров-Водкин сразу же объявил хорошенькой девушке, приносившей ему еду: «Я на вас женюсь!» Мадемуазель только хихикнула, не восприняв слов всерьез. Но через пару дней Кузьма взялся писать ее портрет и совершенно серьезно осведомился:
- Ну как, мадемуазель, вы согласны стать моей женой? Я буду звать вас не Мари-Маргарита, а просто Мара. А поскольку ваш папаша - Теодор, в России вы будете Марией Федоровной.
Петров-Водкин Кузьма Сергеевич (Россия, 1878-1939) «Портрет М.Ф.Петровой-Водкиной» 1906
Петров-Водкин Кузьма Сергеевич (Россия, 1878-1939) «Портрет М.Ф.Петровой-Водкиной (1885-1960)» 1907
Будущая Мария Федоровна покраснела и подумала: не влепить ли нахалу пощечину? Но внимательно посмотрев на странного поклонника, произнесла:
- Это самое необычное предложение руки и сердца, месье! Вы хорошо подумали?
И тут молодой русский сказал совершенно неожиданное:
- Я не думал, меня озарило. Я увидел вас и себя в Петербурге у Исаакиевского собора!
Мари вскочила:
- А что еще вы увидели?
Кузьма почесал затылок и выпалил:
- Нашу дочь Ленушку...
Хозяйка пансионата восприняла новоиспеченного зятя в штыки. Но что поделаешь, молодежь нынче совсем от рук отбилась - дочь даже не попросила у родителей благословения! Чтобы не раздражать мать, Мари посоветовала Кузьме уехать на этюды. Тот согласился, но отправился... в Алжир. А Мара каждый день стала получать письма. И какие!
Кузьма и раньше любил рассказывать романтические истории. «Конечно, в моей жизни их не было, - признавался он. - Но так хотелось! Еще когда я был мальцом, подружился с одним гимназистом. Представляешь, он - мытенький, чистенький, тужурочка с золотыми пуговочками, и я - полено деревянное, вечно кожей воняющее. Ну чем мне его было взять? Я и выдумал, что у меня есть сестра Леония. Пусть я некрасивый, зато она - раскрасавица. И так убедительно про нее рассказывал, что мой гимназистик влюбился. Стал умолять: познакомь. А где я ее возьму? Пришлось выдумать, что сестру турецкие пираты похитили».
Ну и фантазии у Кузьмы! Ладно, пусть фантазирует. Зато в конце письма удивительные строки: «Какие дивные вещи есть на земле! Целые леса платанов, бамбуковых пальм, кокосовых, завитых лианами и филодендронами. Какая красота! Но ты первая заполнила одиночество моей жизни. Мара, можешь гордиться, что у Петрова-Водкина в мозгу засела женщина, и эта женщина - ты! Скоро мы поедем в Петербург - вместе и навсегда!»
Так и вышло: в ноябре 1908 года супруги Петровы-Водкины приехали в Петербург.
Кузьма раздал картины на выставки, которые устраивали «Союз русских художников», «Золотое руно» и «Мир искусства». Да только мало кто признал живописца своим - для многих он так и оставался «сапожником Кузькой Водкиным»!
Средств на жизнь не хватало. Благодетельница купчиха Казарина, семнадцать лет посылавшая по двадцать пять рублей в месяц, скончалась... Верная Мара стала мастерить шляпки. Но в Петербурге и своих модисток хватало.
Кузьма Сергеевич и Мария Фёдоровна 1908 год
Еще несколько лет назад Кузьма увлекался литературой, сам пробовал писать. Его пьесу «Жертвенные» даже поставили в Передвижном театре Гайдебурова в Петербурге. Собрав свои рассказы, отнес в газету, редактируемую Горьким: казалось, что выходец из народа поймет сапожникова сына. Но Горький даже читать не стал, только скривился: «Почему все без образования лезут в литературу?» (Можно подумать, что у пролетарского писателя оно было...) Так и ушел Кузьма ни с чем. Пресса с подачи лидера пролетарской литературы невзлюбила «недоучку» Петрова-Водкина.
