Шум и ярость.
Фолкнер. впечатления по ходу чтения.
Поначалу обрывочность и фрагментарность романа сильно мешают вникнуть в суть. Первая часть, сложноустроенная, написанная от лица идиота Бенджи, со множеством неожиданных временных переходов, в какой-то момент заставляет и читателя (по крайней мере меня) в который раз сомневаться в своей нормальности.
Слова набегают друг на друга и первоначально не складываются в общий смысл, сознание перескакивает с мысли на мысль, сами собой пропускаются абзацы и приходится возвращаться на прочитанные места. Возникает ощущение, как будто и тебя шатает и колышет и от этой болтанки чуть ли не слюни изо рта скоро потекут. Странное впечатление - текст порождает некое состояние, а не эмоции.
В более стройном романе я могла бы восхититься стилем, аллюзиями, цитатами, проработкой характеров, лаконичностью и, наконец, сюжетом. Но Фолкнер будто лишает возможности любоваться издалека. Сложная конструкция романа заставляет всё время быть внутри текста, пока не начинает казаться, что ты проваливаешься в какую-то бетономешалку.
Довольно быстро, при внимательном чтении, составляешь примерную картину событий и биографии героев, но только привычная картина более менее проясняется становится ясно, что в принципе, она не была так уж необходима. Поначалу очень хочется порядка - и вот ты, наконец, более менее складываешь детали мозаики, но она тут же перестаёт тебя волновать - ни к чему на самом-то деле оказывается этот простой вырисовывающийся сюжет. Тем более, что его по большому счету и нет - так, несколько событий.
Во второй части, написанной от лица другого брата Кедди Квентина, описание реальной жизни героя, довольно нелепой, но последовательной, то и дело прерывается, диалогами с сестрой, прокручивающимися в его воспоминаниях. И эта вторая часть создаёт новый круговорот ещё одного потока мыслей. Герой следит за тем, как меняется расположение его тени - то он наступает ей на живот, то она больше не опережает его, а волочится позади, Квентин отмечает шорохи листвы и разговоры прохожих, хотя в то же время в поток мыслей и впечатлений героя вплетаются достаточно жизненные диалоги и события. Вполне знакомое каждому чувство - когда думаешь сразу две мысли, или вспоминаешь что-то, одновременно отмечая подробности пейзажа или музыку из соседнего ларька. Вслед за героем ты и сам вдруг проваливаешься в это странное состояние какой-то очень мрачной и беспокойной рассеянности (и снова узнаёшь не ситуацию, а состояние).
У Фолкнера чувствуется просто переживание, одно сплошное, пробирающее, но оно только сильнее от того, что не ясно до конца, в чем его суть. Вся прелесть в том, что во второй части «Шума и ярости» из-за очень непривычного построения, напрочь отсутствует привычная, но набившая оскомину логика: «Герой переживает из-за того, что…». Причина его сестра? - но бесполезно выбирать что-то конкретное из её поведения. Причина всё сразу: какой-то детский далёкий спор, взросление, их нынешние разговоры, течение времени. Здесь нет резкого перелома - конфликт не возникает из совокупности определенных событий, он есть сам по себе, просто потому что. И это как бальзам на душу - не надо понимать ситуацию в которую попадает герой, чтобы сопережить, попытаться угадать его мысли. Ты уже в мыслях героя, а ситуация - черт бы с ней! Даже когда Квентин готовиться к самоубийству, до конца нельзя понять собрался ли он и не помешает ли ему какой-то нелепый случай переменить решение.
Хотя, если быть честной, страниц за 5 до финала второй части образ мыслить Квентина стал раздражать и утомлять, и именно на этой волне я открыла яростное и нервное описание событий от лица Джеральда.
Эта часть огорошивает своей логичностью и последовательностью. Джеральд, раздраженный на весь свет, описывает всё хоть и со своей точки зрения, но очень ясно. Здесь всё приходит в привычные рамки - у всего есть причина и следствие. Джеральд так устроен, что для того, чтобы ежедневно совершать подлость и чувствовать себя несчастным ему необходимо находить для этого причины и вся его картина событий в доме Компсонов поэтому представляется очень последовательной.
Он до того ненавидит всё происходящее и окружающее, что его эмоции переливаются через страницы и к концу этой части хочется пойти и что-нибудь уже самостоятельно разнести вдребезги. Одновременно включается то самое знакомое ощущение, когда ты можешь наконец-то отойти в сторону и сопережить каждому из героев, испытывая всё нарастающую ненависть к Джеральду.
В четветой части впервые появляются портретные характеристики героев и некоторые недостающие детали. История возвращается к своей первоначальной безмятежности и неподвижности.
Только по прошествии двух дней после прочтения я поняла, что в романе описано всего четыре дня - 6,7,8 апреля 1928 года и 2 июня 1910 (собственно понимать-то нечего, ровно по датам и названы главы), но при этом сам рассказ движется из глубокого детства к настоящему дню героев. И от этого есть ощущение развития истории от начала к концу, кажется, что на твоих глазах происходит всплеск, перелом - все герои, не способные жить в доме Компсонов расстаются с ним и освобождаются от этого болота, а на деле оказывается, что всплеск произошел давно, а теперь лишь круги расходятся по воде. Как же так, думаешь в финале, столько всего произошло, воды утекло (Фолкнеру нравилась эта метафора), а за забором по-прежнему играют в гольф и зовут Кедди, и приезжают артисты в маленький городок, а Бен смотрит на всё это бессмысленными глазами и ничего не может понять, только плачет. И вдруг открываешь, что в этой книге всё как в бесконечных стихах из детства:
Я открыл свои глаза:
Голубые небеса,
И зелено покрывало,
И мохнатые леса...
Вот и речка - все течет,
Солнце встало - вновь печет...
Взял я ручку и тетрадь
И решил все записать,
Как открыл свои глаза:
Голубые небеса ...
И приходится снова отправиться на первую страницу, потому что после финала она читается совсем иначе.
Поначалу обрывочность и фрагментарность романа сильно мешают вникнуть в суть. Первая часть, сложноустроенная, написанная от лица идиота Бенджи, со множеством неожиданных временных переходов, в какой-то момент заставляет и читателя (по крайней мере меня) в который раз сомневаться в своей нормальности.
Слова набегают друг на друга и первоначально не складываются в общий смысл, сознание перескакивает с мысли на мысль, сами собой пропускаются абзацы и приходится возвращаться на прочитанные места. Возникает ощущение, как будто и тебя шатает и колышет и от этой болтанки чуть ли не слюни изо рта скоро потекут. Странное впечатление - текст порождает некое состояние, а не эмоции.
В более стройном романе я могла бы восхититься стилем, аллюзиями, цитатами, проработкой характеров, лаконичностью и, наконец, сюжетом. Но Фолкнер будто лишает возможности любоваться издалека. Сложная конструкция романа заставляет всё время быть внутри текста, пока не начинает казаться, что ты проваливаешься в какую-то бетономешалку.
Довольно быстро, при внимательном чтении, составляешь примерную картину событий и биографии героев, но только привычная картина более менее проясняется становится ясно, что в принципе, она не была так уж необходима. Поначалу очень хочется порядка - и вот ты, наконец, более менее складываешь детали мозаики, но она тут же перестаёт тебя волновать - ни к чему на самом-то деле оказывается этот простой вырисовывающийся сюжет. Тем более, что его по большому счету и нет - так, несколько событий.