А потом Кузьме вновь повезло. Грянули революции - сначала Февральская, потом Октябрьская.
Новые власти вспомнили о его происхождении. Вначале он стал членом Совета по делам искусств, затем - профессором - руководителем мастерской при Академии художеств.
Мара пугалась. Ночами вскакивала от любого шума: а ну как идут уплотнять или того хуже - реквизировать «неправильно нажитое» добро?! Но беда обходила Петровых-Водкиных. В художественных кругах говорили разное: одни шептались, что когда-то «Купание красного коня» произвело неизгладимое впечатление на наркома Луначарского, другие - что Горький решил привлечь «самобытного Кузьму» на сторону большевиков.
Что ж, теперь все газеты и критики в голос восхваляли самобытность Петрова-Водкина. Он, которого раньше не принимали всерьез, начал читать философские лекции, более того, войдя во вкус менторства, Петров-Водкин развил перед учениками Академии целую живописную систему - он утверждал, что истинно русский художник должен пользоваться только тремя основными цветами - красным, желтым и синим. Именно в этих цветах он создал своего легендарного «Красного коня» и теперь хотел, чтобы все живописцы шли по его пути. Дошло до того, что коллеги, возненавидев «систему трехцветки», назвали ее «трехплеткой».
с учениками Высшего художественного училища при Академии художеств
Плевал Петров-Водкин на все суждения! Он и до того поступал, как считал нужным, теперь же, неожиданно обласканный властью, и вовсе счел себя истинно достойным. И только Мара, как всегда, пугалась: муж становился жестким и своенравным. Однако живописи это только помогало. Он писал как видел и все время гнул свою «вселенскую иконописность». На его полотне юная мать держала на руках младенца. Картина официально именовалась «1918 год в Петрограде», но Кузьма, теперь уже не смущаясь, называл ее «Петроградской мадонной». Никто не посмел и слова сказать. А что скажешь - самобытнейший красный художник...
Его снова и снова посещали «озарения». В первые годы советской власти, когда и холст добротный было негде достать, Петров-Водкин выпросил у жены клеенку и на обратной стороне нарисовал скудный революционный паек ржавую селедку, четвертушку грубого черного хлеба и две картофелины.
Петров-Водкин Кузьма Сергеевич (Россия, 1878-1939) «Сельдь» 1918
Коллеги подняли его на смех: «Водкин рисует селедку!» Кузьма ответил, как всегда, несуразное: «Это паек блокадного времени!» Как будто мысленным взором он уже увидел Ленинградскую блокаду...
В 1934 году он написал картину «1919. Тревога». На полотне глава семьи со страхом вглядывается в ночную тьму, а мать в спешке одевает дочку. Мара, рассмотрев, не поняла: «Про какую это тревогу? В девятнадцатом году обыски «награбленного» проводили засветло...» Кузьма вздохнул: «А я вижу обыски по ночам...» И вновь художник оказался пророком: с 1937-го начнутся ночные обыски и аресты...
Петров-Водкин Кузьма Сергеевич (Россия, 1878-1939) «1919 год. Тревога» первый эскиз 1925
Петров-Водкин Кузьма Сергеевич (Россия, 1878-1939) «1919 год. Тревога»
Петров-Водкин Кузьма Сергеевич (Россия, 1878-1939) «1919 год. Тревога» 1934
1 сентября 1922 года на свет появилась долгожданная дочь Ленушка. Новоявленный отец растрогался: «Я был наполовину человек, не испытав этого!» Впрочем, отцовские хлопоты оказались непростыми. Маре уже тридцать семь лет, она страдает тромбофлебитом и ожирением. Два месяца после родов она лежит не вставая и кормит дочку со слезами на глазах от боли в груди. Басом ругает своего нерасторопного Кузьму и каждые четверть часа требует жидкий чай, который, путая слова, называет то малокровным, то малокрепким. Кузьма терпит все. «Теперь мне есть для чего жить!» - патетически говорит он.
Чуть не каждый день рисует свою ненаглядную дочку.
Он вообще теперь не может жить без Ленушки.