Во второй части, написанной от лица другого брата Кедди Квентина, описание реальной жизни героя, довольно нелепой, но последовательной, то и дело прерывается, диалогами с сестрой, прокручивающимися в его воспоминаниях. И эта вторая часть создаёт новый круговорот ещё одного потока мыслей. Герой следит за тем, как меняется расположение его тени - то он наступает ей на живот, то она больше не опережает его, а волочится позади, Квентин отмечает шорохи листвы и разговоры прохожих, хотя в то же время в поток мыслей и впечатлений героя вплетаются достаточно жизненные диалоги и события. Вполне знакомое каждому чувство - когда думаешь сразу две мысли, или вспоминаешь что-то, одновременно отмечая подробности пейзажа или музыку из соседнего ларька. Вслед за героем ты и сам вдруг проваливаешься в это странное состояние какой-то очень мрачной и беспокойной рассеянности (и снова узнаёшь не ситуацию, а состояние).
У Фолкнера чувствуется просто переживание, одно сплошное, пробирающее, но оно только сильнее от того, что не ясно до конца, в чем его суть. Вся прелесть в том, что во второй части «Шума и ярости» из-за очень непривычного построения, напрочь отсутствует привычная, но набившая оскомину логика: «Герой переживает из-за того, что…». Причина его сестра? - но бесполезно выбирать что-то конкретное из её поведения. Причина всё сразу: какой-то детский далёкий спор, взросление, их нынешние разговоры, течение времени. Здесь нет резкого перелома - конфликт не возникает из совокупности определенных событий, он есть сам по себе, просто потому что. И это как бальзам на душу - не надо понимать ситуацию в которую попадает герой, чтобы сопережить, попытаться угадать его мысли. Ты уже в мыслях героя, а ситуация - черт бы с ней! Даже когда Квентин готовиться к самоубийству, до конца нельзя понять собрался ли он и не помешает ли ему какой-то нелепый случай переменить решение.
Хотя, если быть честной, страниц за 5 до финала второй части образ мыслить Квентина стал раздражать и утомлять, и именно на этой волне я открыла яростное и нервное описание событий от лица Джеральда.
Эта часть огорошивает своей логичностью и последовательностью. Джеральд, раздраженный на весь свет, описывает всё хоть и со своей точки зрения, но очень ясно. Здесь всё приходит в привычные рамки - у всего есть причина и следствие. Джеральд так устроен, что для того, чтобы ежедневно совершать подлость и чувствовать себя несчастным ему необходимо находить для этого причины и вся его картина событий в доме Компсонов поэтому представляется очень последовательной.
Он до того ненавидит всё происходящее и окружающее, что его эмоции переливаются через страницы и к концу этой части хочется пойти и что-нибудь уже самостоятельно разнести вдребезги. Одновременно включается то самое знакомое ощущение, когда ты можешь наконец-то отойти в сторону и сопережить каждому из героев, испытывая всё нарастающую ненависть к Джеральду.
В четветой части впервые появляются портретные характеристики героев и некоторые недостающие детали. История возвращается к своей первоначальной безмятежности и неподвижности.
Только по прошествии двух дней после прочтения я поняла, что в романе описано всего четыре дня - 6,7,8 апреля 1928 года и 2 июня 1910 (собственно понимать-то нечего, ровно по датам и названы главы), но при этом сам рассказ движется из глубокого детства к настоящему дню героев. И от этого есть ощущение развития истории от начала к концу, кажется, что на твоих глазах происходит всплеск, перелом - все герои, не способные жить в доме Компсонов расстаются с ним и освобождаются от этого болота, а на деле оказывается, что всплеск произошел давно, а теперь лишь круги расходятся по воде. Как же так, думаешь в финале, столько всего произошло, воды утекло (Фолкнеру нравилась эта метафора), а за забором по-прежнему играют в гольф и зовут Кедди, и приезжают артисты в маленький городок, а Бен смотрит на всё это бессмысленными глазами и ничего не может понять, только плачет. И вдруг открываешь, что в этой книге всё как в бесконечных стихах из детства:
Я открыл свои глаза:
Голубые небеса,
И зелено покрывало,
И мохнатые леса...
Вот и речка - все течет,
Солнце встало - вновь печет...
Взял я ручку и тетрадь
И решил все записать,
Как открыл свои глаза:
Голубые небеса ...
И приходится снова отправиться на первую страницу, потому что после финала она читается совсем иначе.