Петров-Водкин Кузьма Сергеевич (Россия, 1878-1939) «В детской» 1925
Петров-Водкин Кузьма Сергеевич (Россия, 1878-1939) «Дочь художника»
Петров-Водкин Кузьма Сергеевич (Россия, 1878-1939) «Ленушка в кровати» 1926
Мария Фёдоровна Петрова-Водкина, жена живописца, с дочерью Леночкой в Париже
Петров-Водкин Кузьма Сергеевич (Россия, 1878-1939) «Портрет дочери на фоне натюрморта»
Петров-Водкин Кузьма Сергеевич (Россия, 1878-1939) «Дочь художника»
Петров-Водкин Кузьма Сергеевич (Россия, 1878-1939) «Семейный портрет (Автопортрет с женой и дочерью)» 1933
Петров-Водкин Кузьма Сергеевич (Россия, 1878-1939) «Портрет дочери» 1935
Кузьма решил изменить жизнь: ради будущего Ленушки он готов на «осмысленный роман с советской властью».
Большевикам нужно восхваление героев Гражданской войны - пожалуйста: «После боя», «Смерть комиссара».
Требуются пролетарии и пролетарки - получите «Первую демонстрацию» («Семья рабочего в первую годовщину Октября») и «Девушку в красном платке». Он готов рисовать Ленина (даже в гробу), лишь бы у его девочки была комфортная и счастливая жизнь!
Его ретивость оценили: в 1930 году присвоили звание заслуженного деятеля искусств РСФСР. Да, видно, Небеса не благословили «романа с властью»: у художника обнаружился застарелый туберкулез, а потом и вовсе невозможное - аллергия на... краски.
Это был удар! Пришлось отложить этюдники и холсты и осесть «на воздухе» в Детском Селе под Ленинградом.
В Детском селе под Ленинградом 1938 год
Правда, там собралась неплохая компания: Алексей Толстой писал «Петра I», Федин - «Братьев», Шишков - «Угрюм-реку». И, как ни странно, Кузьма, малообщительный с собратьями-художниками, легко сошелся с писателями. Они даже выпивали по маленькой - тайком, чтобы не проведала Мара. Петров-Водкин тоже взялся за перо - решил написать автобиографические сочинения: «Хвалынск» и «Пространство Эвклида».
Мара, став первой читательницей, посмеивалась:
- Может, не надо столько романтики?
И тут Кузьма взорвался:
- Надо! У нас теперь одно бытописательство пошло. Детали, детали - а где главное? Недавно был на заседании в Академии. Там Исаака Бродского чествовали. Как же - директор Академии. А что он написал? Ленин в кресле? Не спорю, кресло добротное, большое, в чехле до пола. А Ленин сидит как сирота казанская... И все восхваляют. Меня тоже просили высказаться. Ну я и выдал: много у Бродского заслуг, но об одной не сказал никто. Раньше в туалетах Академии были грязь и вонь. Но с тех пор как директором стал Бродский, все изменилось. Чистый унитаз - вот его главная заслуга!
Кузьма захохотал и тут же закашлялся. Мара кинулась к мужу: «Ох, наговоришь ты на свою голову!»
Но Кузьма уже ничего не боялся. Может, он и «недоучка», но не идиот. И все понимает. Не эпохой перемен стал XX век, а эпохой крови. Войны, революции, партийные чистки, аресты, расстрелы... А он-то, дурень, мечтал о «веке красного коня»!.. Даже пытался повторить мотив: нарисовал «Фантазию», где всадник на алом коне пролетает над городами и весями.
Но теперь Кузьме все чаще видится, что этот всадник улетает куда-то далеко-далеко, оборачиваясь к зрителю, словно прощаясь...
Петров-Водкин Кузьма Сергеевич (Россия, 1878-1939) «Фантазия» 1925
Кузьма Сергеевич Петров-Водкин скончался в Ленинграде 15 февраля 1939 года,
и был похоронен на Литераторских мостках Волковского кладбища.
«Купание красного коня» почти треть века висела в городском музее шведского города Мальме. Лишь в 1950 году по настоянию Мары картина была возвращена на родину. Но здесь о полотне уже почти не помнили и потому отдали в частное собрание. И только в 1961 году оно попало в Третьяковку...